Как и большинство его коллег, советских детских писателей и поэтов, Самуил Маршак не сразу начал писать для детей. Он родился в 1887 году, его раннее творчество отметил известный критик Владимир Стасов, который пригласил молодого литератора (на тот момент Маршаку было семнадцать) в Петербург и познакомил с Горьким.
В первые годы — даже десятилетие — своей литературной деятельности Маршак писал на вполне взрослые темы. Например, выпустил цикл стихов под названием «Палестина», цикл сионистских стихов (они появились после его продолжительной поездки на Ближний Восток в начале 1910-х годов и проживания в Иерусалиме). Кроме того, два года прожил в Англии и учился в Лондонском университете — именно там он обратил внимание на английский фольклор и начал переводить британские баллады и ирландские лимерики. После революции перебрался на юг России, в Екатеринодар (сейчас Краснодар), где
под псевдонимом писал антибольшевистские фельетоны --
этот факт его биографии, кстати, тщательно скрывался в советское время, хотя именно в то время он впервые начал писать для детей и даже организовал детский театр.
А вот после возвращения в Петроград в начале 1920-х Маршак и становится на тот путь, который его прославил.
Уже в 1923-м выходят его первые книги, предназначенные для детей — там и переводы («Дом, который построил Джек»), и оригинальные стихи — например, «Сказка о глупом мышонке».
Читатель мой особенного рода: Умеет он под стол ходить пешком
Стихи Маршака отличали напрашивающиеся рифмы и запоминающиеся рефрены — и это делало его творчество очень понятным детям. В «Мышонке», например, постоянно повторялось двустишие:
Глупый маленький мышонок
Отвечает ей спросонок
И даже печальный конец (единственным понравившимся голосом для мышонка стало мурчание страшной кошки) не пугало детей. Хотя Маршака — как и, например, Корнея Чуковского — много позже, уже в наше время, обвиняли в излишней жестокости его детского творчества. Что, разумеется, истине не соответствовало.
Маршак знал, для кого он писал, и умел подстраиваться под восприятие своего читателя. В 20-е он издавал детский журнал «Воробей», в котором печатал произведения Бориса Житкова, Виталия Бианки и Евгения Шварца — признанных мастеров детской литературы. Он вел «Литературный кружок» при ленинградском Дворце пионеров, а в 1934 году, на Первом съезде советских писателей, делал доклад о литературе для детей.
Три мудреца в одном тазу
Его переводы английских детских дразнилок становились частью отечественной литературы, получая новый смысл, зачастую далекий от оригинала. Потешка о жителях деревеньки Готэм («Three Wise Men of Gotham») превратилась в простую и понятную считалку, правда, совершенно наднациональную:
Три мудреца в одном тазу
Пустились по морю в грозу.
Будь попрочнее
Старый таз,
Длиннее
Был бы мой рассказ.
А переведенная им история про «Шалтая-Болтая» подарила русскому языку выражение «Вся королевская рать».
И даже типично английский парень по имени Робин стал очень близким советским детям персонажем по имени Робин-Бобин, который кое-как подкрепился — натощак:
Съел теленка утром рано,
Двух овечек и барана,
Съел корову целиком
И прилавок с мясником,
Сотню жаворонков в тесте
И коня с телегой вместе,
Пять церквей и колоколен,
Да еще и недоволен!
«Я знаком c читателем двухтысячного года!»
Даже в тех стихах, которые поднимали взрослые темы, он умел находить нужные слова, чтобы они были понятны самым юным читателям:
Ищут пожарные,
Ищет милиция,
Ищут фотографы
В нашей столице,
Ищут давно,
Но не могут найти
Парня какого-то
Лет двадцати.
Или его поэма (а точнее, «памфлет» ) «Мистер Твистер» — про богача, решившего приехать в советский Ленинград:
Мистер
Твистер,
Бывший министр,
Мистер
Твистер,
Делец и банкир,
Владелец заводов,
Газет, пароходов,
Решил на досуге
Объехать мир.
С возрастом дети могли забыть перипетии сюжетов, но цитаты вроде «ищут пожарные, ищет милиция» или «владелец заводов, газет, пароходов» оставались в нашей коллективной памяти на всю жизнь — и любой человек, выросший на стихах Маршака, понимал отсылку.
И не напрасно продолжение четверостишия «Читатель мой особенного рода» звучало так:
Но радостно мне знать, что я знаком
С читателем двухтысячного года!
Он действительно был знаком — его читатели из нового века были детьми, внуками и даже правнуками тех, кто читал произведения Маршака, когда сам еще был ребенком, и любовь к которым они пронесли через всю свою жизнь.