Северная Англия, XIX век. «Разденься, повернись, ложись» — первую встречу с мужем Кэтрин (Флоренс Пью) явно представляла как-то иначе. Тем не менее все вышло так, как вышло. Богач сэр Артур купил себе жену вместе с крошечным наделом земли, но сделал это, кажется, скорее для статуса и успокоения старика отца. Помучившись немного, девушка вскоре получает отдушину — супруг уезжает по каким-то делам, а Кэтрин немедленно закручивает роман с курчавым работником собственной фермы по имени Себастиан (Космо Джарвис).
Едва ли не самый занятный фортель, выкинутый в сфере экранизаций: очерк Лескова, в названии которого он цитировал Шекспира и шутил над Тургеневым («Гамлет Щигровского уезда»), опера Шостаковича и вот — строгая британская экранизация.
В том, что постановщик картины Уильям Олдройд не стал выдумывать виньеток, как Джо Райт в «Анне Карениной», есть и вкус и смысл.
В конце концов, лесковская новелла — не самый популярный текст у европейского читателя, да и времена, когда всякий режиссер с классической книжкой на руках пытался стать Базом Лурманом, кажется, уходят понемногу в прошлое.
Тем более что когда речь шла о русской классике, выяснялись почти смешные подробности — например, что сценарист джорайтовской «Анны Карениной», великий драматург Том Стоппард считает роман Толстого книгой прежде всего про то, что мужу изменять нехорошо.
Справедливости ради, задача Олдройда была где-то проще. Лесков — самый, наверное, недооцененный из великих русских писателей — писал очерк о своей Катерине Измайловой точным, фиксирующим слогом, не вдаваясь в ненужные авторские отступления.
Авторский жанр предполагает почти журналистскую беспристрастность, оттеняющую сам предмет повествования — животную страсть, которая превращает тихую молодую купчиху в иррациональную и страшную убийцу, вызывающую тем не менее читательское сочувствие.
На экране этот контраст решен вроде бы просто, но при этом в высшей степени изящно. Кровавая — местами почти на уровне гиньоля — драма (которую российские прокатчики подают как «эротический триллер») заключена в безупречно выстроенный кадр, отсылающий к готической живописи. Эта визуальная красота — главный довод в пользу просмотра «Леди Макбет» на большом экране, поскольку только там можно оценить идеальную геометрию интерьеров и летающие в пробивающемся сквозь тучи солнце пылинки.
В связи с картиной вспоминается и еще одна вольная экранизация «по мотивам» этого текста — «Подмосковные вечера» Валерия Тодоровского с Ингеборгой Дапкунайте и Владимиром Машковым.
Показательно, что премьера осовремененной «Леди Макбет Мценского уезда» больше двадцати лет назад состоялась на Каннском кинофестивале.
Этот факт дал возможность критикам рассуждать о появлении в постсоветском кино давным-давно чаемой европеоидности. Фильм Олдройда показывает, что дело тут не только и не столько в постановке, сколько в самом сюжете — точнейшем и универсальном сказе о том, как мутирует женская чувственность в неподходящих для выражения обстоятельствах. Сами эти изменения — уже материал для леденящего до мурашек хоррора, которому не требуются никакие подпорки в виде более или менее метафорических монстров.
Это подтверждает, кстати, и тот факт, что ближе к финалу режиссер очевидным образом пасует, не решаясь воспроизвести жуткую концовку лесковской повести.
Есть здесь и другие, менее значительные упрощения, но блестящая работа молодой британки Флоренс Пью их с легкостью перевешивает. Актриса с ее непроницаемым взглядом и сама смотрится так, будто сошла с полотен старых мастеров. Забавно, что живописный подход к выстраиванию кинокадра роднит «Леди Макбет» с картинами Андрея Звягинцева. Как, впрочем, и то, что фильм Олдройда тоже про нелюбовь. С той поправкой, что к этому слову здесь подобран единственно верный синоним. «Леди Макбет» — это прежде всего фильм о том, что нелюбовь — это страсть.