Объявляется убийство губернатора

Худрук БДТ Андрей Могучий поставил спектакль по повести Леонида Андреева «Губернатор»

Кристина Матвиенко
Спектакль Андрея Могучего «Губернатор» в БДТ БДТ/bdt.spb.ru
К столетию революции в Большом драматическом театре поставили «Губернатора» по повести Леонида Андреева. У Андрея Могучего получился ясный, четкий и резкий спектакль не о переменах, а о страхе и безвременье.

Своего «Губернатора» Леонид Андреев написал в 1905 году, по следам первой русской революции, и рассказывает о последних неделях жизни губернатора одного российского города:

отдав приказ о расстреле демонстрации рабочих, он мучительно ждет конца, не испытывая ни жалости, ни облегчения, только страх.

Сюжет был экранизирован Яковом Протазановым: в его «Белом орле» 1928 года, сделанном на экспрессионистский лад, играли мхатовец Василий Качалов и — выдающимся образом — театральный режиссер Всеволод Мейерхольд.

В год столетия революции за повесть взялся Андрей Могучий — режиссер, за плечами которого опыт андерграунда, уличные перформансы, визионерские спектакли на основной сцене Александринки и международное признание. Дверь в юбилей революции, ставший поводом для важных размышлений о судьбе страны и точкой сборки общественной мысли в России, режиссер открыл широко и радикально. «Губернатор» Могучего — после его полемического «Что делать», монологичной «Алисы» с Алисой Фрейндлих в главной роли, актерских «Пьяных» — становится событием, ошеломляющим и тематически, и эстетически.

В «Губернаторе» ясный как день гуманизм заключен в броскую, совершенную форму. За серым «пожарным занавесом», поднятым вначале, открывается крашеное зеленой краской, обшарпанное по углам пространство с двумя плафонами, тускло освещающими ложе губернатора — кровать с зеркалами и черной подушкой, в которую звонко палят из винтовок два ангела в котелках. С этой энкавэдэшного вида комнатой будут происходить приключения: стены разъедутся, потолки поднимутся, коридор превратится в бальную залу с изумрудными кулисами, ремонтируемая квартира — в сад с коричневыми деревьями.

Сценография Александра Шишкина, соавтора Могучего в этой и многих других совместных работах, — высокофункциональная и совершенная, как сюрреалистический сон, среда.

Закадровый голос артиста Василия Реутова с хладнокровным спокойствием комментирует произошедшее; от убийства нас отделяют 11 оттитрованных эпизодов, пролог и эпилог. В эпизоде 9 губернатору приносят посылку с бомбой — бомба тикает, но, дойдя до максимальных децибелов, звенит, как обычный будильник.

Спектакль БДТ тоже заведен как отлично сработанный механизм, в структуре и пугающем драйве которого заключен весь смысл происходящего, тотальная необратимость катастрофы.

Странная анемичность главного героя, сыгранного Дмитрием Воробьевым в серо-белом гриме, контрастирует с силой сценических аттракционов: вокруг него вращается жизнь, с истеричной женой-наркоманкой, с парадом солдат, с горой трупов, лежащих как на «необыкновенной выставке» (так у Леонида Андреева), а он молчит и ждет. Гремят аккорды композитора Олега Каравайчука, и мчится на зрителей, как люмьеровский поезд, хроника: избушки, бабы с детьми на руках, черные точки убитых на пустой площади.

От лица страшной, веселой, дикой жизни кричит пролетарий с флагом в руках.

От имени красоты и несбыточной надежды — лаконичная хореография гимназисток в белых фартуках (художник по движению — Сергей Ларионов). В «Губернаторе» нет ни интеллигентского страха перед революцией, ни умиления перед «народом»;

есть завороженность событием: как все это случилось и почему оно не могло не случиться?

Весь спектакль устроен как динамическое взаимодействие разных потоков: укрупняется одно (портрет гимназистки, написавшей письмо губернатору), уводится в общий план другое, меняются фактуры (видео, хроника, фотоувеличение, титры, куклы «в роли» трупов) и громкость, музыки ли, человеческой ли истерики — в случае с Настасьей Сазоновой (Аграфена Петровская), матерью погибшей 7-летней Сашки.

Когда же девочка-гимназистка (Александра Магелатова), сбиваясь, читает в микрофон письмо губернатору, это и вовсе взрывает спектакль. Так и непобедимая витальность режиссера непостижимым образом отменяет депрессивность темы.

Сюжет про отсроченную, но неумолимую казнь рассказан жестко, интенсивно, с умной сентиментальностью. И тревожит, как ни странно, вовсе не финал, а — казалось бы, противоположное любым событиям такого рода — тупое чувство безвременья, сковывающее волю в годы первой русской революции, когда написан рассказ Леонида Андреева, и «празднуемое» сегодня.