Осенью 2017 года Москве откроется Московская международная биеннале современного искусства. Куратором основного проекта, который будет представлен в Манеже, экспертный совет выбрал Юко Хасегаву — деятеля с международной репутацией, в послужном списке которой кураторские проекты на аналогичных биеннале в Шардже, Стамбуле, Барселоне и других городах. По ее решению, принятому совместно с российскими организаторами, 1 февраля арт-форум начал прием заявок от российских художников на участие в основном проекте.
Хасегава озаглавила его поэтичным выражением «Заоблачные леса»: за этой метафорой скрывается простая и понятная идея — основной проект биеннале будет посвящен жизни в эпоху тотальной интернетизации и виртуализации и поискам начал, объединяющих корни реальной жизни с виртуальными пространствами, в которых так или иначе существует любой современный человек.
Накануне старта приема заявок госпожа Хасегава посетила Москву и Петербург, а затем поговорила с «Газетой.Ru» о месте России на мировой арт-карте и о сути своей концепции основного проекта биеннале.
— Вы только что побывали в Москве, посетили много выставок. Первые впечатления обычно самые яркие. Поделитесь?
— Да, я посетила множество выставок и, что самое главное, — множество мест: это были и галереи классического искусства, и современные галереи, и арт-центры. От увиденного у меня очень хорошее ощущение — прежде всего того, что искусство здесь многообразно. Очень понравился арт-центр «Винзавод». Там я среди прочего видела выставку оригинальной скульптуры — автора, кажется, зовут Алексей Булдаков. Кроме того, бывала в музее ГУЛАГа, где проходит цикл «Процессы. Опыты и искусство в музее» фонда VAC и на выставке «Люби эти хрупкие мгновенья» по мотивам сказок Ханса Кристиана Андерсена.
— Вы были куратором биеннале в самых разных уголках света — Сан-Паулу, Стамбуле, Шардже. Как сделать одну биеннале непохожей на другую? Ведь международный арт-процесс очень глобализован.
— В этом деле есть одна важная часть: город, в котором она проходит. К нему (а точнее, к его творческой части) нужно проявлять внимание. Все эти страны объединяет одно: они очень разные — как в плане политики и повседневной жизни, так и в плане культурного контекста, в котором они существуют. Я, конечно, во всех этих случаях человек «со стороны», приглашенный куратор, но, может быть,
Или, наоборот, взгляд приезжего может увидеть необычное в том, к чему привыкли. Для меня сложилось в одну очень интересную и целостную картину то искусство, которое я увидела, и, например, Кремль и Мариинский театр, которые я посетила. В каждом городе ситуация уникальна.
— И тем не менее: в первых заявлениях устроители биеннале с российской стороны подчеркивают, что вы, как куратор основного проекта, получите все возможности для работы с нашими художниками и местным искусством. Вопрос: а насколько вам нужна такая возможность? В отличие от российской политики искусство нашей страны старается быть интернациональным, всемирным по своему характеру…
— Вы описали парадокс, которого лично я не вижу. Любой художник, будь он сколь угодно интернационален, все равно растет в своем творчестве из корней той культуры, в которой существует, и вступает в отношения с другими элементами контекста своей культуры. Я не могу себе представить полностью стерильного творца, который бы не нес на себе отпечатков упомянутого мной влияния; да и такой художник, наверное, не очень интересен.
Точно так же я не могу себе представить, что я приехала сюда, познакомилась с местной арт-сценой — и собрала основной проект, который не имеет к ней никакого отношения.
Я приезжаю, питаю здесь свое воображение, и это потом должно отразиться в проекте, который я сделаю. Мы объявили о подаче заявок для российских художников на основной проект биеннале — в марте начнем подводить итоги.
— Я бы сказал, что у нас в стране арт-процесс сильно разделен на два совершенно не пересекающихся потока. Представители одного стремятся пестовать национальное чувство, чувство национальной идентичности и самости. Другие — наоборот, видят русское искусство в контексте искусства мирового и, в частности, европейского, стремятся вписывать его туда. Как на ваш внешний, но профессиональный взгляд, замечаете ли вы подобное разделение?
— Интересно, что подобный вопрос я много раз слышала в 90-х. Тогда открылся «железный занавес», и русское искусство было объектом жадного интереса — как просто любителей искусства, так и арт-рынка. По нескольким причинам:
И эти два потока в тогдашнем арт-процессе прекрасно сливались и сочетались.
С тех пор многое изменилось, но суть осталась прежней. Я бы сравнила русское искусство с искусством Китая: есть существенная его часть, которая смотрит во внешний мир и высказывается по актуальным проблемам, есть и другая, не менее существенная, которая работает в рамках традиции и занята внутренними исследованиями китайской культуры.
У меня, я думаю, недостаточно информации, чтобы делать какие-то строгие утверждения относительно русского искусства, но в рамках своей концепции «Заоблачных лесов» я стараюсь искать то, что объединяет, общность, а не разность. Чтобы понять, какую функцию может сегодня выполнять искусство во взаимоотношениях публики, «леса» и «облака».
Но, замечу, у меня пока недостаточно информации, чтобы делать какие-то выводы и отвечать на ваш вопрос со всей определенностью. В свой следующий приезд я буду разбираться в вашем вопросе более глубоко.
— А вы не могли бы подробнее описать вашу концепцию «Заоблачные леса»?
— «Лес» и «облака» — это метафоры. Лес — символ нашей повседневной жизни, в которой за рядом частных проблем из нашего восприятия начинает стираться, что есть жизнь сама по себе; именно это имеют в виду, когда говорят, что «за деревьями не видят леса». Облако — это другой образ: наша жизнь наполовину переместилась в виртуальное пространство; люди, родившиеся после 1991 года, так и вовсе переместились туда и реальной жизнью просто не живут.
— Как вам кажется, чего в этой идее больше — переживания драматизма нынешней разорванности человека между миром виртуальным и реальным или, наоборот, оптимизма и надежды на то, что мы преодолеем это транзитное состояние и вступим в новый, более цельный модус существования?
— Видите ли, вы нам — и мне в частности — приписываете слишком амбициозные задачи. Мы задумываем не столько высказывание о реальности, сколько ее исследование. Мы не ищем конфликтные точки между виртуальностью и реальностью, мы ищем их некое общее объединяющее начало, смотрим, каким словом нам обобщить тот модус жизни, который сложился.
Мы ничего не утверждаем, не подбираем работы под концепцию, а именно ищем. Поэтому нами были выбраны не четкие понятия «реальность» и «виртуальность», а образы «лес» и «облако», которые в силу своего метафорического, переносного характера могут по-разному отразиться в восприятии каждого отдельного не только художника, но и зрителя.