На фоне красного задника возвышается стул с высоченной спинкой. В него приземлит свой зад судья, монотонно зачитывающий приговор, написанный на юридическом новоязе: «В связи с невозможностью выплаты штрафа заменить общественными работами…» Стул и кумач задника вызывают ассоциации с инквизицией, хотя театр провел другие параллели — с античностью. Трагедия «Антигона» Софокла рассказывает о том, как царь Креонт запретил Антигоне предать погребению тело родного брата, обвиненного в предательстве.
Антигона, утверждая превосходство законов божественных над человеческими, тайно предала его земле, за что по приказу Креонта была замурована в пещеру, где вместо покаяния перед царем предпочла покончить с собой.
Античный текст в спектакле цитируется лишь изредка, уступая другому тексту — судебным документам и свидетельствам о том, что произошло 1 сентября 2016 года у печально известной школы номер один: несколько матерей погибших в бесланской трагедии детей вышли на пикет в футболках с надписью «Путин — палач Беслана» и были жестко задержаны местной полицией, а также специально вызванным из Владикавказа отрядом СОБР, а затем приговорены к административному наказанию. Документальный материал собирала обозреватель «Новой газеты» Елена Костюченко, в те же дни подвергшаяся нападению при выполнении своих профессиональных обязанностей в Беслане (она участвует в сценическом действии). А поставила спектакль руководитель театра Елена Гремина, сразу после премьеры ответившая на вопросы «Газеты.Ru».
— Название спектакля немного сбивает с толку. Почему «Новая Антигона» и при чем здесь матери Беслана?
— В данном случае это значит, что театр увидел в современности сюжет, не уступающий по силе сюжету античному. У Софокла описана трагедия воздаяния и возмездия, которое не приходит.
Мы все помним и не можем забыть то, что произошло в Беслане, и тогда нам в страшном сне не могло представиться, что наступит день, когда этих женщин будут судить и приговорят к общественным работам или штрафам — за то, что они помнят и скорбят в этот день.
Людей, к которым надо было выйти и еще раз попросить прощения.
— В свете происходящего сейчас, скажем, с Ильдаром Дадиным многие могут сказать: ну подумаешь, трагедия, приговорили к общественным работам, не посадили же в тюрьму.
— Антигоне у Софокла тоже не предлагали ничего особенного: ну подумаешь, оставить брата без погребения. Она могла бы остаться в живых, с ней до последнего пытались поговорить, извлечь ее из пещеры. Вместо того чтобы признать за этими женщинами святое право выражать свои эмоции так, как они хотят, их унизили. Нас это ужасает. Приговор нашему обществу — то, что такой суд и такой приговор мог случиться. Это кошмарное преступление против нравственности, закона, народа. Избить до синяков, посадить в машину, приговорить настолько нуждающихся в защите и бережном отношении — это не трагедия?
— Трагедией же называл Софокл свою «Антигону». А вы как определяете жанр своего спектакля: это фарс? Драма?
— Вы понимаете, я вообще бы это определила как антитеатр. Мы намеренно старались уйти от всякой театральности, от намерения блеснуть своей одаренностью и тем самым театрализовать этот сюжет.
Мы постарались донести эту оторопь, которую мы все испытали от этого процесса, и горячее сочувствие.
И поделиться этим со зрителями. Но повторюсь: нам хотелось донести до них, что это не просто очередная постановка, а нечто особенное. Для этого мы развернули зал — там, где обычно у нас сидят зрители, на своего рода хорах, мы сделали сцену. А публика сидит там, где обычно происходит театральное действие. Кроме того, мы приглашаем желающих зрителей читать некоторые отрывки текста.
— 10 лет назад в репертуаре вашего театра появился спектакль «Сентябрь.doc», который был посвящен самим событиям 1 сентября 2004 года. Работая сейчас, вы выстраивали какую-либо линию преемственности по отношению к нему?
— Это было первое наше обращение к настолько остросоциальной и горячей теме. До этого мы занимались документальным театром, ставили пьесы про мигрантов («Война молдаван за картонную коробку»), про женщин-заключенных («Преступления страсти»), но настолько злободневных тем не касались. С тех пор мы сделали несколько постановок на разные социально-политические темы: «Война близко» про конфликты в Сирии и на Донбассе, «Час 18» про смерть Сергея Магнитского, «Правозащитники», «Болотное дело». И все они — про важную, невольно ставшую для нас сквозной тему — банальность зла.
Зло — это не Кащей Бессмертный, который обещает секир-башку, если его ослушаться. Зло — это коллективное действие или бездействие обычных, маленьких людей.
Бойцы, которые задерживали матерей, сами виновато говорили, что, откажись они выполнять приказ, завтра им будет нечем кормить свои семьи. Так и у Софокла есть стражники, которые ведут Антигону, — им ее тоже жалко, но делать они ничего в связи с этим не собираются. И оказывается, что это вечный сюжет — всегда, при любой власти будут люди, которые захотят этой власти подыграть. С разной степенью охоты и энтузиазма. Но всегда.
— А какое для вас как для режиссера центральное событие этого спектакля — задержание матерей, общественные работы, на которые им пришлось выйти?
— Я думаю, это приговор. Судья вполне мог констатировать отсутствие состава правонарушения в действиях матерей Беслана и их оправдать, а как мужчина и представитель власти — извиниться перед ними. И я не верю, что этому судье потом хотя бы что-то за это было. Да ничего бы не было. И поэтому ответственности с них никто не снимает.