Десятый век, Русь изначальная. Трое братьев, сыновей князя Святослава Игоревича, бьются за престол. Лихой Олег (Кирилл Плетнев) гибнет от руки Ярополка. Ратник Олега Свенельд (Максим Суханов), служивший воеводой у Святослава, уговаривает младшего Владимира (Данила Козловский) — бастарда, сына ключницы — отомстить.
Колеблющийся юноша приходит к воротам князя Рогволда (Андрей Смоляков) с дружиной нанятых под честное слово (фактически в кредит) викингов, чтобы просить помощи, но в ответ получает лишь оскорбления.
Когда Владимир, подталкиваемый воинами и опоенный зельем берсерков, изнасилует на глазах родителей дочь Рогволда Рогнеду, станет ясно, что пути назад нет и прежней Русь под его началом уже не будет никогда.
Редчайший колоссальный по размаху уже на уровне замысла кинопроект, как рассказывал в интервью Константин Эрнст, сегодня был бы невозможен. Тем паче что его выход именно сейчас выглядит идеально, снайперски точным. Так бывает: в мерное течение времени вмешиваются силы истории, совпадают вроде бы несочетаемые факторы.
Об этом, в общем, и сам «Викинг» — о переломном моменте, возможно, важнейшем в русской истории и при этом том самом, о котором мы знаем до обидного мало.
Создатели картины проделали невероятную работу. «Викинг» завораживает с первых кадров. Зимний лес, в котором охотится со своей дружиной Олег, на секунду отсылает к главной в мировом кино охоте в зимнем лесу — в ридлискоттовском «Гладиаторе», — но эта ассоциация быстро выветривается из головы, как и все прочие.
То, что на профессиональном языке называется «материальный мир», здесь хочется разглядывать на стоп-кадрах: каждый скол посуды, каждую вмятина доспеха, каждую зазубрину боевого топора.
То же и с лицами. Российским актерам, как выяснилось, очень к лицу бороды: если советскую героическую фактуру нынче не сыскать, то по сравнению с далекими предками мы будто бы и правда не слишком изменились, за исключением активного пользования бритвенными станками. Идет такая унификация на пользу и драматургии: спрятанные за грязью и растительностью лица звездной сборной российского кино (Смоляков, Петренко, Епифанцев, Плетнев) не отвлекают от мясорубки, составляющей большую часть картины и наполнявшей, по всей видимости, значительную часть тогдашней русской жизни.
Собственно, к постановочным талантам Андрея Кравчука претензий быть не может.
«Викинг» сделан дорого, умно и по-хорошему люто. Русская история, как выясняется, годится не только для бесконечных «патриотических блокбастеров», но и для славянского пеплума — жанра еще толком не изученного и, очевидно, крайне перспективного.
Причем речь не идет о реконструкторском угаре, драматургия каждого боя тщательно продумана, а мирные сцены не слишком отличаются по уровню грязи, крови и внутреннего напряжения. Некоторые проблемы начинаются лишь тогда, когда авторы пытаются воссоздавать то, о чем никто ничего не знает. Славянские обряды связаны в основном с кровавыми жертвоприношениями, плетением венков и употреблением галлюциногенных грибов. Ни о какой культуре речь не идет, что странно, учитывая, что на превращение той Руси в христианскую потребовался целый век. Этим сценам ощутимо не хватает энергии — вместо того, чтобы врезаться в толпу бьющихся в трансе, камера норовит взмыть в горние выси, выключая зрителя из физического сопереживания героям.
То же касается и главного героя.
Владимир — фигура таинственная и в высшей степени спорная — в фильме аккуратно очищен от всякого негатива. Все его злодеяния — следствие каких-то внешних причин.
Строго говоря, он вообще не герой, а инструмент, рука судьбы, марионетка провидения, логика которого неисповедима для простых смертных, ее можно только принять. Такой подход дарит этому грубому сюжету величественность, а при должном тщании может заставить зрителя серьезно призадуматься над тем, что под видом зимнего блокбастера ему, возможно, предложили нечто чуть большее, чем очередной умеренно адреналиновый аттракцион.
Тут надо отметить, что гостям вчерашней премьеры предложили и вовсе зрелище в духе модного сегодня иммерсивного театра. В фойе кинотеатра «Октябрь» выставили суровых ратников, которые перед сеансом охраняли коридор, выложенный колючей хвоей. На выходе зрителям дарили рождественских ангелов, ими же были украшены выставленные перед выходом на фоне белых полотнищ елки. Образ понятен — путешествие из «темных веков» к «европейской цивилизации». Вот только в памяти намертво отпечатывались почему-то не пасторальные ангелочки, а как-то зловеще буднично проскакавший мимо «Октября» перед сеансом всадник в костюме степника-печенега.