Чуть не дожив до ста двух лет, ушел последний из известных стране дореволюционных людей. Уже довольно давно народный артист Зельдин стал символом равновесия, стабильности и чинного хода вещей, планет и явлений. Невзирая на революцию, реставрацию и две мировые войны, возле нас проживал их современник с ясным умом и свободой в жестикуляции. Тихой радости предмет.
Патриархом и полубогом Зельдина назначил Станислав Говорухин в «Десяти негритятах». Холеный старик из высокого кресла вершил над собой и другими высшее правосудие, и его иронические интонации заставляли трепетать грешников в зале: дойдет и до вас. Видно было, как хотелось Говорухину самому сыграть эту роль — но появление его среди героев немедленно раскрыло бы тайну. Выбор пал на Зельдина — не столько из-за возраста (тому было 72), сколько из-за праисторического стажа всенародной известности.
Впервые о Зельдине заговорили после «Свинарки и пастуха», за 46 лет до «Негритят», и он казался вечным, как море и гостиница «Метрополь».
Владимир Зельдин в сцене из спектакля-посвящения «Танцы с учителем» в Центральном театре Российской армии в Москве, 2015 год
Евгения Новоженина/РИА «Новости»Актеры Центрального театра Советской армии Екатерина Кудрявцева и Владимир Зельдин в спектакле «Профессия миссис Уоррен» по пьесе Бернарда Шоу, 1956 год
Борис Рябинин/РИА «Новости»Владимир Зельдин в комедии Лопе де Вега «Учитель танцев» в постановке Центрального театра Советской армии, 1971 год
Фред Гринберг/РИА «Новости»«Карнавальная ночь» Эльдара Рязанова, 1956 год. В этой прославленной картине Зельдин (слева) сыграл небольшую роль клоуна
ТАССВладимир Зельдин, 2001 год
Владимир Федоренко/РИА «Новости»в отдельном репортаже
Годы шли, и обстоятельства все больше принимали инфернальный оборот с примесью черного юмора, если допустимы такие оценки. Умер Абдулов. Умер Кайдановский. Погиб Ромашин. Умер Глузский. Умер Жарков. С убыванием деревянных фигурок на доске общество со все большей подозрительностью и мистическим страхом поглядывало в сторону Зельдина — а он все жил себе и рассказывал, грассируя, что ему говорил Сталин на приеме в Колонном зале Дома союзов. Сталин, как все помнили, умер до рождения подавляющего большинства жителей планеты. С Лениным и Николаем Вторым Зельдин не разговаривал, но встречаться вполне мог.
Подарил же как-то Лев Толстой пятилетней Любочке Орловой книжку с автографом.
Тема «Ленин и дети» вообще бездонна. Ролью Мусаиба Гатуева в «Свинарке и пастухе» Владимир Михайлович открыл становую для советского кино традицию перекрестного кастинга, когда евреи играли кавказцев, а кавказцы — евреев. Почему азербайджанца Мамедова должен был непременно играть Михаил Козаков, Сталина — Юрский, а Остапа Бендера — Арчил Гомиашвили, остается одной из заветных тайн нашей киноиндустрии, — но пошло все с Зельдина. Орлом в папахе и бурке пролетал он верхами по кручам Кавказа, и только заядлые курильщики понимали, что режиссер Пырьев оживляет таким образом логотип папирос «Казбек».
После войны Зельдин со своим точеным декадентским профилем играл шпионов и белого клоуна Бома в «Карнавальной ночи». С возрастом его стали приглашать на роли британских джентльменов — злодеев, жертв и просто резонеров — в расплодившиеся детективы из ненашей жизни («Женщина в белом», «Инспектор Гул», «Тайна «Черных дроздов»). Венцом был судья (даже так: судия) Уоргрейв из «Десяти негритят».
«Уоргрейв» в переводе — «военная могила». Для человека, 70 лет прослужившего в Театре армии, — символично.
Итак, гонец рока, мистически переживший всех своих партнеров, ушел. Оставшиеся четверо «негритят» могут вздохнуть спокойно.