— Насколько я знаю, вы впервые в России. С Чернобогом уже встретились?
— Если и встретил, то я его не узнал. Но вообще-то его, думаю, можно найти не только в России. Во всем мире есть русские старики и старухи, крепкие, как старые гвозди. Меня всегда восхищало то, как они держатся.
— А вообще, почему он попал в «Американские боги»? Откуда такой не совсем типичный для Америки набор – Скандинавия, славяне и Африка? Почему предводителями старого пантеона у вас стала именно эта троица – Один, Чернобог и Ананси? Почему там не оказалось, допустим, какого-нибудь китайского божества, которое для Америки кажется более уместным?
— Любое божество, у которого в Америке было бы все в порядке, для «Американских богов» не подходит. Это ведь книжка о бедных, позабытых божествах.
— А как тогда туда попал Ананси? Что с ним-то не так?
— Да, конечно, эти американцы рассказывают сказки про Ананси детям, но их дети не верят в него…
— Переключившись с комиксов на художественную литературу, вы в основном сочиняли сказки. «Американские боги» же — это настоящий большой, несомненно, взрослый эпический роман. Почему после этого опыта вы вновь обратились к сказочным повестям?
— Я не уверен, что я понял вопрос. Почему я написал один большой-большой роман и больше не пишу больших-больших романов? А зачем?
— Ну как же. Условно говоря, бывают книги «маленькие», бывают «большие». Хочется дождаться от вас еще одну очень «большую» книгу.
— Если бы я не написал ничего после «Американских богов», то вы бы не сидели здесь и не спрашивали у меня, почему я не пишу больших эпических романов. По-моему, все отлично сложилось (смеется).
— Просто у нас в России есть четкое разделение на «большую» литературу, в которой работают большие писатели, и «маленькую» — для фантастов, детективщиков и т. д. Кем вы себя считаете?
— Это примерно такой же вопрос, как если бы вы сказали: «У нас в России все очень четко: есть писатели с черными волосами, которые пишут серьезную литературу, и есть писатели в черных ботинках, которые пишут развлекательную литературу. К каким относитесь вы?» Это разделение очень условно – одни писатели пишут серьезные книжки, другие развлекательные… Как любое разделение, это не значит ничего. «Мастер и Маргарита» — это серьезная книга?
— Да, конечно. Очень серьезная.
— Но там есть волшебный кот и дьявол. Как она может быть серьезной?
— У нас считается, что фантастика и фэнтези не могут быть большой литературой. Как только появляется серьезная фантастическая книга, она автоматически перестает принадлежать к жанру. «Мастера и Маргариту» у нас, конечно, никто всерьез фантастикой не назовет. Вы начинали как чистый жанровый писатель. После «Американских богов» вас не перевели в лигу больших писателей?
— А Булгаков? Он какой писатель? Я хочу быть как Булгаков.
Кроме того, когда кто-то пытается провести подобное разделение, мне кажется, будто эти люди говорят что-то вроде: «Ну да, у Шекспира все, конечно, литература, кроме «Макбета», «Гамлета» и «Сна в летнюю ночь». Правда в том, что любой писатель пишет фэнтези, придумывает людей, которые не существуют. Любой писатель – лжец. Вообще, я уже не могу запомнить, кем меня считают в каждой из стран, где читают мои книги. В Польше я постмодернист, в Бразилии меня очень ценят, потому что я магический реалист, а для китайцев я фантаст.
— А как насчет Америки и Великобритании?
— И там, и там ситуация примерно одинаковая. Мои книги ставят в самые разные разделы. В некоторых магазинах их ставят в раздел серьезной литературы, в других — рядом с фэнтези и фантастикой. Причем бывает, что издания в мягких обложках ставят в фэнтези, а полноценные издания тех же книг ставят к серьезным авторам. Англия и Америка за последние 20 лет пришли к такой ситуации, в которой серьезные писатели пишут в жанрах хоррора и магического реализма, а ведущие жанровые писатели котируются наравне с большой литературой.
Я только недавно редактировал антологию и говорил авторам, что пора забыть про любые жанровые барьеры и ограничения. Я просил просто написать историю, в которой есть магия, создать свой собственный мир.
— А как же серьезные литературные награды вроде «Букера» – нет желания получить?
— Большая часть подобных солидных премий мне не слишком интересна. «Букера» я не люблю. Салман Рушди — это был хороший выбор, но обычно эту премию получают какие-то нечитаемые и стремительно исчезающие авторы вроде Ди Би Си Пьера. У него, если помните, премированный роман еще продался некоторым тиражом, но следующий уже совсем не покупали. То же самое с Нобелевской премией по литературе, которая также не важна и означает лишь соответствие писателя определенным политическим веяниям. Я горжусь медалью Ньюбери – наградой за детскую литературу, которую я получил за «Историю с кладбищем». Я был бы счастлив, если бы я мог получить Пулитцеровскую премию, но ее вручают только американцам.
Полтора года назад я был на фестивале в Падуе и там встретил женщину, получившую «Букера» в позапрошлом году, и одного из тогдашних номинантов. Эти люди рассказывали мне, что никто не читает их книг, как им приходится зарабатывать на жизнь преподаванием писательства в университетах. И как они завидуют мне, потому что мои книги читают по всему миру.
— Среди ваших российских поклонников идет серьезная полемика – английский вы писатель или американский. Мол, только человек, выросший в Англии и впитавший ее многовековую литературную традицию, мог написать такой глубокий роман о пошлой и вульгарной Америке. А к какой литературе относите себя вы сами – к английской или к американской?
— Я, безусловно, британский писатель, который живет в Америке. Что же до «Американских богов», я не думаю, что непременно надо было быть британцем, чтобы написать этот роман. Мне кажется, что русский писатель, который приехал бы в Америку и прожил там 8 лет, вполне мог написать нечто подобное. Ее, вероятно, действительно не смог бы написать американец, потому что рыба никогда не знает вкус воды, в которой плавает.
Кстати, сейчас я придумал лучший ответ на ваш вопрос о том, к какому типу писателей я отношусь. Нил Стивенсон как-то сказал мне, что есть две модели писателей: Данте и автор «Беовульфа». Данте писал, потому что у него был спонсор, патрон. Он давал ему деньги, чтобы тот мог творить и посвящать ему стихи. С другой стороны, парень, который написал «Беовульфа», ходил от деревни к деревне, рассказывал свои истории, а взамен его кормили и давали ночлег.
Это разделение, мне кажется, продолжается до сегодняшнего дня. В роли патронов для Данте выступают университеты, а сами они совмещают написание романов в академичном стиле с преподаванием писательского мастерства. «Беовульфы» же, в свою очередь, все так же ездят от города к городу и сами предлагают свои истории за деньги и уверены они только в одном: если людям не понравится их рассказ, они не поедят. И я точно знаю, в какой я категории.
— Есть еще третья модель, вроде автора «Путешествия на запад» У Чэньэня, который всю жизнь работал мелким чиновником и втайне писал свой роман, увидевший свет только после его смерти…
— Ну да, есть такое, хотя здесь мы не можем быть уверены ни в датировке, ни в авторстве. Но с другой стороны – тот же Кафка – ведь та же самая история. Такие люди достойны уважения, но это не мой тип.
— Я к тому, что считается, мол, высокая литература пишется только так, не ради денег, для себя. Ваш пример подтверждает, что это не так. Вот вы, как никто другой, любите участвовать в разнообразных антологиях, где авторы пишут рассказы на заданную тему. Как удается совмещать заказ и литературу?
— Ну, свод Сикстинской капеллы тоже был расписан на заказ, и тут ни у кого вопросов почему-то не возникает. Мне кажется, что у меня это связано с английской традицией, в которой я существую.
У нас ведь все очень просто — если бы Шекспир писал плохие драмы, он бы не ел. Диккенс писал романы-сериалы, чтобы есть. Это великие произведения, но написаны они были, среди прочего, чтобы заработать на хлеб. И я горжусь этой традицией.