Родня Риммы была со всех сторон от советской власти пострадавшая. Один прадед — мулла, работавший в 1937 году сторожем, был застукан каким-то «добрым» человеком за молитвой. Дальше понятно: донос, тюрьма, смерть. Еще один прадед был до революции урядником. Посадили, а потом выбросили из тюремного окна. Еще один организовал крестьянское восстание — банду, по-большевистски. Поймали, казнили.
Дети репрессированных и даже их внуки страшно бедствовали и до 60-х ходили в лаптях. Потом в Башкирии нашли нефть, и жизнь стала налаживаться.
Родители Риммы осели в Октябрьске. Но все равно тронулись в путь, в Ташкент — за теплом и хлебом. Там, собственно, Римма и родилась прямо накануне землетрясения.
Росла Римма в Октябрьске, откуда рванула в Ленинград и поступила в Инженерно-строительный. Отучилась три курса, поняла, что сопромат и высшая математика совсем не ее. Взяла академический отпуск. А тут перестройка, митинги, кружки. Эти занятия нравились Римме намного больше.
В кружках называли окружающую действительность феодальным социализмом, уповали на новые профсоюзы и рабочее движение. На первомайской демонстрации Римма проверила на себе наличие свободы слова в СССР. Шла среди людей с разноцветными шариками с плакатом «Кто спасет «Англетер» от уничтожения?». Плакат изорвали минуты через две внезапно появившиеся суровые мужчины. Забрали в ментовку. Это было боевое крещение.
Римма пошла работать на завод, параллельно стала читать много самиздата. Ходила на митинги. Сняла маленькую квартиру, где по воскресеньям собирался кружок оппозиционеров. Они и образовали первый независимый профсоюз.
Романтичная Римма была в тихом шоке от того, что творилось на ее заводе: старое оборудование, пьющий контингент, нарушения законов на каждом шагу.
Активная Римма впадала в депрессию. Никто на заводе не хотел ничего менять. И вот в 1990 году у рабочих резко упали зарплаты. В цехе компрессорных установок, где работала Римма, особенно. Она и еще несколько женщин решили действовать. Тетки вообще порешительнее мужиков. Те сливаются после первой проблемы — во всяком случае, такой у Риммы жизненный опыт.
Стратегию забастовки придумали кружковцы. Остановили завод. Не работали целых 23 дня.
Государство тогда было слабое, а я вообще ничего не боялась, говорит Римма, настоящая оторва была, самой вспомнить страшно.
Из кабинета парткома всех тамошних выгнали, табличку на двери содрали, повесили свою — «стачком». Мужики все протрезвели. А начальство продолжало смотреть на бастующих как на насекомых.
Где-то на 20-й день, вспоминает Римма, началась деморализация бастующих. Администрация так никаких требований и не принимала. Вместо того чтобы уступить, стачком ужесточил позицию. Потребовал в процессе приватизации передать предприятие в собственность стачкома. Наконец, все требования кроме приватизации были приняты. Римме в ее компрессорном цехе даже сделали окно. А то даже окна не было.
Потом Римму уволили. Забастовку признали незаконной.
Римма с рабочими ездили в Москву, защищались в судах. Выиграли. (Не могу удержаться от ремарки — вот время было! Выиграли у государства.) На работе Римму восстановили.
Отработав на заводе ровно столько, сколько требовалось для получения питерской прописки, Римма ушла сама. Поступила на юридический. Исторические события помогли с профориентацией.
В 90-х у Риммы была небольшая клининговая фирма — вместе со знакомыми рабочими мыли окна и все такое. Неплохо кормила эта фирма. Потом она — уже как адвокат — стала помогать независимым профсоюзам. Отдельно занималась трудовыми правами беременных женщин. Много чего добилась.
В наши дни все как у многих. Иностранный агент, допросы, повестки, проверки, самоликвидация.
О личной жизни говорит весело — всякое было, но дом, муж, семья — не для меня это.
А еще Римма очень любит петь. У родителей, затурканных работой, не было ни времени, ни денег учить дочку пению. Наконец-то нашлось время на уроки вокала. Плюс работает юристом. Но уже на коммерческих началах.