Девочка Инна родилась в благословенном краю: станица Наурская Чечено-Ингушской АССР. Сейчас представить тяжело, что было такое странное образование. Мать — из терских казаков, потому, хоть отец и стал служить в Подмосковье, Инна проводила каждое лето у многочисленных родственников матери в предгорьях Кавказа. Воспоминания, как и у всех детей, про дружбу, щедрость и гостеприимство. А что там на самом деле было, ей неведомо.
Школу заканчивала на территории дивизии имени Дзержинского. Так сложилось.
Родители жили как кошка с собакой, но, соблюдя устои, выждали дочкиного совершеннолетия и разошлись. Инна страдала.
Поступила на вечерний в Металлургический институт по специальности «бухгалтерия и анализ хозяйственной деятельности». Почему сразу вечерний? Маме помогать надо было. Работала рядом в техникуме при заводе «Серп и Молот». Бухгалтером. Там и замуж вышла. За двухметрового голубоглазого красавца. Говорит эти слова по-прежнему с восторгом.
Родила сына, работать пошла на тот же «Серп и Молот», что и муж. У того вообще рабочая династия, дед еще в 20-х годах работал на заводе Гужона. Так назывался тогда «Серп и Молот». Родился второй сын. В 1996 году завод закрылся. И с должности экономиста цеха горячей прокатки полос и листов Инна пошла на биржу труда. Поработала бухгалтером в разных местах. Востребованная профессия.
В конце 2003 года Инна осела в фирме, занимавшейся оптовой закупкой и последующей мелкооптовой продажей разных полимеров.
Бухгалтерия там была запущенная, но ничто не предвещало крупных неприятностей.
К черту подробности, кто заказал, кому дорогу перешли, но Олега, директора фирмы, где Инна была главным бухгалтером, обвинили в товарной контрабанде. Что любопытно, по делу о контрабанде не проходило ни одного таможенника. Слышали, граждане, выражение «кошмарить бизнес»? Так вот это оно и есть. Как-то вечером в декабре Инна с адвокатом выходили с очередного допроса, и адвокат спросил, понимает ли она, что из нее тоже делают обвиняемую?
Дома Инна могла рыдать, но стоило появиться следователю, само собой получалось «держать лицо».
Наверное, они все думали, что она каменная, а она просто знала, что за свою жизнь не сделала ничего противозаконного.
А молоденький следователь сидел напротив и писал слово «мае» через букву «а». Да еще утверждал, что закончил вуз с красным дипломом.
Девять месяцев, пока длился суд, Инна была под подпиской о невыезде. Перелопатила все 330 томов уголовного дела. Но когда стукнул молоток судьи, ее «закрыли». На тюремном языке это называется именно так. Не задержали, не взяли под стражу. Закрыли. Она была настолько уставшей от вида свидетелей, которые ее не узнавали, хотя были знакомы не один год. От вида мужчин, которые врали, глядя ей в глаза.
Когда Инна услышала приговор — 15 лет — злости не было. Просто шок.
Она сняла часы, обручальное кольцо и нательный крестик. «Ну я пошла», — сказала мужу, который до последнего момента верил в справедливый суд, а теперь громко матерился в судебном зале. Одели наручники. В конвойном помещении было тихо. В голове у Инны крутилась фраза «зэк должен спать при любой возможности». Она расстелила дубленку на лавке и попыталась заснуть.
Инна провела в тюрьме 23 месяца. Общая камера. Поначалу было 42 человека. Но зато был душ. В камере налаженный быт. Много невиновных. А еще больше несчастных. Большинство — молодые девчонки. Статья 228, наркотики. Недолюбленные, выросшие без материнского тепла. К таким «взрослым» дамам, как Инна, жмутся: «тетя Инночка, ну погладьте меня по спинке». И никакого будущего у них нет.
А потом статью «контрабанда» декриминализовали. Встретил муж, позвонила маме, обняла сыновей. И условились — один раз поговорить об этом, об этих двух годах, о том, кто как страдал, и больше никогда эту тему не поднимать. Жить дальше.
Кстати, сегодня Инна снова работает бухгалтером.