Пока падает огромный, какой-то кинематографический снег, пока наши города заносит белым пухом, который скоро выстроит (если его, конечно, соизволит сгрести дворник) метровые стены для узеньких пешеходных коридоров, пока до Нового года осталось всего с десяток часов, давайте-ка я почитаю вам сказку.
Что-нибудь такое нежное, пушистое, а в середине – звон колокольчика.
Динь-динь, говорит колокольчик. А я открываю для вашего умиротворения неадаптированного Андерсена и говорю: «Упс». Я не колокольчик, я умею пугаться.
Вот, например, «Девочка, которая наступила на хлеб». Может, и нехорошо поступила девочка, но Андерсен к ней немилосерден: отправляет ее прямо в ад.
«...хуже всего было чувство страшного голода. Неужели ей нельзя нагнуться и отломить кусочек хлеба, на котором она стоит? Нет, спина не сгибалась, руки и ноги не двигались, она вся будто окаменела и могла только водить глазами во все стороны, даже выворачивать их из орбит и глядеть назад. Фу, как это выходило гадко! И вдобавок ко всему явились мухи и начали ползать по ее глазам взад и вперед; она моргала, но мухи не улетали – крылья у них были общипаны, и они могли только ползать. Вот была мука! А тут еще этот голод! Под конец Инге стало казаться, что внутренности ее пожрали самих себя, и внутри у нее стало пусто, ужасно пусто!».
В общем, вы уже видите горькую правду: наш детский, датский, как будто бы прирученный с первых наших мультфильмов Андерсен, наш лучший в мире сказочник, очень жесток.
Опасайся его, дитя. Он прокрадется к тебе за полночь и откроет над твоей головой не тот зонт: все, что читали тебе родители, пропуская какие-то места, все, что сокращало детское издательство (адаптировало), все, что раньше тебе не показывал Уолт Дисней (а сейчас, кстати, показывает), — все придет к тебе в твоих страшных снах.
Это только у нашего Евгения Шварца, который взял за основу своей пьесы «Тень» одноименную андерсеновскую сказку, герой одержит победу над отделившейся тенью. У Андерсена все закончится куда печальней. Ученого никто так и не признает за человека. Тень его, темный двойник, торжествует победу.
Принцесса вздохнет по-бабьи, пожалеет несчастную псевдотень, скажет, что было бы сущим благодеянием «избавить ее от той частицы жизни, которая в ней еще есть». Попросту посоветует покончить с ней поскорей и без шума.
«– Все-таки это жестоко! – сказала тень. – Она была мне верным слугой! – И тень притворно вздохнула.
– У тебя благородная душа! – сказала принцесса. Вечером весь город был расцвечен огнями иллюминации, гремели пушечные выстрелы, солдаты брали ружья на караул. Вот была свадьба так свадьба! Принцесса с тенью вышли к народу на балкон, и народ еще раз прокричал им «ура!».
Ничего этого ученый не слышал – с ним уже покончили».
Сильный ход. Мы даже вздрагиваем. Как так? Нас приучили, что добро всегда побеждает зло, что добро красиво, а зло уродливо. А тут ни просвета, ни крошки надежды.
Добрый дяденька Евгений Шварц, приходи! Утишь наш страх, утешь свое предновогоднее половозрелое дитя. Что нам грядущий Новый год готовит? Неужели все вокруг так страшно и пусто?
Да-да (да-ад), отвечают тебе, шепчут уже другие сказки, теперь уже народные.
Неадаптированные, они лежат в своих косматых колыбелях, прячутся в медвежьих углах, блестят лихорадочными глазами из темноты. Ужасные русские сказки. Чудовищные народные французские. Леденящие немецкие.
Вот уж где хтонь лезет.
Известный собиратель сказок Александр Афанасьев в XIX веке подготовил и издал русские народные сказки в восьми выпусках. И, если читать их в не приглаженном советскими издательствами виде, то в предновогоднюю ночь от страха и не заснешь (а надо же выспаться перед наступающей ночью огней и шампанского). Кроме того, настоящие русские народные сказки, как правило, и непотребны. Что совсем не удивительно: сказка – это младшая сестра легенд и мифов, а легенды и мифы мало озабочены приличиями: это гендерные хулиганы, кровосмесительные бандиты, космические палачи.
Добрый дедушка Корней Иванович Чуковский, приходи! Будь нашим Дедом Морозом, расскажи нам сказку, после которой нам захочется жить, а не плакать.
Но Корней Иванович не идет, а темная чья-то тень у кровати подсовывает нам новую сказку: вот мексиканская, например. Вроде бы о веревке.
Крестьянин в пещере нашел веревочку, решил, как нормальный крестьянин, ее прикарманить: «в хозяйстве чего только не пригодится». Стал ее тянуть. Тянул день и ночь. Решил потом просто дернуть и вырвать. Дернул – порвал. И потекла кровь. Сказка-то о веревочке оказалась вдруг прекрасным космическим мифом о Млечном пути, о пути героев, о всех со всеми кровной связи. Сколь веревочке ни виться, как говорится.
Кстати, возвращаясь к Андерсену. Он всегда возил с собой в путешествиях веревку: боялся погибнуть в пожаре, поэтому, чтобы вовремя выбраться из окна, упаковывал моток веревки в саквояж. (Эталонный невротик писал для наших детей сказки.)
Говорят, тот же Андерсен, когда ему хотели поставить памятник, в ужасе отказался, увидев себя в «памятнике», окруженным детьми. Почти Хармс (еще один жуткий писатель, которого почему-то считают смешным). Прям по хрестоматии: «Лев Толстой очень любил детей». Андерсен – взрослый писатель. Он только притворяется детским.
Не дергай за веревочку, не выкладывай моток этой веревки из зимнего саквояжа, не наступай, девочка, на заснеженный хлеб.
«Надо сказать, я мало чего так боялся в детстве, как «прекрасных сказок доброго датского писателя Андерсена». Не знаю, кто решил, что все эти истории с массой противоестественных и крайне неприятных подробностей относятся к «чудесным» детским сказкам, но я совершенно с ним не согласен».
(Дорогой анонимный читатель и комментатор под одной из книг Ханса нашего Кристиана, впишите под этой жалобой и мою фамилию.)
Мир сказок жесток, но мы не жестоки.
Погадаю я, пожалуй, бесплатно всем нам в интернете на древних скандинавских рунах.
Выпадет нам (всем) Одал, 24-я руна старшего, 23-я руна англосаксонского и младшего рунического алфавитов, причем перевернутая.
Это означает ответ «нет».
«Придется расстаться с тем, что ты считаешь своим. Придется не держаться за прошлое. Придется не подчиняться условностям и старым авторитетам, не действовать так, как привык. Потери вероятны в ближайшем будущем».
Ну спасибо тебе, Дед Мороз. Удружил. То есть опять к нам придут бывшие друзья, чтоб плюнуть нам виртуально в лицо. («Я пришел дать вам волю» теперь стоит читать «я пришел плюнуть вам в рожу».) Снова нам придется пуститься – без невода и без сетей – рыбачить в новом, постоянно меняющемся море-мире. Искать новую любовь, новые идеи, новые деньги, новый смысл.
С другой стороны, если правильно расшифровать эту общую на всех нашу судьбу, то это значит, что нас ждет с вами крутой поворот. Наша задача – устоять на ногах. При этом нам всем не стоит опираться на прежний опыт. Указание нам – искать равновесие только в самих себе и только тогда мы найдем и равновесие в мире. Совет – «умеющий закрывать дверь не пользуется запором». А утешение лучше всего: в конце концов, все происходит само собой. В сущности, это почти судьба Дюймовочки. Или бумажной балерины и стойкого оловянного солдатика.
Жестокий Андерсен, уходи.
Добрый Корней Чуковский, приходи.
С наступающим вас Новым годом, с новым снегом, с новым страхом, с новым смехом и с новым светом.
Мы еще, Дюймовочка, поживем.
Автор выражает личное мнение, которое может не совпадать с позицией редакции.