Мы люди-письма.
Бывают люди-письма резкие, бывают люди-письма нежные, бывают люди-письма-вечные-просьбы (дай, дай, дай), а бывают люди-письма-ультиматумы.
У Набокова (кажется, в «Даре») мелькнуло: герой читает письмо от покинутой женщины: «Таких женщин, как я, не бросают, потому что ...». А дальше он уже не дочел – сжег письмо в печке. Почему таких женщин не бросают, осталось неизвестным. Значит, бывают еще люди-письма недочитанные.
А есть люди-письма без обратного адреса. Просто в никуда. Батюшков, родившийся в мае, тоже был человеком-письмом. Которое уже и прочитать было невозможно: сплошные каракули.
Мысль, что Батюшков умер только в 1855 году, неожиданно поражает (есть такая особенность нашего восприятия – мы как бы вычеркиваем заболевшего человека из любой парадигмы). Такая поздняя дата смерти как-то совсем выветривается из головы. Помним, что в 1830-м его посетил Пушкин, ужаснулся, написал свое: «Не дай мне бог сойти с ума» – и дальше черная дыра. Точнее, пятно. Это не я про пятно придумал, это сам Батюшков однажды сказал: «С рождения я имел на душе черное пятно, которое росло с летами и чуть было не зачернило всю душу. Бог и рассудок спасли. Надолго ли – не знаю».
Зато мы знаем: ненадолго.
И вот живет такой человек-письмо-без-обратного-адреса, и облака над ним проходят, и темные тучи в душе бегут. А в 1852 году уже опубликовано «Детство» Толстого, а 1854 году – «Отрочество». Что бы сказал Батюшков, прочтя эти книги? (А он бы мог их по датам прочесть.) Да что там Толстой? «Бедные люди» Достоевского напечатаны в 1846-м, а «Белые ночи» – еще через два года.
Вот только представить себе: сидит выздоровевший Батюшков в Вологде, в имении своего племянника, под присмотром, читает: «12-го августа 18..., ровно в третий день после дня моего рождения, в который мне минуло десять лет и в который я получил такие чудесные подарки, в семь часов утра Карл Иваныч разбудил меня, ударив над самой моей головой хлопушкой – из сахарной бумаги на палке – по мухе. Он сделал это так неловко, что задел образок моего ангела, висевший на дубовой спинке кровати, и что убитая муха упала мне прямо на голову».
Какая там муха? Какой Толстой? Когда Батюшкова привозят в 1833 году в Вологду, он уже дик и расстроен нервами. Боится свечки, боится зеркала, не позволяет менять на себе белье, не терпит присутствия женского пола. Идут над ним белые облака, бегут в душе черные тучи, страшно, страшно, черно, тошно.
Захочет в мае выехать за границу, в Париж (да кто ж его отпустит?), но никак не покинет это заколдованное место. Вечная Вологда, город Зеро. Возьмет иногда почтовых лошадей, заберется в экипаж, едет-едет верст пятьдесят или сто, а дорога-то под ним и поворотится – смотрит: а его прямо, никуда не сворачивая, опять привезли в Вологду. Так и не может отсюда вырваться.
Где-то мы уже это видели. В том же «Городе Зеро». «Вы никогда не уедете из этого города». Или: « – Мне один купейный до Москвы. – Билетов нет. – Да мне все равно какой, СВ, плацкартный. – Никаких нет. – А где у вас начальник вокзала? – Начальник не поможет».
Где-то мы это уже читали. В поэме «Москва-Петушки» Ерофеева. Куда бы герой ни шел в Москве, он всегда попадает к Курскому вокзалу, но, когда уезжает с него в Петушки, до конечного пункта так и не добирается. Ближе к концу поэмы, во тьме пути, Веничка даже не может понять, в каком направлении идет поезд.
Или совсем страшная параллель: когда героиня Николь Кидман Грейс из триеровского «Догвилля» едет, едет, прикрытая рогожей, пытаясь вырваться из адского городка, но отсюда не вырваться: фургон для перевозки яблок сделает круг и привезет ее обратно. Начальник не поможет.
Однажды Батюшков в своей заколдованной Вологде (плывут, плывут белые облака над ним, накрыло черной тучей в душе, дышать трудно) неистовствовал целую неделю, кричал, шумел, а в такие моменты его голос был ужасен: настолько громок и страшен. Даже дрался с домашними. Но ослабел, лег, заболел.
Племянник пришел его уговаривать, так Батюшков вдруг вскочил с кровати и бросился на него. Некрасивая потная драка (мы же помним, что Батюшков еще и не меняет белье). Наконец прибежала челядь.
Дядя сломал в пылу драки племяннику мизинец.
Когда тот через какое-то время напомнил больному об этом, дядя равнодушно ответил: «Ну что за важность – сломал мизинец, я сам не раз под пулями стоял».
Не дай мне бог сойти с ума. (400 человек на 100 тысяч населения в России страдают психическими заболеваниями, по мнению министерства здравоохранения. По другой статистике – пять миллионов человек требуют психиатрического лечения. И никакой челяди рядом, никаких крестьян, которые помогут усмирить больного, удержат его от причинения себе вреда – все сами родственники: дети, родители, сестры и братья. Бедные они, бедные). Не дай нам бог сойти с ума, не дай нам бог жить с сумасшедшим. Господи, милый мой боже, сохрани наш мизинец.
У Батюшкова есть стихотворение, он записал его в 1852 году в альбом своей племянницы, по ее же просьбе, на голубом золотообрезном листочке, когда он вроде немного уже оправился от своего недуга. По крайней мере, говорят, приступы реже к нему возвращались в последние годы жизни. Но ни раннего Толстого, ни раннего Достоевского так и не прочел. Все пишет и пишет в традиции 30-х годов, в том числе и вариации на тему Горация и Пушкина. (Орфография и пунктуация подлинника сохранены).
Подражание Горацию
Я памятник воздвиг огромный и чудесный
Прославя Вас в стихах: не знает смерти он!
Как образ милы ваш и добры и прелестны
(И в том порукою Наш Друг Наполеон)
Не знаю смерти я, и все мои творенья
От тлена убежав в печати будут жить
Не аполон, но я, кую сей цепи звнья
В которую могу Вселенну заключить
Так, первой я дерзнул в забавном руском слоге
О добродетелях Елизы говорить.
В сердечной простоте беседовать о Боге
И истину Царям громами возгласить.
Царицы царствуйте и Ты Императрица!
Не царствуйте Цари: я сам на Пинде Царь!
Венера мне сестра и ты моя сестрица
А Кесарь мой Святой Косарь.
«Звнья» звенят, Косарь – это Кесарь, «аполон» через одно «л» и с маленькой буквы.
Мы – письма без обратного адреса. Мы – письма без подписи.
Не дай нам бог сойти с ума. Ни в декабре, ни в мае. Особенно в мае, когда так хорошо родиться. Дорогой начальник, помоги.
Но начальник не поможет.