В одной статье, посвященной новому фильму Триера (не смотрел и смотреть не буду), я прочитал: «Эпилог «Дома, который построил Джек» называется «Катабасис». Если не знаете значения этого слова, пусть оно станет для вас сюрпризом».
Я не знал. Слово сюрпризом стало.
Катабасис – это, оказывается, «сошествие в ад». И этим сошествием полны все сказки народов мира и русские, в том числе. Помните, эти вечные путешествия в мертвый лес, где в самой чаще живет Баба-Яга? Ну так вот это и есть катабасис. А Баба-Яга – центр и главный житель ада, мертвая хозяйка жуткого леса. Народные французские сказки от русских тоже не отстают. У Шарля Перро, например, похожее путешествие за смертью тоже есть. Только вместо Бабы-Яги там людоед.
Садись, мятежный Париж, я расскажу тебе сказку.
… Жил-был на свете один дровосек с женой, жили они в любви и согласии, и было у них семеро сыновей: два близнеца по десять лет, два близнеца по девять лет, два близнеца по восемь лет и один младшенький семи лет. Ну так вот, последний мальчик вообще не уродился: и близнецовой пары у него не было (то есть, один, совсем один на этом свете, без двойника), и к тому же с самого младенчества он был очень маленький, крошечный, не больше мизинца, ну и молчаливым вырос, почти дурачок.
Звали его Мальчик-с-пальчик, потому что когда мать его родила (роды, по-видимому, были легкие), все увидели, что размером он не больше мизинца. Бедный ребенок с первых лет научился быть незаметным, шуршал себе тихо в траве, перебегал крошечными ножками по теплой земле, спал в варежке, пил из наперстка, ел руками из ложки, играл с жуками, молчал и только постоянно прислушивался снизу к разговорам взрослых. Однажды это его и спасло.
В плохой год (сперва засуха, потом саранча, затем лягушки с неба падали, потом скот мер) случилась засуха и весь урожай погиб. Во все хозяйства и дома, на много лье вокруг, пришел страшный голод. И нечем стало дровосеку с женой кормить своих семерых козлят.
«Сердце мое разрывается от жалости! — воскликнул тогда дровосек. – Нет сил моих на это смотреть! Давай отведем их в чащу и бросим там?»
Логика сказки всегда причудлива, как и логика сна. Решенье отца похоже на сон маньяка (куда уж там тебе, Триер, с твоим фильмом и фестивальным Гитлером). Представить, что ты отведешь родную кровь, всех семерых деточек и бросишь их там на возможную гибель и съедение каким-нибудь волком-оборотнем, в здравом уме невозможно, немыслимо. Но видно дровосек что-то знал, что нам тут неведомо. «В лесу у них есть шанс спастись, — настаивал на своем решеньи отец. – А дома они уж точно умрут». (То ли дело в чаще!)
В общем, так семеро мальчиков, приговоренных добрым отцом к дикой смерти, и оказались сперва в лесу, а потом и в хижине людоеда. И никакие бы белые камешки, которыми Мальчик-с-пальчик помечал свой путь, чтоб вернуться потом домой, не помогли, если бы людоед не съел по ошибке (подстроенной тем же предприимчивым ребенком) вместо гостей своих семерых дочерей. Вот такой катарсис вместо катабасиса.
«На следующее утро людоед проснулся пораньше, чтобы успеть приготовить гостям вкусные мясные кушанья. Он отправился в детскую комнату, где, к своему ужасу, увидел семерых мертвых людоедочек».
Удивительно все-таки, как все у людей похоже: и сказки, и эзотерические учения, самые фантастические, самые вздорные, самые сладкие.
Я тут вспомнил на днях, когда вышел серым днем на улицу, как Кастанеда писал, что Дон Хуан учил его спать, есть и выходить из дома в разное время суток, для того чтоб враги человека не знали его распорядка и не могли застать врасплох, например, безмятежно заснувшего.
И вот спит предусмотрительный Кастанеда, заметя все метафизические следы, а ему все равно снится и снится один и тот же страшный сон. Не обманул никого, значит; враги уже внутри, забрались в его голову, хихикают гадким смехом, из-за угла караулят. Мутят безмятежную поверхность сна.
… В тот день на Москву выпал снег, а я закричал ночью от ужаса и проснулся. Страшный сон, болотный омут, склизкий мох. Иногда сон бывает такой вязкий, что сразу даже и не стряхнуть. Идешь на темную кухню, а там сгустившийся страх в расширенном темнотой пространстве, как черное пятно, притаился. Включаешь повсюду свет, а сердце зимнее все равно, как воробей, бьется. Тук-тук, чирик-чирик.
Вот кот,
Который пугает и ловит синицу,
Которая часто ворует пшеницу,
Которая в тёмном чулане хранится
В доме,
Который построил Джек.
Вот пёс без хвоста,
Который за шиворот треплет кота,
Который пугает и ловит синицу,
Которая часто ворует пшеницу,
Которая в тёмном чулане хранится
В доме,
Который построил Джек.
Утром вспомнил об этом темном чулане, о ворованной страшной пшенице, написал в фейсбук, пришли в комментарии добрые люди, поделились наболевшим. (Все мы не без сердечного воробья, всем нам страшные сны порой снятся.)
«Одна знатная татарка когда-то научила, — написал первый. – Если страшный сон приснился, надо посмотреть в окно и сказать три раза: «Куда ночь, туда и сон». А если совсем жуткий, то надо открыть холодную воду и шепотом рассказать льющейся воде краткое содержание сна. Ну и совсем проверенное, – добавил он, – сказать три раза: «Сон к добру!» Я в зависимости от тяжести сна применяю различные комбинации этих заклятий.
А другой человек написал: «Где-то читал, что кошмары помогают мозгу проводить капитальные ремонты. Чтобы отремонтировать компьютер, его нужно выключить. Полностью выключить нельзя, ремонтировать включенный опасно, но он умеет включить нам оцепенение ужаса на время и разобраться со всеми проблемами. Так что это полезно».
… Так вот для чего нам нужны кошмары: страшные сны, народные сказки, фильм Триера (все равно смотреть не буду), темные воды, дом с темным чуланом, который тоже построил Джек.
Есть одна хорошо известная история про Тамару Иванютину, советскую серийную убийцу, которая работала уже после начала перестройки в школе посудомойкой. 17 и 18 марта 1987 года загадочными смертями умерли два ребенка и двое взрослых. А еще девять человек умерли потом – в реанимации. Остальные отравившиеся, полысев, слава богу, выжили. Сперва врачи и милиция заподозрили, что это какая-то странная эпидемия, пищевое отравление, однако потом медэкспертиза выяснила, что умерли они все от таллия.
По ходу следствия также стало известным, что незадолго до этого умерли школьный парторг и сестра-диетолог. От сердечных приступов. Назначили эксгумацию. Обнаружили таллий и тут.
Поводом к совершению одного из преступлений, по утверждению Иванютиной, послужило то, что шестиклассники, обедавшие в столовой, отказались расставлять столы и стулья, и она «решила наказать их». Но наказала она не только их и не только парторга с диетологом. До этого тем же самым ядом она отравила первого мужа, чтоб получить квартиру, а потом и родителей второго. Позже к ней присоединилась и старшая сестра: Нина Мацибора отравила мужа и свекра (дача, квартира, имущество, деньги, ну и все остальное по мелочи).
Родители Тамары тоже решили не отставать, вошли в, так сказать, семейный подряд: убили соседа по коммуналке, чтоб потом выхлопотать его комнату, ну и еще одну родственницу, «до кучи»: несчастная женщина пришла к ним в гости и на свою беду сделала замечание какое-то, что-то ей там не понравилось (посуду, что ли, не помыли?). Ну а еще одну свою дальнюю родственницу они отравили просто так, совсем непонятно зачем – видимо, вошли в раж.
… Социопат страшен тем, что внешне он похож на всех нас и может говорить складно и вроде вещи правильные, злободневные, ругать либеральный обком или наоборот — Прилепина; тем, что может быть даже нашим интернет-знакомым или неприветливым соседом по этажу. Но только внутри у него пустота и темнота: мох и эхо.
Где-то я прочитал, что на суде все семейство вообще не могло понять, чего от них судьи хотят. «Люди, родственники и должности должны быть приятны, выгодны и полезны. Если они грубят, не полезны и даже вредны — их не должно быть. Чего непонятного-то?»
Кстати, перед родственниками умерших Иванютина так и не извинилась: сказала, что воспитание не позволяет. А на следствии она призналась, что ее мечтой было приобретение автомобиля «Волга». Жалела, что так и не купила.
… И вот мы просыпаемся от липкого кошмара, все в поту, встаем, идем на кухню, включаем свет, открываем холодную воду и шепчем ей, шепчем, рассказываем, вышептываем туда свой ужас, тошноту и отчаяние.
И в этот момент кому-нибудь на другом конце города приснится не образ, не ситуация, не сюжет, а фраза. Всего лишь одна фраза. «Остановка несбыточного счастья».