Я люблю читать старые английские детективы. В них очень важную роль играет сбор вещественных доказательств. Сыщик уже понял, кто и как совершил преступление, но его начальники требуют предъявления убедительных улик, ведь без фактов, удостоверяющих причастность к преступлению, защита легко отобьется, и суд не признает обвиняемого преступником.
Даже признание преступника не удовлетворит английский суд, поэтому следователю недостаточно понять, что произошло: только с помощью неопровержимых фактов у него получится убедить судью.
Мы живем в обществе, где хорошие следователи, может быть, и есть, но упертых начальников, требующих у них не мнения, а вещественных доказательств и физических улик, явно не хватает.
Общество их уже и не спрашивает, и, кажется, в само их существование пропала вера, поэтому «царицей доказательств» сегодня является не признание вины, а совпадение с собственной внутренней убежденностью. Не только в судах, но и в обычной жизни мы живем в мире эмоций, и верим не фактам, а тому, что нам нравится, тому, с чем мы согласны. И чем дальше, тем больше вера заменяет нам знание.
Знание – сложно. Вера – проста. Знание надо добывать, делать усилие, исследовать, тратить время и силы, а верить – легко и просто. Особенно тому, с чем ты согласен.
Таким образом, картина мира складывается у нас в соответствии с нашими желаниями. Это комфортно. По крайней мере, до тех пор, пока мы не сталкиваемся с реальностью нос к носу.
Говорят, что многие сегодня верят в то, что солнце вертится вокруг земли, так как это они наблюдают сами, а принять факт про вращение земли вокруг солнца им мешает опыт. На самом деле, людям это просто неважно, в их собственной жизни вращения планет не существует, поэтому пусть вертятся, как хотят. Но в вещах, которые важны для человека, вера тоже играет более существенную роль, чем разум.
Все знают, что есть ковид-диссиденты, отрицающие наличие эпидемии, а есть те, кто моет с антибактерицидными средствами упаковки хлеба. Ни те, ни другие не знают, что происходит на самом деле, но верят – либо в опасность инфекции, либо в ее отсутствие.
Или вот объявлено, что в России зарегистрирована вакцина от ковида, и тут же заинтересованные в победных рапортах лица объявили, что мы первыми в мире создали средство от грозного вируса. А им в ответ другие тут же заговорили о фиктивности готовой вакцины, об отсутствии клинических исследований, об опасности ее применения. При этом на самом деле произошла своего рода техническая регистрация, которая нужна для того, чтобы от второй фазы испытаний (на группе добровольцев) перейти как раз к третьей (в больших количествах и с проверочными группами, получающими плацебо). Но эта информация оказалась обществом невостребованной.
У меня тоже на все есть точка зрения, и я тоже подвержена желанию защищать ту позицию, которая мне ближе. Но все-таки мне хочется не быть эмоционально ангажированной, постараться по возможности узнать все обстоятельства как можно точнее.
Хотя и тогда трудно удержаться от желания интерпретировать сумму добытых знаний в свою пользу, и это желание часто оказывается сильнее, чем добросовестность и интеллектуальная честность.
Количество информации в мире растет, практически невозможно разобраться в ее наслоениях — на этом фоне набирают вес тайные знания от анонимных инсайдеров, люди охотно верят в слухи, что, например, Лукашенко слег с инсультом, улетел в Турцию, сидит с Путиным в Кремле… От нас скрывают правду, но есть люди, которые ее знают, и они ее откроют… Поверить куда легче, чем что-то узнать наверняка.
Самый непопулярный сейчас стиль рассуждения – взвешенный и объективный, это скучно, сложно, а сложность вызывает недоверие.
Обилие точек зрения при избытке информации и отсутствии внятных критериев для ее проверки провоцирует однозначную реакцию – хочется поверить в самое интересное, желаемое или знакомое.
При этом в НЛО, йети, тайную силу воды и экстрасенсов верить стали меньше. Это уже не модно. Зато охотно верят в сглаз, заговор, ведовство, гороскопы и конец света, то есть в такие вещи, которые вообще не имеют доказательств.
Политики и политические инструменты: партии, лозунги, выборы, организации, вызывают интуитивное недоверие во всем мире, не только в России. Властям и правительствам человечество доверяет все меньше и меньше. Американская компания Edelman публикует ежегодный аналитический доклад, в котором оценивается уровень доверия граждан к различным институциям по 28 странам мира. И в 2020 году она зарегистрировала падение доверия практически по всем позициям.
В России сильно падает и доверие к техническому прогрессу, от которого у нас ждут в основном неприятностей (впрочем, в Канаде, Сингапуре, Италии и Франции этот спад еще больше). Все меньше доверия всем видам СМИ: 76% участников опроса считают, что ложная информация и фейковые новости стали новым видом информационного оружия, и что журналисты плохо разбираются в предмете и фактах.
Причем, как ни странно, чем выше уровень образования опрошенных, тем больше они доверяют экспертам и институтам, ученым и техническим специалистам. А люди с низким и средним уровнем образования не доверяют вообще ничему и никому, кроме, разве что, соседей и родственников.
Отсутствие доказательств при убежденности в своей правоте воспринимается как норма еще и потому, что большинство людей не имеют никакого отношения к принимаемым решениям и совершаемым действиям.
Кто-то другой за нас управляет всем – начинает войны и революции, поднимает пенсионный возраст, громоздит жилые кварталы в исторических местах городов, выливает нефть в море. Безответственность приводит к смелости высказываний, в спорах рождается не истина, а агрессия и радикализация. Люди предпочитают нерациональное поведение – понимая, что им за это ничего не будет, наказание отменено, ответственность снята, мир условен, у каждого девять жизней и еще несколько баллов в придачу.
Экспертное мнение теряет в доверии еще и потому, что экспертиза стала столь же волатильна как валюта. Сегодня эксперты отрицают то, что вчера утверждали, и это тоже подрывает доверие к возможности знания.
Если раньше люди подозревали, что истину от них скрывают, то теперь чаще всего возникает мысль, что истины нет вообще, именно потому разум перестает быть ценным инструментом для познания мира.
Вернемся к вакцинам – и доказательной медицине в целом. В России положительное отношение к доказательности среди медиков уже начинает расти, а вот для политиков она до сих пор кажется ненужной, а то и мешающей. Сейчас, во время пандемии, многие правительства снимают заградительные барьеры для выхода вакцины в производство, поскольку экономика трещит, а несколько человек на тысячу, которым от прививок станет хуже, не такая уж высокая цена за спокойствие и нормализацию.
Хотя, если вспомнить скандал с южнокорейской вакциной «эупента» против коклюша-дифтерии-столбняка, которую белорусский Минздрав закупил в Южной Корее в обход правил, без необходимым сертификатов, то цена риска может показаться довольно высокой. Поскольку клинические испытания вакцины прошли неплохо, стоила она дешево, отсутствие регистрации препарата, подтверждающего ее эффективность и безопасность, показалось Минздраву Белоруссии не столь обязательным. Детей массово прививали «эупентой», а 13 августа 2018 года один ребенок после прививки умер. И начался массовый протест — родители обвиняли правительство в экспериментах над детьми безответственности, а уж доверие к власти этот конкретный случай подорвал основательно.
Вообще сама идея доказательной медицины возникла не на пустом месте – производители лекарств были обязаны защищаться от разорительных исков от пациентов. Предъявление доказательств – страховка от рисков. Не только в медицине. Хорошо бы это понимали мы все.