Убийство 9-летней девочки в Саратове вызвало больше общественного внимания, чем изнасилование 5-летней в Марий Эл (девочка гуляла по территории детского сада), чем похищение 13-летней школьницы из Москвы, чем растление малолетней племянницы собственным дядей в Башкирии. Сексуальное насилие и педофилия, к несчастью, приводят к трагедиям куда чаще, чем мы об этом узнаем.
Громкую огласку в федеральной прессе получило не столько само преступление в Саратове, сколько действия местных властей, связанные с предотвращением потенциальных опасностей. Хотя саратовские власти, предписавшие школьникам не отклоняться от заранее согласованного со школой маршрута, понять можно — им же надо быстро отчитаться о принятых мерах.
На МВД саратовские власти надавить не могут, а на детей — пожалуйста. Дети не силовики, они подчинятся. Заставить полицию работать с отбывшими наказание по статье «Изнасилование» людьми сложно, а сложностей у нас не любят.
Но обо всем этом уже много написано и без меня, а я хочу рассказать про другой аспект этой проблемы. На проходящем сейчас в Москве театральном фестивале «Территория», где для просвещения начинающих театральных деятелей показывают интересные современные работы со всего мира, я посмотрела спектакль швейцарского режиссера Мило Рау «Пять легких пьес». Компания Мило Рау называется «Международный институт политического убийства». Они работают с документальным материалом и социальными проблемами, театральной реконструкцией реальных болезненных для социума событий. В их 15-летней деятельности есть все: от политических действий до ироничных шоу, видеоклипы, фильмы, книги, радиопостановки, запреты и престижная премия от Международного Института театра.
Но спектакль «Пять легких пьес», тем не менее, стоит особняком даже в их многолетней работе с травматичными социальными проблемами. В его драматургической основе — дело сексуального маньяка-убийца Марка Дютру, возможно, самое громкое уголовное дело в истории Бельгии. Из-за этого дела было вынуждено уйти бельгийское правительство.
Если кратко изложить события, после самостоятельного расследования, инициированного родителями пропавших девочек, недовольных действиями полиции, граждане буквально вынудили произвести обыск в доме у неоднократно судимого за сексуальные преступления Марка Дютру. Так были найдены две девочки, которых он держал в подвале несколько месяцев, насиловал, морил голодом. В дальнейшем были обнаружены трупы еще четырех жертв, причем две забытые в подвале восьмилетние девочки умерли от голода в то время, когда Дютру сидел в тюрьме за кражу автомобиля.
А ведь еще ранее и Дютру, и его жена были привлечены к ответственности за похищение и изнасилование пяти девушек, истязания которых были сняты на видео для порноиндустрии. Оба тогда получили приличные сроки (13 лет — он, пять — она), но вышли через два года «за примерное поведение».
Дело «Монстра из Шарлеруа» было связано со многими скандалами, в том числе и политическими. Хотя убийцу арестовали в 1996 году, судили в 2004-м, а в 2014-м году обсуждали его возможный досрочный выход из тюрьмы (общественность этому воспротивилась, он осужден на пожизненное, поскольку смертной казни в ЕС нет), до сих пор это дело для каждого бельгийца является актуальной частью национальной истории.
Но спектакль стал событием не поэтому. Дело в том, что историю Дютру в нем играют дети — от 11 до 15 лет. И это, конечно, вызывает шок у той весьма значительной части аудитории, которая считает, что детей надо ограждать от негативной информации.
Однако Мило Рау думает иначе. Для него это серьезная работа, связанная с исследованием сути отношений общества с проблемой детства. Конечно, в процессе работы над спектаклем участвовали консультант, детский психолог, родители. И все они понимали, что на самом деле эта постановка не о самом преступлении. «Речь идет о больших проблемах, которые скрываются за этим очень конкретным делом Дютру: упадок страны, национальная паранойя, траур и гнев, который последовал за преступлениями. Вы ощущаете исчезновение почти всех иллюзий, с которыми вы могли бы жить как бельгиец в последние десятилетия: иллюзия безопасности, доверия, свободы и будущего».
Тревоги, страхи, беспомощность — все это вызвало у бельгийцев дело Дютру, и с этими чувствами предлагает работать театр. Но Мило Рау не занимается психодрамой, его исследование направлено на глобальные проблемы.
В его спектакле дети и подростки выбирают себе роли и разыгрывают пять эпизодов: исповедь старика — отца убийцы; рассказ полицейского; письмо выжившей девочки, которое она писала родителям, сидя в заключении у Дютру; реконструкцию ожидания родителями другой девочки, погибшей, о раскопках в саду Дютру; похороны одной из жертв.
То, что происходящее — НЕ реальное переживание, а театральная интерпретация, подчеркивается всеми способами. Это важно.
Дети, таким образом, не включены полностью в происходящее, а сохраняют дистанцию, позволяющую им подойти к событиям, которые они хорошо знают (они родились и выросли в стране, где об этом говорят все) с инструментами рационализации. Их эмоции направляют не на само преступление, не на ужас содеянного, а на сочувствие жертвам, их родителям, на пострадавших.
Переживая реакцию на события, дети не ставят себя на место тех, кто подвергся насилию, а оказываются в большом пространстве социального контекста, и их внимание сосредоточено на жизни, а не на смерти.
Так они учатся понимать «значение сочувствия, потери, покорности, разочарования, гнева против общества и восстания».
Спрашивая, например, как можно изобразить отца Дютру на сцене, театр задает детям и себе фундаментальные вопросы, считает Рау: «Что значит быть «кем-то другим»? Что значит «подражать», «сопереживать»? Как вы справляетесь с тем, что на вас смотрят? Как вы это объясните и как вы это делаете? Обычно детский театр в отношении взрослых соответствует — на эстетическом уровне и, конечно, в метафорическом смысле — тому же, что педофилия в человеческих отношениях. Это не взаимно ответственные любовные отношения, а односторонние отношения власти, когда слабому партнеру, а именно ребенку, просто приходится мириться».
Власть взрослых — это собственно и есть власть, принуждающая, контролирующая, требующая подчинения. Но ведь власть и опекает, защищает, учит, поддерживает порядок? Или это иллюзия? Или в серьезных кризисных моментах власть пасует, а все функции по защите приходится брать на себя самим?
А дети — и в этом смысле детьми становятся все опекаемые, «слабые партнеры» — не готовы к такой ответственности. Они живут в мире, где и как бы гарантирована защита и опека, но если и когда эта опека исчезает (а она исчезает все чаще), мир оказывается гипертревожным и полным трагедий, начинается та сама «национальная паранойя».
Для Мило Рау и его театра проблемы в определенной степени разрешаются внутри театральной модели, где насилие режиссера, его власть можно уравновесить самостоятельностью и ответственностью актеров. Во взрослом театре это сделать проще, в детском — сложнее, там приходится постоянно сотрудничать. «Тренер и тренировка всегда открыты», но только так можно сохранить честность в отношениях, уйти от насилия, которое незаметно проникает во все структуры общества, сложившегося на гегемонии права сильного.
Искусство сегодня предлагает публике картину сложности и неоднозначности мира. Это нетривиальный проект с неочевидной тактикой, но именно его общество может и должно бы выбирать.
…К слову, сам Мило Рау в Москву не приезжал. Ему отказывают во въездной визе после того, как в 2013 году в Москве он показал спектакль «Московские процессы», поставленные в форме суда над кураторами выставок «Осторожно, религия!», «Запретное искусство» и участницами группы Pussy Riot.