Миры Тарковского

О самом загадочном русском режиссере

Мария Дегтерева
Публицист
«Газета.Ru»

Однажды на мою страницу в запрещенной социальной сети пришел кинокритик Антон Долин (признан в РФ иностранным агентом) и заявил буквально следующее: «Это я открыл российскому зрителю фильмы Тарковского».

Все смешалось в доме Облонских – люди, кони, буквы, мысли, кинокритик Долин, блики в мутной воде. Так, впрочем, в фильмах Тарковского оно и смешивается.

В моей семье знали и любили Тарковского всегда – с раннего моего детства. Я хорошо помню первые впечатления от фильма «Солярис», от финальных его кадров – замерла, глядя на удаляющийся дом с льющим дождем, на фигурки людей, на остров, на океан. Я была совсем маленькая, лет 9-10, смотрела глубокой ночью, когда все спали. Для меня это было великое потрясение. Позже уже посмотрю «Андрея Рублева», «Сталкер» по сценарию великих Стругацких, «Иваново детство» и все остальное, да не по разу.

О Тарковском говорят много и преимущественно ерунду. Это и сподвигло написать меня эту колонку. Недавно прочла где-то в комментариях: «Я люблю мистику, отклонения от реальности», – сообщила какая-то женщина в обсуждении картины «Зеркало».

Захотелось объясниться.

В «Зеркале», как и в остальных фильмах Андрея Арсеньевича, нет никакой вообще мистики. Есть метафизические переходы – особенности киноязыка. Есть новаторские режиссерские приемы, построенные на архетипах. Сцены с водой – прием, который Тарковский будет развивать на протяжении всей фильмографии – это погружение в сон скорее. Попытка размыть границы между реальным и воображаемым.

Если в литературе магреализма (мистического реализма), у Маркеса, Борхеса или Кортасара метафора уводит в нереальное, в волшебство, в деформацию материального мира, то у Тарковского – в сон. В мир грез и представлений.

Миры Тарковского построены внутри головы, внутри сознания, вне зависимости от декораций. Именно это делает любое подражательство Тарковскому абсолютно бессмысленным. Снимать «как Тарковский» попросту невозможно. Один из нынешних модных фестивальных режиссеров очень любит заимствовать у Андрея Арсеньевича приемы, пытается дублировать планы. Выглядит это комично.

Если три минуты показывать в кадре лужу, водоросли и дерево – чуда не произойдет. Зритель не испытает ничего, даже приблизительно похожего на чувство, которое охватывает, например, в финале «Андрея Рублева», когда звучит фраза: «Ну вот и пойдем – я иконы писать, ты колокола лить». На моей памяти ни один режиссер с таким изяществом и одновременно с такой силой погружения не рассказал о человеке и человечестве, не объяснил по-настоящему важные вещи о жизни и смысле искусства.

Гениальность Тарковского в том, что силу и вес отдельным образам дает контекст. А образы, в свою очередь, усиливают контекст, придают ему объем. В фильме «Андрей Рублев» точка ставится буквально одной фразой. Андрей нарушает обет молчания, произнося эти слова. Силу его высказыванию дает контекст – то, что мы на протяжении двух часов на экране видели и, конечно, фрески в самом финале, которые дошли до нас от XV века.

Или все, наверное, помнят сцену в картине «Иваново детство» – разрушенный дом, печная труба уходит прямо в небо. Рядом с печью – старенький дед. Мистический ужас охватывает в этот момент не от диссонанса – калитка скрипит, а забора нет, печь стоит, а над нею – небо. А тоже от контекста. Война, которая разрушила не отдельный дом, но мир. А печь осталась, и из трубы дым идет.

Сцену с разрушенным потолком в храме показал нам другой режиссер в другом фильме, и она вызвала разве что смех и ощущение тяжелой натуги.

Дело в том, что если снимать женщину на унитазе, кофту с надписью «Раша» или мужчину, глотающего из горла водку, а потом три минуты показывать ворону на ветке одним планом и разрушенный потолок – происходит ровно обратное. Не унитаз воспаряет до метафизических смыслов, а вся метафизическая задумка падает до уровня унитаза. Никакой высокой образности не рождается, рождается задорный смех над авторскими усилиями.

На мой взгляд, Тарковский – один из самых главных режиссеров XX века. Он изобрел собственный киноязык, который до сих пор пытаются использовать разной степени одаренности авторы. И в большинстве случаев – абсолютно без толку. Как, впрочем, бессмысленно и большинство объяснений, в том числе и мое.

Но главное – он дал понять лично мне про меня то, что никакой другой режиссер не смог.

Автор выражает личное мнение, которое может не совпадать с позицией редакции.