Недавно у меня случилась неприятность. Вернее, не у меня, а рядом. И вообще – все начиналось очень хорошо: мы с дочкой поехали на день в курортный городок Зеленогорск. Час на электричке, сосны, песок, море – прямо Прибалтика, только с торчащими в кронах деревьев хрущевками. Все было замечательно, пока мы в конце дня не увидели, как на вокзале женщина с наслаждением истязателя ударила двух своих детей. Я сделала ей замечание, позже – вызвала полицию и написала обо всем в интернете. И вот уже почти неделю я получаю сотни полных ненависти, злобы и какой-то просто звериной ярости письма. «Тварь!» «На месте таких стрелять, кто лезет в чужую семью!»
Есть комментарии и помягче: «Вы не знаете, что у них там случилось, может, дети разбушевались». «Они, может, через пять минут помирились, а тут вы с полицией». «Вдруг они только что заигрались и чуть не утонули?» «К сожалению, часто дети понимают только этот язык». Мне даже написали люди, уверявшие, будто они благодарны маме и папе за колочение в детстве. «Меня лупили до свернувшихся соплей, теперь я понимаю, что только так мог стать человеком». «Моя мать была очень тревожная, она была одинокая неудачница, часто на меня срывалась – кем бы я стала, если бы какая-нибудь тетя, проходя мимо, одной жалобой отправила меня в детдом?»
Я, конечно, знала, что люди у нас еще не излечились от патриархальных замашек и чаяний. Но, честно говоря, не думала, что болезнь настолько сильна. Из года в год я веду колонки в СМИ и свой блог. Я рассказываю людям об общественно-значимых событиях, литературе, искусстве. Я была уверена, что моя аудитория в среднем чуть более развитая, чем потребитель послеобеденных телесериалов с песнями Артура Пирожкова: все же, чтобы читать лонгриды о Прусте, нужно какое-никакое образование и полученная в стенах университета выдержка.
Но оказалось, что мои любители обзоров иностранной прессы и читатели рецензий на артхаусное кино колотят дома своих детей. Ну или мечтают. Или у них нет еще детей, однако они очень переживают, что к моменту их рождения у ценителей Пруста и политических новостей отнимут право распоряжаться чужими жизнями.
Это ведь не просто патриархальная черта – это рудимент рабовладельческого общества, в котором глава семьи был безраздельным ее хозяином и распорядителем жизней входивших в семью и род людей. Он мог ребенка продать, обменять, сдать в аренду или просто выгнать на съедение львам, если еды на всех не хватало. Просто взять и выкинуть жену с детьми так, как сегодня нельзя вышвыривать даже котенка.
Шли тысячелетия, якобы сменялись какие-то формации, появлялись феоды и феодалы, потом явились мануфактуры и капиталисты. Крестьян успели закрепостить и снова раскрепостить. Мир вроде бы развивался, Россия якобы шла за ним в ногу. Но оказалось, что все это время наш массовый человек трепетал над своим правом безнаказанно и безраздельно распоряжаться жизнью другого.
Казалось бы, какие неприкосновенные святыни могут быть в семье, где мать настолько привыкла давать детям тумаки с зуботычинами, что не может сдержаться даже на вокзале курортного города? Ясно ведь, что в такой семье детей бьют годами, хронически, а мать настолько залита своей ненавистью и так убеждена в безнаказанности, что теряет рассудок даже на глазах изумленных прохожих. Таинства семьи здесь нет. И даже тайны никакой – все предельно понятно: рука, поднявшаяся на детей в людном месте, да еще в Петербурге, привычна к своей работе, какие тут могут быть разговоры? Детей надо спасать.
Но добрые люди, еще вчера рассуждавшие об оригинальности идей Мераба Мамардашвили, требуют оставить семью неприкосновенной. Они хотят толстых прочных стен, за которыми будут безраздельно распоряжаться жизнью и здоровьем слабых и зависимых от них детей. Право это они считают данным им по рождению, причем – дважды: сначала они родились в стране, где такое право было безусловным, а потом родили себе жертву, право избивать и истязать которую считают естественным.
Я знала, что таких людей в нашей стране много. Но не знала, насколько. Они все давно просвещенные, прекрасно осведомлены о том, что колочение детей приведет к появлению опеки, полиции и, вероятно, лишению родительских прав, а также – уголовному делу, которое не закроется. Все они знают, но стоят на своем. Потому что право выместить злобу на слабом считают даже не священным, а именно естественным.
Родить себе ребеночка, чтобы было кого любить, – это не совсем типичная мотивация. Мне порой кажется, что рожают у нас дабы было кого избивать. Когда-то приводила пример: у нас есть козы, собаки и кошки. И всегда в козьем стаде выстраивается иерархия: сама сильная бодает козу-середнячка, середнячок налетает на слабых. Слабые козы колотят собственных козлят или овчарку, потому что овчарка знает, что ей в ответ козу тронуть нельзя. Но что происходит с самой слабой в стаде козой, если у нее нет козлят или не получается выместить бессилие на собаке? Она начинает нервничать! Глазки бегают, становится пуглива, трясется при каждом стуке.
Так и у нас. Колочение детей в России практикуют и оправдывают в качестве акта психотерапии. Когда я слышу весь этот хтонос, вдруг прорвавшийся ко мне со своими «не лезьте в чужую семью», то понимаю, что передо мной человек, который боится, что если у него отнять право бить своего ребенка, он сойдет с ума от фрустрации и собственной забитости. Ему, слабому, затюканному, увешанному кредитами, провонявшему дешевой колбасой, закисшему в офисном кресле, нужно не только право избивать своих детей – он хочет полной власти над ними: права распоряжаться их свободным временем, планами, будущим. «Первое образование – для родителей, второе – для себя». «Мать лучше знает, что тебе надо». «Поговори еще с отцом». «Я тебя содержу – я решаю, кем ты станешь». Это поведение забоданной козы, которой, чтобы не свихнуться от стресса и неуважения к себе, нужно долбать собственных козлят, потому что саму ее всю жизнь долбают: мамаша сама могла рогом поддать, более сильные козы каждый день бодают так, что лоб трещит, да и хозяин может прутом замахнуться.
Я раньше думала, что такое цепляние за право унижать своих детей и делать им больно в наших людях сохраняется от мстительности: их в детстве били – и они бьют. «Я мучился – и ты давай помучайся!» Иррациональная месть, право отыграться на миропорядке.
Но я ошиблась: властвовать над детьми желают те, кто получает от жизни пинков сам. Посмотрите, кто раньше ходил на акции против ювенальной юстиции: затюканные тетки, какие-нибудь секретарши автобусных депо или доставщики окон. Выходя на все эти смешные марши, подписывая еще недавно популярные петиции «против вмешательства в семью», они защищали свою отдушину. Фрамугу, которую могут открыть и прокричать в нее все, что думают о топчущем их самих мире. Взять ремень, занести кулак и почувствовать себя на минуту сильным, смелым, решительным – хозяином самому себе. Напитаться этой уверенностью и наутро снова ехать в полном метро на работу, где начальник будет целых десять часов унижать его в хвост и гриву.
Неслучайно избиение детей и семейная школа ремня больше встречаются в семьях, где отец бьет мать. Это самый ад. Такой отец непременно избивает детей, исключения единичны.
Но деваться в этих семьях детям некуда, защиты и сочувствия нет нигде, потому что мать, как та коза, получив от мужа очередной удар в зубы, тут же заносит руку, чтобы отвести душу на детях. И вообще, по моим наблюдениям, мелким рукоприкладством в социально здоровых семьях, где никто не пьет и не употребляет наркотики, чаще занимаются матери. Потому что они, пусть их даже не бьют, страдают от патриархального уклада и давления: весь дом на них, муж сам все решает, может даже деньги на руки не давать, если жена в декрете. На работе тоже все ее обходят, зарплата ниже, чем у коллег-мужчин. Конечно, она хочет хоть на минуту вырасти в собственных глазах. Садануть ребенку между глаз, чтобы почувствовать, что она еще хоть кому-то хозяин. Мы теперь постоянно видим в сети, как матери шлепают, тащат за волосы, унижают на улице своих детей, и почти не встречаем таких случайных записей с мужчинами. Думаю, дело не только в том, что мужчины реже выходят вместе с детьми на улицу – у них чуть меньше поводов вымещать свою беспомощность, к тому же в их распоряжении есть жена. Чаще всего право на избиение детей защищают женщины. Оно для них жизненно важно.
Несколько лет назад я впервые рассказала, как в своем детстве лет в пять пресекла попытки меня бить: когда то ли бабушка, то ли мама, я уже и не помню, кто именно, замахнулась на меня с ремнем, я в ответ тоже что-то схватила и с силой ударила обидчицу. И никто меня дома больше никогда бить не смел, потому что сдача от пятилетнего ребенка уже ощутима, а бьют детей потому, что они беспомощны и безобидны.
Сколько за эти годы получила в свой адрес комментариев! Все – о том, какой я чудовищный человек, раз посмела ударить бабушку. Мне до сих пор пишут и пишут, представляя историю так, будто взрослая деваха с ноги врезала дряхлой старушке с палочкой. А на самом деле речь идет о пятилетнем ребенке и женщине 50-60 лет – средний возраст бабушек. Совсем иначе все смотрится, когда вместо старушки появляется крупная женщина с тяжелой рукой, в которой зажат ремень или портновский деревянный метр.
Но мне все пишут и пишут. Какой, дескать, может быть разговор с человеком, который ударил свою бабушку. Ни разу за все годы мне толпой не написали: какие могли быть вообще после этого разговоры с бабушкой, которая посмела поднять руку на пятилетнего болезненного ребенка? Они всегда защищают бабушку. Причем им на нее плевать, они ее не жалеют, у нас вообще старушек не жалеют, до недавнего времени вместо бабушки в нашем фольклоре присутствовала вздорная злая старуха. Всем им плевать на чью-то неведомую и давно покинувшую мир бабушку – они защищают свое право вымещать на детях собственную беспомощность. И жалеют себя, которым вдруг запретили открыто избивать, истязать детей, использовать их для вымещения стресса. «Меня били – я буду бить» – полдела. «Я хочу бить, чтобы не сойти с ума от собственной беспомощности» – сегодня проблема насилия над детьми в семье звучит именно так. Люди агрессивно цепляются за право бить детей, колотить своих собак, топить котят от домашней кошки, чтобы на минуту забыться и не вспоминать, что жизнь их тяжела, личность изнасилована, а будущее туманно. Государство его осудит, а десятки миллионов таких же затюканных и заторканных жизнью бедолаг поддержат. И пока взрослый человек в нашей стране не сделается сыт, более или менее уважаем своими согражданами и государством, он будет приходить домой и выколачивать мозги из собственного ребенка.
Автор выражает личное мнение, которое может не совпадать с позицией редакции.