Представьте, если бы в 1891 году, когда в Российской империи разразился голод, Лев Толстой призвал мировую общественность слать деньги, к примеру, на бархатную подбивку для крестьянских армяков. Или – на шитье подушечек для кузова телеги, чтобы мягче было катить по кочкам. А вообразите, если бы он писал во все концы мира призывы складываться на строительство новых столовых, потому что раздача еды в существующих помещениях не очень удобна, крестьянам тесно, каждой семье нужен свой стол: дескать, вот построим 1000 комфортных столовых, тогда и начнем кормить.
Но что-то было в нем, графе, настоящего, что подсказало ему, что во время голода надо кормить голодных, а не шить для них подушечки.
Знаете, чем больше я наблюдаю за некоторой, самой публичной и активной, частью наших либеральных благотворителей и НКО, тем больше я убеждаюсь, что у нас сформировалась в этой среде прослойка новой номенклатуры – сытые и сращенные с государством, при этом картинно фрондерствующие, они имеют огромные многосоттысячные зарплаты и предлагают шить в стране бедняков мягкие подушечки.
Сделаем отступление. Я на днях поехала в сельский магазин, а там компания детишек, все из одной семьи, братья и сестры, покупают на четверых одно мороженое за 21 рубль. Продавщица привычным движением открывает морозильный ларь и берет мороженку из ближайшего отсека, который помечен налепленным пластырем – ЗМЖ, значит, продукция с заменителем молочного жира. У нас тут хоть и глушь, а во всех деревнях и поселках правила соблюдают: на пластыре, на клочке газетки, но все помечено. Отсек мороженого или молочных продуктов с пометкой ЗМЖ большой и под рукой. Отсек БЗМЖ маленький, всегда в дальнем углу морозильника, на последней полке холодильника. Дорого покупать эти самые БЗМЖ, редко тянется к ним вне дачного сезона рука сельской продавщицы.
Вы думаете, у этих детей, которые с одной мороженкой с ЗМЖ на четверых, какие-то плохие родители? Что вы! Там работящие люди: свое хозяйство, техника, отец с утра до вечера на поле и со скотиной, мать перерабатывает молоко, продает. Работы другой нет.
Или вот уже у нас в поселке другая семья: мать-одиночка, две дочки и сын. Женщина держит коз, кур, берется за любую работу: колка дров, копка колодцев, покос травы мототриммером (весит от 4 до 12 кг), на работу ходит порой за 10-15 км, в т.ч. по ж/д мосту. В июле она собирает в лесу чернику, в сентябре на болотах – клюкву. А у нас тут волки, медведи…
Наверное, я единственный публицист и сколько-нибудь известный в России журналист, кто живет в самой настоящей глубинке и общается c народом in vivo, так сказать, вживую и на равных. Именно этот факт, а не вздорность моей натуры сделал меня столь нежеланным гостем на многих либеральных посиделках. И именно это мое знание реальной ситуации в стране отталкивает от меня многих очень честных, но слишком уж сытых борцов за все хорошее.
Вот прямо сейчас я по причине этого своего излишне подробного знания российской провинции вступила в очередной конфликт с правозащитно-нкошным крылом либерального истеблишмента. Это условная компания Лиды Мониавы, Нюты Федермессер, Мити Алешковского, поддерживающих их журналистов «Новой газеты», Марии Бароновой. Люди, возможно, они и хорошие, по крайней мере, некоторые из них, но уж больно сытые. И мне кажется, что пора нам серьезно поговорить, что в России образовалась фрондерствующая правозащитная и благотворительная среда, которая стала, по сути, нашей новой номенклатурной элитой, ее таковой сделали государственные и окологосударственные деньги, пришедшие вдруг в благотворительность и медиа. И вот на этих огромных деньгах, с многосотысячными зарплатами, у нас зацвели честные, но абсолютно оторванные, что называется, от земли люди, которые собирают голодающим на подушечки.
Наше общество созрело для большого и очень жесткого разговора о том, что в России есть целые секторы благотворительности и правозащиты, порожденные исключительно проблемой оторванности ее деятелей в их сытости от России.
Например, сейчас идет очередная волна рассуждения о ликвидации ПНИ. Это все разные лиды, нюты с безумными зарплатами и при помощи лояльных им журналистов рассуждают о том, что нужно срочно реформировать систему, вливать миллиарды в расформирование ПНИ и перевод ментальных инвалидов в дома совместного проживания. К ним присоединяются такие же вроде бы хорошие, но слишком уж уютно устроенные люди. Которые собирают гигантские суммы, способные прокормить небольшой город, на детский хоспис на 15 коек. Которые подчистую вымыли, как старатели, все «свободные» благотворительные деньги на супердорогие и не ставящие на ноги уколы от СМА по 160 млн рублей за инъекцию. Я смотрю на этих людей, обедающих в московских кафе на 5000 рублей, и понимаю, что исключительно от незнания жизни за пределами МКАДа они борются с ПНИ, выбивают огромные деньги на паллиативных больных, приветствуют фонд, который будет на излишки налогов спонсировать покупку лекарств нескольким тысячам обладателей орфанных заболеваний. Эти люди искренне считают современные ПНИ и хосписы ужасом, потому что они ничего страшнее не видели. Они попросту не знают, что в стране миллионы, если не десятки миллионов человек живут куда хуже, чем резиденты ПНИ. Я конкретно живу в поселке, где множество семей находится в куда более чудовищных условиях, чем обитатели ПНИ. Где тьма работящих, непьющих семей, покупающих детям на четверых одно мороженое за 21 рубль. И шьющих ребенку шорты из папиных семейных трусов.
Когда я вижу всех этих сытых гражданок, утверждающих, что без цивилизованного отношения к резидентам ПНИ общество не изменится, я понимаю, что передо мной просто слишком благополучные люди, которые давно не видели остальной России. Они не понимают, что в тех же ПНИ лучше жизнь, чем во многих социально благополучных семьях. И не понимают, что с этой своей шумной борьбой за благополучие инвалидов они глубоко чужды и враждебны десяткам миллионов, застрявшим на границе нищеты и бедности, потому что десятки миллионов догадываются, что живут порой хуже тех, о ком заботится в интернатах, сиротских домах и хосписах государство.
К тому же тут прямое лукавство: подавляющее большинство жителей любой страны за свою жизнь никогда не сталкиваются не только с системами ПНИ, паллиатива и домов инвалидов, но и с самими ментальными инвалидами или паллиативными больными, поэтому вливание огромных денег в эту систему не приведет вообще ни к каким изменениям в обществе, его менталитете и культуре. В крайнем случае, ненависть и озлобленность вызовет сам факт трат таких денег. Как уже вызвало озлобленность решение направлять налоги сверхбогатых на лекарства, в том числе от СМА. Мы вообще-то бедная страна, у нас много сирых, убогих, живущих в тесноте, грязи, без достойного доступа к медицине. У нас много калек, инвалидов с ДЦП, которым нужны протезы, реабилитация, операции. У нас просто много голодных и фактически безработных.
Жили бы мы как в Швейцарии – другое дело. А так я что-то не пойму: почему, когда десятки миллионов пребывают в состоянии хронической безнадеги, благотворительная и правозащитная номенклатура с утра до вечера собирает по 160 млн рублей на укол, который не поднимает больного СМА на ноги, и на реформы ПНИ. При том, что сами борцы с ПНИ в ним почти никогда не бывали, тем более – те, кто создает толпу поддержки. А я была. И я точно знаю, что ПНИ и хосписы сегодня – не главная проблема России. И даже не СМА. У моей дочери в сельском садике у единственной были пломбы на молочных зубах – больше кариес никто детям не лечил: дорого, в райцентре нет хороших материалов, анестезии, а до Петербурга не доехать. Еще у нас в садике не все родители могли свободно отдать 500 рублей на новогодний сладкий подарок ребенку – это существенная сумма.
Когда я приходила из садика и читала в прогрессивных СМИ очередные призывы слать деньги на Zolgensma и новые репортажи о том, как жутко живется инвалидам в ПНИ в палате на двоих и с личным санитаром, я понимала, что передо мной оторвавшиеся от земли люди. От добротного питания и беззаботной жизни у них выросли крылья, и они воспарили над землей. Их волнуют только ПНИ и СМА, а эти, с мороженкой на четверых… эти пускай гниют себе в своих избушках, их из Бульварного кольца не видно.
Когда человеку дают 400 тысяч в месяц и поручают ему заботиться о бедных, неизменно получаются такие конфузы. Графов Толстых мало – большинство в любой популяции посредственности.
Может, пора уже нам всем поговорить о том, что с нами случилась большая неприятность: у нас появление в благотворительном и околоблаготворительном секторе больших государственных денег привело к нарождению в стране противоестественно, на фоне населения в целом, сытых благотворителей и правозащитников, которые шокированы ПНИ, домами ребенка, хосписами исключительно потому, что они своей страны не знают и ничего страшнее чистой палаты с плоским телевизором не видели. СМА, ПНИ и хосписы – то ли три золотые коровы, то ли три черных предвестника апокалипсиса, под которые по глупости выгребают из страны все благотворительные деньги.
В этой якобы прогрессивной правозащитно-нкошной среде прямо сейчас произошел фатальный крен: пока население событиями последних полутора лет опрокидывалось в теперь уже настоящую бедность, эти граждане кренились в обратную сторону. Помните лозунг «выборных» митингов 2011-2012 годов «Вы нас даже не представляете»? Вот, он уже давно отлично подходит и для фрондерствующей среды НКО, вообще переставшей понимать, как живет Россия, и борющейся с проблемами, которые совершенно точно не первостепенны в стране, где даже в столицах есть фудшеринговые сообщества, куда ходит за едой работающий средний класс. Прошлым летом у меня вышла статья о масштабах недоедания среди работающих и имеющих высшее образование жителей российских мегаполисов, прежде всего Москвы и Петербурга. Самым тяжелым для меня было видеть, как эти наши новые номенклатурщики прочитали, сколько людей голодают в столицах, и пошли себе дальше собирать деньги на реформу ПНИ и не излечивающий укол от СМА за 160 млн.
Беда была, когда власть в России оторвалась от народа. Нам тогда казалось, что страшнее этого ничего не может быть. Но оказывается, что бывает и хуже: когда вслед за властью от реальной жизни отрываются и превращаются в номенклатурную элиту лидеры гражданского общества.
Лев Толстой не был номенклатурой, поэтому, когда крестьяне голодали, он их кормил, а не шил им подушечки для телег, с которых они давно съели и лошадей, и упряжь. Нюта Федермессер, Лида Мониава, Митя Алешковский и поддерживающие их журналисты превратились в полноценную номенклатуру. Вкрадчиво, с улыбочкой, они подмяли под себя почти все легальное гражданское общество. «Еда вместо бомб»? Что за чушь? Теперь благотворительная номенклатура требует покупать голодающим подушечки.