Первая оттепель, нанесенные накануне сугробы тают и вскоре снова подмерзают. Я стою на подходе к нашей поликлинике и боюсь сделать шаг: сверху вода, под ней — тонкий слой вчерашнего льда, а снизу — грязная снежная жижа. Я заглядываю под ноги, смотрю по сторонам и понимаю: если я сейчас поскользнусь, упаду и расшибу голову, меня погрузят на машину скорой помощи и отвезут в какую-нибудь «грязную» больницу, как называют клиники с отделениями для бездомных. Потому что у меня на ногах калоши. Обыкновенные садовые калоши.
Долгая история: гуляла в мороз и незаметно для себя обморозила пальцы на ноге. Потом боль, осложнения — в общем, один пришлось резать. И обувь не надеть никакую. Даже валенки — палец ведь опух, и на нем огромная повязка. Так что я приехала в Петербург из своей деревни в калошах. Если на них не смотреть, то я, публицист и писатель, выгляжу ровно так, как и должен выглядеть петербургский публицист и писатель. На мне добротные штаны с замшевыми вставками, такие новые стоят 1400 долларов, а я в секонд-хенде купила случайно за 400 рублей. Одета я в искусственную легкую дубленку — второй сезон ношу, еще не сносила. На носу — антикварные позолоченные очки 1940-х годов. На плече — винтажная сумка, Париж восьмидесятых. Правда, шапка тоже подвела: надела дома, выскочила и уже в дороге заметила на ней три дырки: у нас котенок все стаскивает из шкафов, с полок, вешалок. Стащил, видно, шапку, изодрал, а я сразу не увидела.
Вы не думайте, что текст дальнейший пойдет таким же легким, как прелюдия. Что вы — тема серьезная. Понимаете, я два дня из-за больной ноги ходила по Петербургу в калошах и поняла, что даже в этом свободном европейском городе народ слишком уж большое значение придает одежде, а разбираться он в ней не умеет, так как не имел возможности освоить моду. Зато наш человек скор на выводы.
Короче, два раза я выходила в город в садовых калошах, и каждый раз меня принимали не то за бездомную, не то за нищую. Есть такой жанр активистской борьбы — «проверено на себе». Когда люди садятся в инвалидное кресло или весь день катают по городу коляску с двойней, изучают доступную среду, отношение к инвалидам.
А вот отношение к бедным почти никто не изучает. Да еще так, чтобы по полной на себе проверить. Не надеть на час ремки или калоши, а по-настоящему в них походить. Я проверила и ужаснулась.
Все началось прямо с электрички: пара человек за время пути отсели от меня, увидев калоши. В одном из сетевых магазинов здорового питания мне предложили сдать в ящик для хранения мою дамскую сумку — такой просьбы я не слышала с начала 2000-х, когда в провинции появились первые супермаркеты. Говорю удивленно: «Но ведь не положено». Продавцы соглашаются, однако просят: «Ну вы все же сдайте». Это они калоши увидели. Моя сумка стоит на площадках для продажи европейского винтажа 500-700 евро, мне подарили — знают, что я разбираюсь.
На другой день я снова зашла в этот магазин, все в том же виде, но уже с тростью. Обычная старушечья палочка. Я купила что-то по мелочам, разные снеки без сахара — в деревне, где я живу, такое не продают. Продавцы те же самые и вновь разглядывают мои калоши. «А почему вы приходите и так помалу берете?» Вижу, хотят меня ощупать — вдруг я под полой дубленки льняные хлебцы припрятала? Напомню, я в позолоченных французских очках, которые два года выискивала на антикварных сайтах.
Вышла из магазина, что называется, с камнем в душе. Зашла взять кофе. К моему большому удивлению, на женщину из кофейни я впечатление не произвела. Вероятно, потому что ей не видны мои ноги.
После этого я нырнула в соседнюю дверь — там аптека, а у меня дочь кашляет, я пришла купить лекарства. Прошу АЦЦ для детей и сироп Гербион. Мне тут же предлагают взять аналоги подешевле, даже не достают эти. Провизор так и говорит: «Они дорогие, возьмите подешевле». На мне калоши и шапка с дырками, при этом в остальном я одета нормально, в одной руке у меня стакан с кофе, в другой — трость, на плече висит брендированная сумка-авоська из дорогого продуктового магазина, я туда сушки без сахара покупать хожу. Любой житель мегаполиса сразу распознает во мне человека, который не голодает.
Но в том и проблема, что чтобы узнать сытого, нужно самому быть сытым. Просто уметь отличать хорошую одежду от плохой. Причем делать это моментально. Вот на калоши наш человек реагирует моментально, он привык, что в таких калошах хотят только бездомные и тяжело работающие мигранты, в основном уборщицы и дворники. Он это видит и сразу распознает. А почему при этом обыватель не реагирует зачастую на остальные, нормальные детали гардероба — загадка.
Мигранты тоже как будто за свою меня принимают: например, дважды мне за эти пару дней сказали «ты». На заправке, куда я зашла дождаться такси, уборщица пренебрежительно ткнула мне в ноги шваброй: дескать, ишь, расселась. Причем раньше со мной многие годы ничего подобного не происходило. Просто меня приняли за слабую. За неудачницу, бездомную, бедную, еще ниже, чем даже уборщица из Средней Азии или продавщица из костромской деревни, которая приехала в Петербург на заработки и ютится с подругой в одной комнате.
Хорошо одетые люди открывали передо мной двери, уступали место, предлагали помочь донести сумку, даже если я была без тросточки: они видели калоши и сразу понимали, что человек попал в неприятности. Люди, одетые в копеечные пуховики с рынков и кроссовки за 500 рублей, отсаживались от меня и следили, чтобы я не украла чего-нибудь в магазине.
Не знаю, что это за проблема, но чувствую, что проблема есть. Помните, в начале 2000-х неумение определить социальный статус человека по его внешнему виду даже обыгрывалось в рекламе, в городском фольклоре. Так, был ролик школы иностранных языков: там изысканный француз подходит к сидящей на лавочке гопнице с желанием познакомиться, а она, не дожидаясь, когда тот откроет рот, прогоняет его отборными матерками. А вспомните печальную сказку XXI века, передаваемую из газеты в газету, от женских форумов к женским блогам: якобы одна красивая девушка познакомилась с мужчиной, скромным иностранцем. Сходила с ним пару раз на свидание, увидела, что он ездит на старой машине, и бросила — пошла кутить то ли с Витькой из соседнего двора, то ли с Митькой, который бандитом стал, а иностранец оказался главой чуть ли не всей восточноевропейской IKEA.
На самом деле в таких историях высмеивали беспомощность постсоветского человека, который раньше ориентировался в обществе по маячкам-маркерам в виде дорогой одежды, импортных джинсов, австрийских сапог, а потом ориентиры пропали и он растерялся. Чтобы узнать, как выглядит французский аристократ, нужно его не только на картинках в детских сказках видеть. Чтобы разглядеть в человеке топ-менеджера гигантской компании, нужно знать, как живут, какие ценности исповедуют эти люди.
20-30 лет назад это была проблема общей низкой культуры и забитости целой нации. А сейчас это проблема гигантского социального расслоения. Я — человек достаточно скромных доходов, особенно по меркам авторов столичных СМИ. Однако даже в Петербурге есть множество людей, которых от меня отделяет пропасть и которые просто не представляют себе, как должны выглядеть люди с моими доходами и моим опытом.
Поэтому если бы я в своих калошах и шапке, которую разодрал кот Кузя, упала где-нибудь и расшибла голову, ко мне, наверное, не сразу бы подошли люди: скорее бы подумали, что это какая-то забулдыга лежит в калошах, а не писатель, который повредил ногу по пути на встречу со своими читателями.
Однако это хоть неприятно, но не страшно. Я вдруг представила: а если бы я и впрямь была очень бедным человеком, который носит калоши и при этом тоже хочет, как другие люди, посмотреть, что за продукты продают в новом дорогом гастрономе у метро? Или он любит книги и ходит в магазины разглядывать новинки? Сможет он что-то купить на неделю откладываемые им 200 рублей в этом магазине, если продавщицы пристально и с брезгливостью на него глядят? А приятно ли ему будет листать в книжном новинки?
Проведите эксперимент, зайдите в книжный магазин в центре Москвы или Петербурга полистать дорогой альбом живописи. Если вы нормально, по мнению сотрудников, одеты, можете хоть весь день читать. Можете даже сесть на диванчике и изучить книгу вдоль и поперек. Но наденьте калоши. Или куртку с дыркой. Или полинялые штаны – будьте уверены, вас почти наверняка попросят не задерживаться у полок и даже скажут, что магазин — это не библиотека. В библиотеке, кстати, при регистрировании вас в зал абонемента ваши документы, я уверена, будут пристально изучать, с прищуром, если вы явитесь в калошах.
И тут же уместно говорить о замкнутом круге бедности, когда человека с детства отгоняют от лучшей жизни, к которой он стремится. Мало того, что одноклассники не дружат с бедными, — им не по карману секции хоккея, художественной гимнастики или балета. Когда они вырастают, стесняются стоять у книжных полок и заглянуть в магазин для более обеспеченных. Как увидеть другую жизнь и дотянуться до нее через самообразование, если на тебя даже в аптеке смотрят настороженно-пренебрежительно?
На этом же построено щекотание нервов супербогатых, которые покупают за десятки и даже сотни тысяч рублей одежду, имитирующую обноски. Штаны с вытянутыми коленками, плащи с разводами. Ах, как ловко обманули бедняков, они смотрят на еще более бедного и не догадываются, что перед ними богач, потому что не приучены смотреть на качество ткани, здоровую кожу, хорошую стрижку, белые зубы...
Я помню конец 90-х, когда была уже смышленым подростком и ради интереса заходила в первые дорогие магазины, появившиеся в нашем городе. Одета я тогда была неважно, жили мы с мамой бедно. Помню, как на меня смотрели продавщицы. Мне 36 лет, а я вспоминаю взгляд тетеньки из мехового салона, куда я, восьмиклассница, зашла просто погреться, потому что в Сибири зимой бывает очень холодно, а автобус может не приезжать очень долго. Причем, заметьте, что продавщица та вряд ли была радикально состоятельнее нас с мамой. И мехов, которые продавала, она сама себе позволить не могла. Но бедный бедного в России презирает и желает держаться от него подальше. Очень неприятное свойство нашей натуры. Следствие тотальной всеобщей бедности, из которой все вдруг рванули одновременно, но с разным успехом.
За эти два дня в калошах я поняла кое-что про нашу страну, о чем раньше не думала: как раб презирает еще более бесправного раба, так бедняк в России презрительно смотрит на другого бедняка. И что с этим делать, если ты действительно беден, я не знаю.