У меня есть одна тайна. Ну как — тайна, просто, я не нашла времени и слов рассказать об этом. В общем, уже больше года моя мама живет в доме-интернате. И ей это нравится!
Я с прошлой осени несколько раз порывалась написать подробно обо всем, но не могу собраться с силами. Тема для меня совсем не тяжелая, но объяснять ее нашим людям крайне сложно. Пока я собиралась, меня уже начали шантажировать, так что лучше рассказать самой.
Начну издалека. Все мы, конечно, когда открылся железный занавес и к нам хлынула потоком западная культура, увидели в фильмах, прочитали в книгах про дома престарелых. Мы помним голливудское кино, в котором молодые состоявшиеся внуки навещают в пансионатах своих бабушек и дедушек. И хотя изображено это в американском и европейском кинематографе как норма, мы на такие сцены смотрели с ужасом.
Если у какой-то героини обнаруживалась мама в доме престарелых, мы охали: «Надо же, сдала мать! А еще адвокат!»
Потом я поехала учиться в Англию и лично познакомилась не только с медсестрой из пансионата для пожилых, но и с одним из обитателей такого дома. Дедушке было хорошо за восемьдесят, он всю жизнь проработал физиком-теоретиком, имел дорогой дом. Два его сына эмигрировали, жена умерла. Государство признало его нуждающимся в постоянном уходе, отправило в хороший пансионат, а дом заберет в счет уплаты за содержание. Рядом с ним в квартире-студии жил старичок, который 50 лет гулял, ничего не заработал — государство содержало его бесплатно.
Большим в те годы шоком стало для меня откровение, что никого там в интернат не сдают. Что пожилые старички это не вещи, не мешки с картошкой, которые дети могут безответственно сдать на хранение, вернее, дожитие. Более того, я поняла, что старички там сами просятся в такие заведения: далеко не всем государство предоставляет места даже на основе обратной ренты — то есть, в счет будущей продажи дома. Такие места дают лишь нуждающимся в уходе.
Но есть множество бабушек и дедушек, которые еще вполне бодры, однако хотели бы жить среди коллектива ровесников, под наблюдением врачей, там, где им готовят, ходят за покупками, где их развлекают и где персонал следит, чтобы все принимали лекарства вовремя.
В Западной Европе, в Северной Америке построено много таких жилых комплексов, которые являются своего рода санаториями для пожилых: небольшие отдельные квартирки, централизованное питание, врачи, кружки всякие, общие поездки на развлечения. Люди платят большие деньги, чтобы провести старость в таком пансионате или в жилом комплексе для пенсионеров.
Это у них. А у нас любые разговоры о доме престарелых упираются в тупой осуждающий взгляд и гневное: «Сдал(а) мать в интернат!» Поэтому когда моя мама впервые заговорила о том, что хочет в дом престарелых, я была обескуражена. Прежде всего тем, что вряд ли мне поверят, что мама ушла туда добровольно.
Моей маме 68 лет. Впервые она собралась в дом престарелых года четыре назад. Рановато, да? Ее туда и не взяли. Она пару лет штурмовала местный пансионат для ветеранов войны и труда, чтобы ее туда взяли. А ее не брали: конечно, чуть больше шестидесяти, сама ходит, в своем уме. Раньше я писала о том, что у моей мамы из-за тяжести предыдущей жизни развился своеобразный синдром — она стала комфортно себя чувствовать, лишь когда вокруг нее крутятся люди: ухаживают за ней, приносят ей еду.
Для 85-летней старушки это было бы еще понятно, но требовать постоянного ухода сразу после шестидесяти, когда ты, на самом деле, ничем тяжелым не болеешь, странно. Мама требовала, ее не брали в дом престарелых.
А потом у нее случился остеопороз, компрессионный перелом позвоночника, несколько месяцев она не ходила. А когда встала, ее взяли в дом престарелых. И она наконец почувствовала себя счастливой!
Нетривиальная, конечно, ситуация, человек в 67 лет попал в дом престарелых. Я, если честно, до сих пор удивляюсь, как так вышло. Но главное, что мама счастлива, а мне до сих пор страшно об этом рассказывать — меня не поймут.
Что представляет себе рядовой житель России при словах о том, что чьи-то родители живут в интернате или доме ветеранов? Он и воображает себе эту скорбную картину, как глубоко дряхлую старушку вытаскивают на носилках из квартиры, оставляя в грязном интернате, на продавленном матраце, где навещают раз в год с пакетом мандаринов.
А в реальности 67-летняя женщина сама принимает такое решение. И детей никто не спрашивает.
Я, например, не считала, что моя мама нуждалась в постоянном уходе, она активна, снова ходит — зачем ей интернат и даже сиделка? Но мама была уверена, что ей нужен присмотр.
Жить друг с другом мы не собирались. Да-да, далеко не все пожилые люди хотят жить с детьми. Я бы сказала, что в здоровом благополучном обществе это желание ненормально, кучное проживание несколькими поколениями принято в странах с острой нехваткой жилья и полным отсутствием соцобеспечения.
Вот в Советском Союзе старики жили с детьми. Сначала их «выписывали» из деревни, чтобы получить на них лишнюю комнату. Когда родители тяжело заболевали, они оставались с детьми и могли годами лежать дома парализованные, потому что заведений для ухода за пожилыми не существовало. Вернее, были в стране лишь пыточные для стариков.
Многопоколенческие традиции проживания в одном доме с детьми были продиктованы безысходностью и теснотой жизни: четыре поколения в избе-пятистенке жили не от хорошей жизни.
Принято считать, что дети-то, конечно, никогда не были рады жить с родителями, особенно с молодых лет. Однако в нашей культуре как-то умалчивается, что и родители имеют полное право не желать жить с детьми. И причин тому много.
В Европе я наконец увидела своими глазами стариков, которым в голову не придет уехать к детям — они не хотят, это во многих странах недопустимо. Однако в России я таких людей увидела, только когда моя мама ушла в дом престарелых.
Не буду рассказывать обо всех бюрократических и экономических нюансах такого устройства.
Скажу вкратце, что никакой опции «отдать» пожилого человека, если он не лишен дееспособности, в интернат не предусмотрено. Человек сам решает. Комиссия смотрит, нужен ли ему постоянный уход. И дальше спрашивает, могут ли дети сами оплачивать пребывание родителя в пансионате.
Удовольствие это дорогое. Мне потребовалось предоставить справки о заработках и написать объяснительную. Я в этой бумаге указала, что содержать маму в пансионате для ветеранов войны и труда не могу, что вообще не считаю, что ей нужен постоянный уход, и что готова взять ее к себе. Однако мама не хочет, а я возвращаться в родную Тюмень и там с ней еще минимум 20 лет жить не собираюсь.
В органах соцзащиты все рассмотрели и предоставили маме место бесплатно. Подчеркну: детей в этой ситуации спрашивают лишь об одном — могут ли они оплатить пребывание родителей в доме престарелых. Это не психоневрологический интернат, куда могут «сдать». И насильно в доме престарелых никого не держат.
Конечно, до того, как моя мама отправилась в это заведение, я не подозревала, что у нас тоже сформировались зачатки вполне себе европейского отношения к старости, которой пожилые люди распоряжаются сами. Честно скажу, я была поражена лицами, биографиями пожилых людей, которые туда заселяются.
Я думала, что моя мама окажется там самой молодой среди дряхлых лежачих инвалидов. Однако увидела множество бодрых, жизнерадостных бабушек и дедушек. Среди них совсем не было асоциальных или бездомных стариков. Наоборот, все, кого я видела, производили хорошее впечатление, их дети и внуки — с хорошими профессиями.
В этом доме престарелых я видела маму судьи, мать профессора, бабушку местного актера. Едва ли не у всех бабушек и дедушек, которые туда переехали, осталось свое жилье, которое не перешло детям. Эти пожилые женщины и мужчины счастливы, у них есть компания, их там с утра до вечера развлекают: кружки разные, самодеятельность, стенгазеты, шахматы.
Для таких экстравертов, как моя мама, это и впрямь счастье, подобные пенсионеры в старости больше страдают от одиночества, чем от болезней. Моя мама многие годы звонила мне раньше почти каждый день, вздыхала трубку и говорила: «Ты не представляешь, Настя, как мне скучно». При этом у нее несколько подруг, две сестры, с которыми она перезванивалась каждый день и минимум раз в неделю виделась.
Много таких, кто не может один. Когда их друзья, сестры, братья стареют, болеют, люди остаются в одиночестве и просто не могут пережить саму необходимость себя развлекать, они не умеют жить одни, к детям переезжать не хотят, да и дети от этой идеи не в восторге.
К тому же, дети и внуки для пенсионеров — чужие поколения, а общаться хочется с ровесниками.
Конечно, таким пенсионерам хорошо в доме престарелых, они там не одни. Мама моя с неудовольствием каждый раз выслушивает мои предложения уйти из интерната и переехать ко мне. Во-первых, она не хочет покидать родной город. Но, главное, ей там нравится. «Ты не представляешь, Настя, сколько у меня тут дел, я состою в четыре комиссиях, отвечаю за стенгазету, все меня здесь уважают». И как быть? Человеку нравится.
Вообще, в том интернате — вполне себе европейского вида заведение, по крайней мере на этажах, где живут ходячие. У них квартиры-студии с собственной ванной, туалетом, балконом, некоторые живут там парами, муж с женой. Они могут уезжать на каникулы, в гости.
Я была в доме престарелых в Англии. Этот, где живет моя мама, конечно, от него отличается, но совсем не настолько, как принято думать…
Конечно, я подозреваю, что таких домов престарелых в России мало. Тюмень, все же, сытый город. Наверняка, в каком-нибудь Тагиле, в Ухте или Ярославле старики живут в других условиях. Может, до сих пор есть интернаты для пожилых, где старушки с пролежнями доживают свой век на продавленных матрацах. Именно эти тяжелые картины рисует себе среднестатистический россиянин при упоминании дома престарелых. И поэтому заранее осуждает семью тех, чьи родители в этот дом переехали.
Но не все интернаты такие. И об этом, поверьте мне, очень жалеют наши старики. У нас любят приводить шокирующие данные: столько-то пожилых людей живут в Британии в интернатах. Когда в Италии, США и Испании была первая волна коронавируса, наше телевидение особенно напирало, что у них такая высокая смертность от этой инфекции — из-за большого числа стариков в интернатах. И, конечно, это преподносилось как вопиющий факт.
А так ли плохо, что у пожилых есть выбор? В интернат, куда переехала моя мама, огромная очередь даже на платные места. Да и стоит это удовольствие много. Частные пансионаты для пенсионеров — еще дороже. Мало кто из наших стариков может рассчитывать на такую старость — для них в интернатах нет места, у них на оплату частного пансионата нет денег.
Когда мы видим, что пожилая больная старушка переезжает к детям, почему-то думаем, что это ее твердый выбор. На самом же деле она едет туда от безысходности. А как поведут себя наши бабушки и дедушки, если им предложить в счет пенсии жить в маленькой-квартире студии с собственным душем и балконом, с общим питанием, с круглосуточным медицинским уходом, развлечениями и друзьями-ровесниками по соседству, почти никто из нас не знает.
Я вот окунулась немного в этот мир и поняла, что наши пенсионеры вполне себе созрели до европейской старости. Они не хотят доживать свой век в одиночестве или в дальней комнате под косым взглядом зятя.
Миллионы взрослых людей у нас прикованы друг к другу не столько бедностью, сколько стереотипами и не дают себе жить так, как хотят. Мать не хочет жить с дочкой и зятем, дочка с зятем от матери уже устала, но про пансионат даже очень богатым стыдно подумать.
Однажды я обедала в Петербурге с очень известным нашим политтехнологом. У него из рюкзака выпал буклет дома-интерната, я заметила название и потом посмотрела — это была реклама дорогого заведения для пожилых со своим медцентром. С тех пор восемь лет прошло — тот человек до сих пор конфузится и маму свою никуда не отправил, и еще переживает, что я, ему почти не знакомая, увидела тайну…
Мы — пещерные люди, испорченные сотнями лет тесноты в избе-пятистенке. Нам надо открыть глаза и признать, что страна европеизировалась, сложившаяся в ней модель дожития устарела. Старикам нужно дать право выбора. Они заработали это право всей своей предыдущей жизнью.