Денис Карагодин выяснил, кто под видом казни убил его прадеда. Расстрелял немолодого крестьянина как японского шпиона. От Вышинского до последней машинистки райотдела НКВД — все названы. И все будут найдены.
Новость, конечно, хорошая. Но не думаю, что нужно на один этот единственный публичный пример возлагать большие надежды. И вот почему.
В деле Карагодина фигурируют несколько десятков причастных к убийству. Само дело освещается публично с 2012 года. За четыре года работы с покаянием выступил лишь один потомок одного из десятков причастных.
Дело в том, что в нашей стране не было ни одного случая массового покаяния или коллективного раскаяния хотя бы одной группы лиц. Этого нет в нашей культуре.
Вместо покаяния у нас существует кликушество. Когда один, надевая маску сумасшедшего, идет на рынок или в церковь и начинает во всем себя винить, наговаривать, «кликать», беря на себя все грехи общины. «Ой, бабоньки, это я все зерно по ветру пустил! Ох, я Сеньку Косого о прошлом годе зарезал! Я лошадь Фролычу спиртом напоил!»
Кликушество — единственный институциональный способ покаяния в многовековой истории России. Позже он вылился в традицию брать чужую вину на себя. Весь класс сбежал с урока в кино. На следующий день встает отличник пионер Петров и громко признается: «Я ребят подговорил. Меня наказывайте».
При таком менталитете никакого раскрытия архивов, публичного осуждения палачей и стукачей не будет, пока живы прямые их потомки, живы дети, внуки, внучатые племянницы, которые спали с ними в одном доме, ели из одной посуды. Они не позволят публично осудить палачей, хоть всех, хоть поодиночке. Ведь осуждение обязывает к покаянию, а каяться наши люди не умеют.
В России пока не научились каяться даже те, кто сам призывает к покаянию. Фактически на всю среду гражданско-политического истеблишмента есть только один человек, признавшийся, что его предок был палачом, — это основатель «Коммерсанта» Владимир Яковлев. Его признание разлетелось по всему миру и так некстати пришлось его же единомышленникам, что многие российские СМИ представили Яковлева всего лишь как блогера. «Популярный блогер признался в родстве с палачом».
Написать, что основатель «Коммерсанта» покаялся в преступлении деда, значило бы положить начало массовому покаянию интеллектуальной и культурной элиты. А его пока не случилось. Алексей Венедиктов, внук энкавэдэшника. Молчит. Антон Орехъ, сын советского босса ТВ-цензуры Кравченко. Молчит. Стас Намин, внук сразу Микояна и секретаря ЦК компартии Армянской ССР Арутюнова. Не только молчит, но и хвалит дедов. У нас десятки людей такого уровня известности не поднимают тему личной ответственности их предков за участие в коммунистических преступлениях против человека и свободы. И пока они все не заговорят, ничего меняться не начнет.
Я считаю, что общество и государство смогут приступить к осуждению коммунистических преступников лет через тридцать, когда их потомки попросту вымрут. И тогда государство молча откроет часть архивов, выступит с осуждением для галочки. Без персоналий, без призывов к ответу.
А пока в нашей стране продолжают убеждать, будто в СССР все были либо палачами, либо их жертвами. Но это, простите, слова потомков палачей. Вот и Владимир Яковлев в своем покаянном письме так написал: «Мы все, выросшие в России, — внуки жертв и палачей. Все абсолютно, все без исключения».
Но это неправда! Не то что при Сталине, но и за все годы существования СССР в нем не было сотни миллионов палачей и стукачей. Да и миллиона не было. Большинство людей не соучаствовали в преступлениях власти. И это рано или поздно придется признать.
Массовостью участия в репрессиях нас пугают люди, которые не хотят открывать архивы. Потому что в этих архивах будут имена их, а не наших дедов. По этой причине не осмелились потребовать осуждения палачей в 1990-е. Нам врали, будто вся страна погрязнет в ненависти. По газетам гуляли заголовки от «Страна разделится на жертв и палачей» до «Мы все соучаствовали».
Повальная причастность к репрессиям — миф, рожденный в уютных спальнях палачей и их потомков. Сегодня они продолжают пугать нас новой гражданской войной. Войной внуков жертв и палачей.
Опыт коммунистических или нацистских стран, прошедших приведение к покаянию через открытие архивов и обнародование имен подлецов, показал, что доля сотрудничавших с партийными, военными, силовыми преступниками невелика. Я очень хорошо знаю, как проходил процесс люстрации, осуждения и покаяния в посткоммунистической Польше, которую тоже пугали войной и многолетним раздором. Лишь спустя девять лет после крушения режима Польша смогла преодолеть страхи гражданской войны и открыла Институт национальной памяти (ИНП) — орган, который не только собирает все сведения о причастных к коммунистическим преступлениям лицах, но и проводит собственные расследования.
В ИНП стекаются документальные свидетельства любого сотрудничества с партийным руководством и Службой безопасности коммунистической Польши. Ксендз выдал пришедшего к нему на исповедь активиста «Солидарности»? Попал в архивы ИНП. Секретарша домоуправления доносила на жильцов? И ее дело хранится теперь в ИНП. Художник помог нарисовать плакат для антисионистской демонстрации? Этот факт тоже зафиксирован в ИНП.
Польша собирает данные не только на преступников, но и на всех своих стукачей, подстрекателей, соглашателей. Ни одна чекистская машинистка, ни один бдительный дворник не проскочат мимо народного осуждения.
И знаете что? Не так уж много оказалось в Польше стукачей. И совсем мало нашлось палачей. Выяснили, что на кровопийц работали, стучали, закладывали соседей отнюдь не миллионы.
Даже с учетом военных лет и тех, кто шел работать в концлагеря и выдавал евреев. Страна не развалилась на части и не погрязла в ненависти. Потому что палачи и их потомки увидели, как их мало. И как много тех, кто ждет от них покаяния. Такие же органы восстановления справедливости действовали в Западной Германии, действуют в Чили, Румынии. И все они вскрыли обнадеживающую правду: стукачей и палачей всегда немного. Всех их можно и нужно назвать поименно, чтобы им пришлось каяться.
Пришлось бы и потомкам наших палачей. А так как каяться русские не умеют, никакого российского Института национальной памяти в ближайшие десятилетия не будет. Вместо него потомки палачей продолжат убеждать нас, будто все мы виноваты.
Одна огромная, длящаяся несколько лет архивная, журналистская, публицистическая, расследовательская работа Дениса Карагодина породила раскаяние одного человека. Чтобы раскаялись тысячи, нужны десятилетия. Но за 30–40 лет эти тысячи умрут. Не будет в России покаяния. Не будет примирения жертв и палачей.
В минувшем году жительница Ульяновской области вернула дом раскулаченного деда. В этом году «Мемориал» (организация включена Минюстом в список иноагентов) начал публиковать имена кадрового состава НКВД, а Денис Карагодин назвал убийц своего прадеда.
Это даже не начало пути к покаянию. Это прелюдия.
Мы слишком поздно начали и не успеем застать потомков палачей в живых. А это значит, что от гнета прошлого освободиться нам не удастся, ведь страна не увидит, что сын стыдится отца-палача. Страна не получит иммунитет от репрессий.
«Сын за отца не отвечает» — неслучайно эту присказку придумали в сталинской России. Да, не отвечает. Но в палачи и стукачи перестанут идти только тогда, когда каждый будет знать, что сын его осудит.