Не люблю новости. Не представляете себе, как же я не люблю новости. Могла бы слушать новости только в исполнении Аркадия Райкина, Евгения Шестакова, Романа Хоменко. Лучше – Чарли Чаплина и Бастера Китона, братьев Маркс в эру немого кино. «Глотатели пустот, читатели газет» – говорила о любителях новостей одна гениальная ведьма.
Новости – только если в шутку и только под балалайку.
Есть люди, которые на ночь, чтоб уснуть, смотрят раздел аварий и происшествий. Эти люди не я.
На фоне новостей – ангажированных, жутких, провокационных – такая новость, из ряда вон. Ровно 4 года назад Boeing 737 – не малазийский, а вполне себе эфиопский – летевший из Аддис-Абебы, оказался неисправным. И – вместе с 148 пассажирами и 8 членами экипажа на борту – воткнулся в землю Эфиопии. Родственники погибших уже согласились с размером компенсаций, как вдруг… заспорили с адвокатами Boeing, страдали погибшие перед смертью или нет. Каков размер этих страданий. Можно ли их конвертировать и монетизировать. И потребовали еще компенсаций. Не за страдания живых родственников, как принято, а за мучения мертвых в момент смерти. Закон штата Иллинойс, где в то время находилась штаб-квартира компании, допускает возмещение ущерба, связанного только с горем родственников, но не жертв. Стали спорить в схоластической манере. В лучших традициях схоластической эпохи.
Покойный перед смертью потел или не потел. Натирал ли ему ремень безопасности. Что чувствовал покойный, когда ему натирал ремень. Чувствовал ли вообще боль покойный. Адвокаты компании утверждают, что «несомненно, они испытывали эмоциональный стресс, а также получили травмы, готовились к столкновению, знали, что самолет неисправен», но в общем, ничего такого особенного, просто было субъективное – не объективное – ощущение, что «вылезают из орбит глаза». Я как потомственный аэрофоб знаю, что возникает субъективное ощущение, что из орбит вылезает душа.
Видели ли вы новости из ряда вон? Когда все новости – из ряда вон (это и есть их определение). СМИ выживают только благодаря пугающим новостям.
«Ну что, будем кошмарить!» – бодро почти без иронии говорил наш главред на летучке, человек из образцово интеллигентной семьи. Сама-то я работала когда-то в новостях, но пряталась там под корягой – отвечала за какие-то новости, которые не новости. Я, как Ипполит Матвеевич Воробьянинов, ведала там разделом смертей и рождений. Два раза в год делала репортаж о Пушкине, два раза в год о Лермонтове, о Блоке (день смерти, день рождения), нелепость для программы новостей.
– А ты кто по профессии? — от скуки спросил Макс, единственный неглупый человек в целой компании. Журналистов к нам на работу не брали (журфак МГУ считался некачественным образованием).
– Я преподаватель русского языка и литературы в школах для глухих и слабослышащих.
– Ааа, – вяло протянул Макс, – так ты по специальности работаешь… – Макс умел с фирменной бесстрастной интонацией оформлять хорошую шутку. Я отвечала за новости культуры для россиян.
Итак, этот вопрос до сих пор остается неурегулированным. Адвокаты семей погибших и производителя самолета спорят о том, должна ли компания заплатить за страдания, которые испытывали погибшие в момент перехода из жизни в смерть. Не новость – а конфетка, подарок какому-нибудь Камю или Кафке (или мне, но уже не с таким затупившимся пером).
Современное общество отучилось говорить и думать о смерти. И невероятность этого суда только подчеркивает, до какой степени отучилось. У нас это строго табуировано. Либо табу, либо фарс.
Задрал уже, честно говоря, этот культ легкой позитивной суетливой жизни без старения, болезней и смерти.
Про смерть мы понимаем гораздо меньше тех, кто жил в традиционном обществе.
Помните мем с танцующими носильщиками гроба под музыку российского музыканта Tony Igy «Astronomia»? Помните, конечно. Танцевать на похоронах принято в Африке и на юге США, кстати, но не в Эфиопии. Где-то в Океании еще танцуют на похоронах – культура, которую сложно понять, доведенная до особой стилистики, вряд ли сильно отличается от традиционных европейских обществ, даже от развитого Средневековья.
В некоторых странах платят страховки за страдания. Живым. Поэтому этот суд в Иллинойсе – это гоголевские «Мертвые души». По аналогии с компенсациями для живых – не более того.
Схоластичность судебного разбирательства говорит о том, что речь идет не о смерти. А о недожизни. Мы не готовы говорить о последних минутах умирания. Волнует не смерть как переход – а натирающий ремень.
Автор выражает личное мнение, которое может не совпадать с позицией редакции.