Непобедимая

Экскурсовод ведет группу пенсионерок по центру столицы. Заводит в еле заметную с улицы щель за углом классицистической усадьбы в желтых тонах. Боковая стена здания неожиданно оказывается красной. «Желтый фасад — это XIX век, красная стена — XVIII век, — говорит экскурсовод. — А там — вообще XVII век. Это палаты одного из предводителей знаменитого восстания стрельцов. После подавления восстания и жуткой стрелецкой казни Петр I окончательно возненавидел Москву — есть версия, что хотел всю ее снести, но не смог. Москву уничтожить невозможно!»

Пенсионерки переглядываются. «Правда, от XVII века здесь остались лишь кирпичные наличники, — экскурсовод строго смотрит на группу. — У нас не так много XVII века, чтобы им разбрасываться! Так везде в Москве — одна культура наслаивается на другую, порождая новую», — раскрывает он под конец экскурсии главный многовековой секрет столичного устройства.

Многие политологи утверждают, что в нашей стране сегодня нет политики — сплошная симуляция. Но в обществе не может не быть политики, всегда что-то становится политикой.

Сейчас главная политика в Москве — это архитектура и модная, неведомая ранее урбанистика. А Россия так устроена, что московская политика — это политика всей страны.

Скоро урбанистика — или, как ее чаще называют в Москве, урбанина — двинется в регионы. Уже обсуждается общероссийская программа искоренения хрущевок, разрабатываются региональные проекты, подобные столичной «Моей улице» — например, для Владивостока. В Краснодаре недавно открыт парк, по стилистике напоминающий Зарядье. В том, что эта тема стала важной, уже, кажется, никто не сомневается: Собянин сумел придать градостроительным вопросам федеральный размах, у властей есть деньги на такие проекты, а общество, обсуждая их, вырабатывает архитектурный вкус.

Но при всей кипучей деятельности структура Москвы, по большому счету, принципиально не меняется.

Победить ее не получилось даже у Сталина, лично руководившего переделыванием столицы — московская «культурная каша» если и не поглотила, то изменила смысл сталинских глобальных проектов. Например, московское радиально-кольцевое устройство изменить не удалось — новые дороги и линии метро все равно либо стремятся к Кремлю, либо расходятся по городу кругами.

Столичные транспортники несколько раз разрабатывали проекты хордовых линий метро, не проходящих через центр города и не пересекающих Кольцевую линию, однако они оказывались очень дорогими в обслуживании. Неудивительно, что скоро в столице появится часть Третьего пересадочного контура, который в будущем станет второй кольцевой линией метро.

Год назад начавшее работу Московское центральное кольцо в очередной раз продемонстрировало вечность столичной радиально-кольцевой структуры. Правда, было решено отказаться от строительства автомобильного Четвертого транспортного кольца — оно оказалось очень дорогим и слишком напоминало о предыдущем мэре Москвы. Сейчас московские власти, проклиная эту самую «кольцевую судьбу» столицы, во многом способствующую пробкам, прокладывают Северо-западную хорду, Северо-восточную хорду и Южную рокаду — посмотрим, как Москва отнесется к этим проектам. Кто знает, может быть, со временем и эти хорды неожиданно — или вполне ожидаемо — сольются в очередное кольцо.

Из непобедимой структуры Москвы растет непреодолимый стиль столичной архитектуры. Чем ближе к центру возникает высотное здание, тем больше вероятность, что оно станет похожим на сталинские высотки, в свою очередь копирующие башни Кремля.

Например, долгострой в Оружейном переулке превратился в реплику сталинского небоскреба — по слухам, непредусмотренный проектом шпиль был установлен после намека одного из московских чиновников.

Согласно известному историческому анекдоту, шпиль на здании МИД появился после недоуменного вопроса проезжавшего мимо Сталина (по другой неподтверждаемой версии, приказ отдал Берия). Эта двойная байка вполне может оказаться правдой — на многие высотные здания шпиль так и просится.

Например, ступенчатое высотное здание недалеко от пересечения Садового кольца и проспекта Сахарова выглядит незавершенным — легкая трубчатая конструкция на крыше не в счет. Конечно, эти шпили не смогут улучшить архитектурную вторичность подобных зданий, но приделывание к ним подобных наверший делает их более уместными в московской городской среде, а, следовательно, и более незаметными.

Все эти и многие другие наблюдения приводят к простому выводу: в жизни Москвы есть непреодолимые обстоятельства, с которыми нужно просто смириться.

Она будет расти бесконечно, расходясь по России кругами и выращивая островерхие высотки — например, находящийся весьма далеко от центра города «Триумф Палас» можно рассматривать как попытку импорта здания со шпилем из столицы в Россию.

Теоретически рост Москвы может сдержать лишь перенос из нее столицы, но высшие руководители страны неоднократно говорили, что не собираются этого делать. И пока столица находится в Москве, пока все дороги страны вливаются в Ленинградский, Мира, Рязанский, Волгоградский, Ленинский, Кутузовский проспекты, хрестоматийный чеховский крик «в Москву, в Москву, в Москву!» невозможно заглушить в русском сознании.

Кстати, Москву почти всегда перестраивали провинциалы. Из москвичей сразу вспоминается лишь многолетний мэр столицы Юрий Лужков. Тем более парадоксально, что именно при нем столичная архитектура подверглась особо сильному воздействию, жестко критикуемому архитектурными критиками.

Видимо, не в происхождении дело — тем более трудно говорить о настоящей «москвичности» нынешних так называемых «коренных москвичей», часто выступающих против глобальных столичных проектов. Как правило, именно их предки крестьянского происхождения в первой половине XX века привезли в город деревенское сознание и вдохновенно ломали дореволюционную Москву.

Таких москвичей, конечно, можно понять — город их детства исчезает. Но, увы, это уже далеко не только их город, поскольку Москва сейчас — это и есть Россия. Только по официальным данным, в Московской агломерации живет более 10% населения страны — в реальности раза в два больше.

Такими темпами скоро треть населения страны будет жить в Москве — то, что происходит в таком городе, касается всех граждан России.

Поэтому я на правах провинциала предлагаю крайне простую программу развития столицы: прекратить бороться с ее структурой, тотально сохранять исторические здания, на любых условиях приглашать международных архитектурных звезд и высаживать деревья где только возможно.

К историческим зданиям нужно отнести все дореволюционное, конструктивистское и сталинское — дореволюционного и так уже мало осталось, конструктивизм заслуженно считается одним из вкладов русской культуры в мировую, а сталинский ампир давно стал главным московским стилем, логично разговаривающим с Кремлем и зданиями великих москвичей Василия Баженова и Матвея Казакова.

С хрущевско-брежневским модернизмом сложнее — он к нам ближе и потому ненависть к нему сильнее. Но и в нем есть сильные работы, безусловно, ставшие московскими — например Новый Арбат, недавно очеловеченный «урбаниной».

Архитектурным суперзвездам в Москве пока не везло. Проектов было много, но фактически единственным полноценным примером «звездной архитектуры» стал бизнес-центр в не очень центральном районе Москвы, построенный по несколько измененному проекту знаменитой Захи Хадид.

Тотальное озеленение Москвы — самый очевидный пункт моей провинциальной программы помощи московской «культурной каше» в очеловечивании столичных пространств.

Так «Дом Наркомфина», ставший кошмаром для дореволюционного москвича, сейчас признан безусловным мировым шедевром и обжит креативными модниками.

Так после «урбанины» очеловечилась Тверская — меня, провинциала в обеих столицах, всегда удивляло отличие круглосуточно живого Невского проспекта и отданной автомобилям главной улицы Москвы. Сейчас при минимально благоприятных погодных условиях толпы гуляющих на Тверской создают неожиданное ощущение курорта, всегда ощутимого на Невском. Перефразируя реплику провинциала Кулигина из «Грозы», страдавшего от нежелания жителей вымышленного Островским города Калинова оживлять собой бульвар, можно воскликнуть: «Бульвар построили и гуляют!»

Есть, конечно, здания, которые совсем уж не вписались в московские виды. Например, с видимой с Красной площади между Спасской башней Кремля и Василием Блаженным трубой надо что-то делать. В крайнем случае, преобразовать во что-то подобное сталинской высотке, и тогда она впишется в пейзаж. Но лучше, конечно, вспомнить опыт уничтожения торчащего в начале Тверской улицы бездарного параллелепипеда гостиницы «Интурист».

Станет Россия богаче и свободнее — это рано или поздно неизбежно — сломает совсем уродские столичные здания. А остальное московская «культурная каша» поглотит, переварит и произведет новую неожиданную культуру, которую современники будут, скорее всего, ругать, но для будущих поколений она станет родной.

Но столицу я, как немосквич, испытывающий к Москве смесь любви и жалости, все-таки бы перенес. Не в Сибирь, как того требуют те, кто глядя на карту России, пытаются вычислить ее географический центр. Провинциалам, которые по российской традиции будут править в новой столице, нужно облегчить жизнь, наполненную столичными стрессами — поэтому столицу нужно переносить на юг, к теплому морю. Например, в Новороссийск — даже название не нужно менять. Да и герб этого пока небольшого города практически неотличим от герба России.

Москва, конечно, никуда не денется, останется крупнейшим и важнейшим городом страны, но руководить им будут москвичи, которые перестанут бороться с московской сутью — она будет для них своей. А в Новороссийском Художественном Театре герои пьесы провинциального автора будут в провинциальной тоске кричать: «В Новороссийск, в Новороссийск, в Новороссийск!»