Янош Корнаи умер 18 октября в свои 93 года, незадолго до 65-летия венгерского восстания против Советов, события, которое во многом определило его мировоззрение и предопределило многие повороты биографии. Сказать, что его кончина прошла незаметно, – ничего не сказать, сообщений в «больших» СМИ не найти, что несколько удивительно для экономических мыслителей, чье имя десятками лет фигурировало в списке кандидатов на Нобелевскую премию. Для широкой публики это был всего лишь уход из жизни одного из восточноевропейских академических экономистов, давно, в силу возраста, не появлявшегося на информационной авансцене. Однако Корнаи имеет такое же значение для либеральных экономических реформ, в том числе и прежде всего в России, как и Карл Маркс для обоснования политэкономии социализма и прочей экспроприации экспроприаторов.
Когда в начале 1980-х группа молодых московских экономистов получила задание написать план реформ советской экономики, базовая дорожная карта таких преобразований неизбежным образом могла быть только заимствованной. Капиталистический путь, разумеется, был «непроходимым» – в значении невозможности представления начальству слишком радикальных предложений. Зато вполне реалистическим казалось некое подобие венгерской реформы 1968 года – именно на этом настоял тогда молодой экономист Егор Гайдар. Его поколение экономистов, его круг, да и многие другие круги читали ключевые работы Яноша Корнаи – «Антиравновесие» (1971) и «Экономика дефицита» (1980) – с тем же почтением, что и «Архипелаг ГУЛАГ».
Правда, за «Архипелаг» можно было сесть в тюрьму, а прочитать и понять его был в состоянии любой сколько-нибудь грамотный человек. Книги Корнаи читать было трудно, найти еще труднее, но, тем не менее, возможно: например, он мог случайным образом обнаружиться на английском языке в библиотеке ленинградского филиала ЦЭМИ. Те, кто знал чешский, могли прочитать его в чешском переводе с венгерского. Работы венгерского экономиста стали частью научного самиздата, передававшегося в ксерокопированном виде из рук у руки, – по крайней мере, с начала 1980-х. Первое знакомство с научными сравнениями капитализма и социализма у многих будущих реформаторов произошло благодаря Корнаи, а первое погружение в настоящие экономические теории – благодаря чтению в библиотеках венгерского же журнала на английском языке Acta oeconomica.
У венгерского профессора был странный, какой-то полуофициальный статус – например, преподавать до определенного момента ему было запрещено, однако научной работой он мог заниматься. Во всяком случае Корнаи, изгнанного из венгерской Академии наук, вернул в академические структуры лично генеральный секретарь Венгерской социалистической рабочей партии товарищ Янош Кадар. Будучи неортодоксальным экономистом, к тому же открытым немарксистом, Корнаи после 1956-го публично против властей не выступал, потому что считал важным для себя сохранить возможность заниматься экономическими исследованиями. И с конца 1960-х работал в Стэнфорде, Принстоне, Стокгольме, а затем и в Гарварде, но неизменно при этом возвращался в Венгрию.
Для него это было важно. Как писал британский экономист Роберт Скидельски, «если бы Корнаи последовал за 250 тысячами венгерских эмигрантов, он был бы отрезан от предмета своих исследований». Было и нечто очень личное, удерживавшее Корнаи на родине. «Мы – венгры», – говорил его отец, когда не отпустил старшего брата Яноша в эмиграцию в Британию во время оккупации Венгрии. Брат был убит нацистами, сам Корнаи-старший отправлен в Аушвиц. А Янош Корнаи оказался одним из тех венгерских евреев, кто был спасен Раулем Валленбергом. Для скрывавшегося от нацистов в иезуитском монастыре еврейского юноши вступление в коммунистическую партию после войны было абсолютно естественным.
Но уже в начале 1950-х Янош расстался с коммунистическими иллюзиями. За месяц до событий 1956 года Корнаи опубликовал свою диссертацию с очень точным, как и все его ключевые книги, названием – «Сверхцентрализация в экономическом управлении». Молодой экономист пришел к выводу о том, что дефекты социалистического хозяйствования – системные, единственный настоящий стимул в этой сверхцентрализованной структуре – насилие. В преддверии революции такой вывод выглядел попавшим в точку в нужное время в нужном месте.
Для погружения в экономику молодой журналист, не имевший экономического и математического образования, выбрал нейтральный язык математики. Корнаи был очарован красотой математической экономики и особенно моделью Василия Леонтьева «затраты-выпуск», специалистом по которой была его будущая жена Жужа. Без «затрат-выпуска» Янош не обрел бы личное счастье.
Соавтором Корнаи стал Тамаш Липтак. Сам Корнаи описывал его как этакого Дон Кихота, гениального математика, слегка не от мира сего, что, впрочем, оборачивалось для Липтака вполне земными последствиями – после событий 1956 года он дважды арестовывался. В западных академических изданиях стали появляться статьи двух венгров – один был только что выпущен из тюрьмы, другой – изгнан из Академии.
Как и большинство экономистов-математиков, соавторы искали священный Грааль – оптимальную модель функционирования социалистической экономики. Попутно они достигали некоторых успехов – в советских вузах изучался, например, метод Корнаи-Липтака, позволявший находить оптимальные решения в задачах линейного программирования. Но все это была игра в бисер. Возникала, по выражению венгерского экономиста Ласло Антала, «иллюзия регулирования». Впоследствии Корнаи говорил о том, что механическое использование математических моделей «наносит серьезный ущерб нашей дисциплине», то есть экономике. Модели не отражали реального состояния экономической системы, данные были недостоверными, равновесия никак не удавалось достичь. «В условиях экономики дефицита, – писал Корнаи в книге, подытоживавшей его научный опыт, «Размышлениях о капитализме» (2011), – незадачливые покупатели покупают не то, что хотели изначально, не тогда и не там, где планировали… приходится довольствоваться покупкой с горьким сознанием того, что любые последующие попытки могут закончиться еще хуже. Этот момент можно назвать точкой покоя, или состоянием равновесия». Но ведь не такое равновесие нужно потребителю.
С 1960-х годов Корнаи пришел к выводу о том, что есть более совершенная система институтов и, главное, стимулов – рынок, гораздо более эффективно заменяющий безуспешно пытающегося учесть все входящие данные плановика, утонувшего в равновесных моделях. Даже если имя этого плановика Василий Леонтьев. Капитализм, писал Корнаи, «получает мощнейший толчок благодаря комбинации децентрализованной информации и децентрализованных стимулов».
«Экономику дефицита», увидевшую свет в 1980-м, в СССР журнал ЦК КПСС «Диалог» решится печатать фрагментами только на рубеже 1989-1990 годов, когда с социализмом уже все было ясно. И становилось все яснее с каждым месяцем, когда экономика дефицита являла себя во всей сомнительной красе, да еще в сочетании с инфляцией, переходящей из латентной в открытую форму.
Собственно, ключевая мысль Корнаи состояла в том, что экономика дефицита органически присуща социализму и избавиться от нее в рамках социалистической системы, в отсутствие частной собственности и децентрализованных стимулов, нельзя. Можно только перейти к экономике избытка, которая, в свою очередь, органически присуща капитализму. «Экономику избытка… я бы мог назвать экономикой избыточного предложения, точно так же как экономику дефицита мы могли бы окрестить экономикой избыточного или чрезмерного спроса», – писал Корнаи. Напоминает формулу одного из персонажей гайдаевской «Кавказской пленницы»: «Есть желание – нет возможности!»
Корнаи ввел понятие «мягких бюджетных ограничений», описывающее спасение при социализме «фирм», даже тех, которые неэффективны. В результате неэффективными становятся почти все. Однако этот феномен проявляет себя и при капитализме, особенно если этот капитализм – государственный: «При наличии шансов на помощь со стороны государства, в случае банкротства и кредитодатель, и инвестор склонны вести себя легкомысленно. В условиях классического капитализма тормозом для стремления к расширению служит жесткость бюджетных ограничений. Когда, при нынешнем капитализме, эти ограничения смягчаются, капиталистические предприятия начинают участвовать в рискованных инвестиционных проектах с тем же энтузиазмом, с каким это делали руководители при социализме». Вполне узнаваемая картина!
В работе 1989 года «Путь к свободной экономике» Корнаи отмечал, что бессмысленно ждать от государственного предприятия поведения, которое свойственно частному. Это были иллюзии косыгинской, а затем горбачевской реформы предприятий, но в том числе и венгерских преобразований 1968 года. Государственный производственный сектор – часть государственной бюрократии, настаивал Корнаи, и предупреждал, что директор и собственник – это разные функции: «Руководитель не имеет права продавать предприятие». Это предупреждение по поводу «краснодиректорской», или стихийной, приватизации в полной мере как раз и учли реформаторы, когда в 1992-м началось противостояние с мощнейшим «краснодиректорским» лобби.
…Венгерский экономист любил одинокие пешие прогулки – в этом состоянии он обдумывал свои научные идеи. Однажды, во время командировки в СССР, когда публикация его работ еще была невозможна, Янош Корнаи совершил прогулку на пару с одним из местных экономистов: «Он пришел ко мне в гостиницу, где я остановился в качестве участника международной конференции. В начале разговора [Егор] Гайдар дал мне понять, что в гостинице не стоит обсуждать серьезные вопросы – он явно опасался прослушки. Прогуливаясь по парку, мы беседовали – очень искренне – о перспективах социализма. Он хорошо знал мои работы и не раз отмечал, что они существенно повлияли на его образ мыслей».
На самом деле именно учение Яноша Корнаи всесильно, потому что оно верно. А главное, от его железной поступи и логики не уйдешь, хоть сто раз обвини первую российскую команду реформаторов во всех грехах. В сущности, доктрина Корнаи описывается в том самом тосте из «Кавказской пленницы»: «Мой прадед говорит: «Имею желание купить дом, но не имею возможности. Имею возможность купить козу, но не имею желания». Так выпьем же за то, чтоб наши возможности всегда совпадали с нашими желаниями!».
Как раз в то время, когда шли съемки бессмертного фильма, Корнаи начал работу над «Антиравновесием».