Пандемический кризис убивает книжную индустрию — и издательства, и книгопродавцов. Убивает экономически, но страшнее психологический кризис — а что как люди отвыкнут читать или как минимум привыкнут исключительно к электронным и аудиокнигам, забудут дорогу в книжные магазины, не говоря уже о букинистических, превратившихся в гетто для знатоков и коллекционеров? Тогда точно уйдет гигантский слой человеческой культуры.
Апрельское письмо более 500 издателей и писателей «большому брату правительству» с просьбой поддержать книжную отрасль осталось без ответа: вероятно, там, наверху, читают только служебные записки, книга не относится к товарам первой необходимости. (Последний удивительный кейс, когда «верхний человек» рассказывал о том, что он в принципе читал какую-либо книгу, состоялся с Дмитрием Медведевым пять лет назад — тогдашний премьер-министр сообщил, что читает «Перевод с подстрочника» Евгения Чижова; автор — мой старый университетский друг, едва ли помнивший, кто у нас там сейчас премьер, был совершенно потрясен, когда я ему сообщил об этом.)
Размышления книгоиздателей близки к катастрофическим или антиутопическим.
Например, в одном из крупнейших издательств теперь собираются издавать новинки в бумажном виде, только если информация о будущей книге наберет 1 миллион «контактов с интернет-аудиторией». Сеть отныне пренебрежительно командует старым материальным миром.
Однако есть множество «но». Главное из них: мы почти всякий раз склонны экстраполировать сегодняшние тенденции в завтрашний день. А потом выясняется, что это вовсе не тенденция, а всего лишь реакция на текущую ситуацию, про которую забывают, как только проблема рассасывается.
Издатели сегодня ведут себя так, как будто книжные магазины больше никогда в жизни не откроются.
Собственно, схожие катастрофические прогнозы строятся по поводу киноиндустрии: кинотеатры теперь, после долгих недель онлайн-просмотров кино, будут никому не нужны.
Ну, тогда никому теперь не нужны будут поле и лес, потому что их картинки мы сможем разглядеть в интернете. Никто не пойдет на рыбалку, ибо рыбу доставит к порогу квартиры мужчина с коробом за спиной. Не понадобится и спортзал, раз уж все насобачились выполнять упражнения по Zoom'у. Да и лечиться и умирать мы теперь будем только от коронавируса — никакая онкология с кардиопроблемами нам теперь не страшны, ну, или не важны.
Голосовать тоже будем дистанционно и с использованием почтовых голубей. Учиться — только через прямоугольник экрана: зачем нам живые учителя, гуру, наставники и контакт с ними? От этого харассмент один, ничего хорошего…
Да нет же. Все вернется, и быстрее, чем мы думаем. Хотя и предсказать поведение читателей книг, которые, возможно, частично превратятся в потребителей синтетических продуктов «книга+ что-то», очень трудно. Притом, что произведения писателей всегда были в маркетинговом смысле синтетическим продуктом: глава за главой печатаются в газете, потом выходит книга, в случае успеха появляется кино, которое, в свою очередь, подталкивает книжные продажи. Все уже было десятки лет назад…
Книга если и уходит из обихода, то гораздо медленнее, чем когда-то это казалось. Бумажные газеты ушли из жизни быстрее, хотя это, пожалуй, свойство России — далеко не во всех странах потребитель отказался от новостей на бумаге, это зависит от локальной культуры — бытовой и политической. В России вообще много чего исчезает быстрее и необратимее.
Культура референтной, значимой для многих книжной рецензии, например, действительно почти умерла. Те ресурсы, которые рецензии публикуют, значимы для узкого социального круга и, скорее, напоминают гетто.
Иногда столь быстрое умирание такого рода институций способствует культурной изоляции и деградации мозгов. СССР был закрытой страной. Однако, например, инфильтрация западной литературы — и художественной, и нон-фикшн, и научной — на иностранных языках проходила свободнее, чем сейчас, во времена открытых границ. По крайней мере, в Москве в советское время было две таких точки: букинистический магазин иностранной книги на улице Качалова (Малой Никитской) и второй этаж «Академкниги» на углу Горького и Пушкинской площади — исчезнувшие места не очень уж «старой» Москвы. Не то чтобы там можно было купить настоящую «запрещенку», но в более вегетарианские времена строгий седой Ян Янович удивительно ловко мог упаковать в жесткую коричневую бумагу — а он неизменно паковал проданный товар — например, солженицынский сборник «Из-под глыб».
Магазины такого типа, как на Качалова или «Академкнига», все еще существуют в разных странах, или, точнее, городах, особенно с устойчивой книжной культурой. У нас они были сметены временем: так исчезли магазин у памятника Ивану Федорову, где шла самая бойкая подпольная торговля дорогим товаром — книги шли по стоимости драгоценностей, и маленький, вросший в землю символ моей Москвы — «Букинист» у выхода из метро «Парк культуры» радиальная. Он давно носит гордое название «Ксерокс» или что-то в этом роде.
Обрушение культурных пород неизбежно. Как и круга читателей, того, что называется французским словом milieu.
В книжном магазине Blackwell's в Оксфорде продают картинку, на которой изображен интерьер этого же магазина десятилетия тому назад. А на обороте — обозначен каждый из нарисованных читателей, копающихся в книжных полках: тот профессор, этот — декан, в дальнем углу — студент. Так раньше было с устойчивыми комьюнити где-нибудь в «Книжной лавке писателей» на Кузнецком. «Лавка», слава богу, все еще живет, по-домашнему скрипя половицами, тем самым обеспечивая путешествие во времени, но milieu едва ли осталось.
Со временем вымываются и слои антикварной и букинистической литературы, старой периодики. Хорошие прижизненные издания Пастернака и Олеши я еще мог, поохотившись некоторое время, найти. Сейчас они, наверное, есть, но уже по запретительной коллекционной цене. И просто так, порывшись в груде книг, их не найти, как я когда-то нашел второе издание «Трех толстяков» с вклеенными иллюстрациями Добужинского.
Зато пошла другая волна более поздней литературы. И такого, чтобы три одинаковых сборника Арсения Тарковского 1966 года издания «Земле — земное» лежали в одно и то же время в одном и том же букинистическом отделе, еще не бывало.
Сегодня вы не купите в букинистических «Веселые картинки» 1960-х-1970-х: да, это я их все скупил более десяти лет назад, ревниво поглядывая на конкурентов-покупателей.
Букинистика доказывает, что книга — это предмет материального мира. Электронная книга, во всяком случае для меня, — это не книга.
У книги должен быть цвет, запах, бумажная фактура, все то, что составляет ее жизнь и ее личную историю. Как у дерева, например. Дерево, «полное цветов и листьев», не может быть электронным.
Бумажные книги — пароли памяти целых поколений. У кого был оранжевый Майн Рид и черный Конан-Дойль? Темно-зеленый Чехов и синий Жюль Верн? А у вас была многотомная детская энциклопедия желтого цвета или разноцветные тома, первый том — «Земля» — фиолетовый?
Даже бумажный школьный учебник формирует память человека, а значит, самого человека. Моя мама была автором учебников французского для спецшкол. И я по сию пору могу угадать возраст франкофонного человека по тому, какой учебник для второго класса он помнит — «такой желтенький» (значит, человеку под 70) или «с Пифом на обложке» (значит, вокруг 50 лет).
Книги — способ разговора с умершими или здравствующими близкими, техника путешествия во времени: подчеркивания, заметки на полях, троллейбусный билетик из 70-х — случайная забытая закладка.
Ведь «бог сохраняет все», как сказал Иосиф Бродский, которому давеча исполнилось 80 лет.
«Кубический кусок горячей, дымящейся совести» (по Пастернаку) в электронном виде не дымится. На днях на сайте журнала The New Yorker был опубликован замечательный ролик о профессиональных терминах торговцев антикварными книгами. Старые фолианты бывают повреждены тем самым «книжным червем», в буквальном смысле. Книга, замечает антиквар со смехом, «это еще и еда»! А вот электронный товар — не вкусный.
Электронная эпоха, интервенцию которой усугубила пандемия, принеся с собой и цифровой вирус, обнаружила еще одно важное свойство бумажной книги — она метит профессиональный слой: преподавателей, ученых, писателей, журналистов.
Когда начались повальные Zoom-конференции, Skype-совещания, посыпались плотным дождем видеолекции и онлайн-дискуссии, их участники и авторы старались поместить себя на экране на фоне книжных полок и шкафов. Ведь иначе кто ты такой, чтобы учить или вещать с амвона.
Ты должен быть окружен книгами, живыми, беспорядочно лежащими и стоящими, что является доказательством их использования. Иной раз интересно разглядывать корешки книг за спиной у говорящего. Одно из лучших в мире занятий — любимое у Карла Маркса — «рыться в книгах». Пока хотя бы вприглядку.
Люди вернутся в книжные магазины. Как вернутся в парки, на улицы, в кафе, в кинозалы, музеи, театры, библиотеки, университетские аудитории. Человек пока еще не цифровое существо.
Если рай существует, то прямо сейчас там строгий седой Ян Яныч, отшептавшись в углу с книжным охотником, заворачивает покупателю книгу в коричневую бумагу. Чтобы тот получил двойное удовольствие: от покупки и от того, что придя домой, он развернет этот «кубический кусок горячей, дымящейся совести» как настоящий подарок.