Со здания Тверского государственного медицинского университета (ТГМУ) в соответствии с решениями прокурорских органов сняли мемориальные таблички в память о замученных и убитых здесь гражданах СССР и Польши. Сделано это было незадолго до Дня Победы и, разумеется, поддержано информационным залпом местных СМИ.
Поскольку речь идет о том, что в нынешнем здании медицинского вуза находилось местное НКВД, где в массовом порядке расстреливали пленных поляков и отвозили их в Медное – в уже «намоленные» места массовых казней советских граждан, эта история погружена в более широкий контекст Катынского дела. То есть уничтожения весной 1940 года 14552 польских офицеров и полицейских, ставших узниками Козельского лагеря (Катынь под Смоленском), Осташковского лагеря (расстрелы в Калинине (Тверь) и захоронения в Медном), Старобельского лагеря (Харьков), а также 7305 арестованных поляков, содержавшихся в тюрьмах Украинской и Белорусской ССР.
Соответственно, тверские пропагандисты дружно поставили под сомнение не только расстрелы поляков в Медном, но и историю Катыни как таковую.
По их мнению, выходит, зря президент Российской Федерации преклонял колени перед Катынским мемориалом?
Строго говоря, это история о том, как легко впасть в «анамнестическую солидарность» - крикливое отрицание исторической правды под аккомпанемент рассуждений о западной пропаганде и при этом ссылкой на слегка безумных иностранных «историков», стоящих ближе к астрологам, чем к представителям науки.
А еще это история о том, что одернуть тверские власти и их прессу некому. Они – в тренде: антипольскую кампанию прервала только пандемия, как и кампанию в защиту «победы советской дипломатии» — пакта Молотова-Риббентропа, разделившего Польшу между Гитлером и Сталиным.
С него-то и началась история, закончившаяся уничтожением памятных табличек и вяло-запальчивыми словами в местной прессе: «...в Медном в 1991 году при эксгумации было обнаружено и опознано всего 16 останков польских граждан».
Эксгумация на самом деле проводилась не только в 1991 году. В 1991-м все только начиналось. Причем по занятному совпадению Главная военная прокуратура начала эти действия при участии польских коллег, сопровождавшихся работниками КГБ СССР, почти одновременно с путчем. Был большой соблазн остановить работы, но провал государственного переворота позволил их продолжить. Встревоженные комитетчики даже отметили это дело где-то в кустах, распив водку: они, бедолаги, нанервничались, не знали, как себя вести в этой ситуации. И, как все, радовались провалу ГКЧП.
16 останков, значит…
15 августа 1991 года. Представитель польской группы Станислав Микке ведет поминутные записи. «11:10… Глосек машет руками, кричит, чтобы остановили экскаватор, и… поднимает с земли козырек фуражки и лоскуток темно-синей ткани. Профессор Млоджеевский извлекает из земли кость голени… 11:20… кусочек мундира польского полицейского. Потом погон, деревянная подошва…, еще один кусочек мундира и в нем – пуля. В 11:38 со дна рва вырывается, словно едкий, смертоносный газ, от которого перехватывает дыхание, жуткий запах. Он тотчас же пропитывает волосы, одежду; ров начинает заполнять густая черная жижа».
К пятому дню работ, как раз к 19 августа 1991 года, когда в Москве начался путч, из земли было извлечено 70 тел. Работали в вони и жиже, с советскими солдатами-призывниками в противогазах. Черепа, одежда, вещи, медальоны, банкноты, обрывки писем: «Любимый папочка, что у тебя слышно? Ты здоров? Мы все здоровы, береги себя, пожалуйста… Дорогой Юрек! Я уже писала тебе несколько писем, но от тебя никаких известий… Остаюсь любящая жена и дети. Седльце. Розкош, 59, 12.3.1940… Но ведь вернешься, правда, любимый? И нам опять будет так же хорошо, как раньше, правда? Збышек кричит: мама… напиши, чтобы… приехал».
До конца эксгумации, писал Микке, через его руки прошло 243 черепа. Еще раз – это всего лишь несколько дней работы в августе 1991-го.
В 1940-м закапывали экскаватором рвы глубиной 3 метра и шириной 12 метров. В 1991-м начали раскапывать тоже экскаваторами.
Все это имело статус в том числе следственных действий Главной военной прокуратуры, куда и могли обратиться за установлением «исторической правды» тверские прокуроры и тверские власти.
Но не захотели – задача была узкой: избавиться от памяти с помощью прямой лжи и варварского уничтожения памятных табличек.
«Погоны с польским орлом; такие носила силезская полициия. И кости. Каждая покрыта толстым слоем жировоска. Это то, во что превращается человеческое тело во влажной среде без доступа воздуха. Ошеломляет то, что из более глубоких слоев, из темно-серой и немилосердно смердящей жижи достают практически целые тела. Видны ногти, ресницы, структура кожи. В какой-то момент я увидел лицо с усами, оно рассыпалось, когда тело подняли».
6311 узников Осташковского лагеря. Их привозили расстреливать в то самое здание, с которого сорваны памятные таблички, партиями. В первой было 343 человека. Палачам пришлось обратиться в вышестоящие инстанции, чтобы присылали поменьше: они не успевали убивать столько поляков за одну ночь.
…16 останков. 16!
Все многократно объяснено, все известно, документировано, есть в архивах, в уголовных делах, пофамильно. Принесены официальные извинения главами российского государства. Первые документы еще Войцеху Ярузельскому передал Михаил Горбачев. Правду больше невозможно было скрывать, как и отрицать наличие секретного протокола к пакту Молотова-Риббентропа.
К концу сентября 1939 года в советском плену оказались до 250 тысяч польских солдат, офицеров, жандармов, людей из тюремной стражи, пограничников, полицейских. Они были размещены в советских лагерях. Часть отпустили. Тех, кто до войны проживал на территориях, ныне, в 1939-м, оккупированных Германией, Сталин передал немцам, как примерно в то же время «подарил» Гитлеру целый вагон немецких антифашистов в знак нерушимой дружбы.
В советском плену было оставлено около 25 тысяч поляков. Как раз в Осташковском лагере по профессиональному признаку поместили в основном полицейских, пограничников, тюремных служащих, жандармов – они, в отличие от военнослужащих, некоторых из которых потом отправили в армию Владислава Андерса (среди них был польский гражданин Менахем Бегин, будущий премьер-министр Израиля), подлежали обязательному уничтожению.
Ключевые документы по Катынскому делу хранились в VI секторе общего отдела ЦК КПСС в закрытом пакете (то есть с соблюдением правил абсолютной конфиденциальности). Иными словами, пакет хранился в сейфе у Константина Черненко. Там же, где и подлинники секретного протокола и пакта Молотова-Риббентропа.
24 сентября 1992 года «катынский» пакет был вскрыт. Там и находились широко известные теперь документы. Записка за подписью Берии №794/Б, выписка из протокола № 13 заседания Политбюро ЦК ВКП(б) от 5 марта 1940 года – собственно решение об уничтожении поляков, рукописная записка председателя КГБ А.Н. Шелепина от 3 марта 1959 года №632-Ш с предложением ликвидировать все дела по операции, проведенной органами НКВД в соответствии с постановлением ЦК ВКП(б) от 5 марта.
В записке т. Шелепина, адресованной т. Хрущеву сказано следующее: «В Комитете государственной безопасности при Совете министров СССР с 1940 года хранятся учетные дела и другие материалы на расстрелянных в том же году пленных и интернированных офицеров, жандармов, полицейских, осадников, помещиков и т.п. лиц бывшей буржуазной Польши. Всего по решению специальной тройки НКВД СССР было расстреляно 21.857 человек, из них: в Катынском лесу (Смоленская область) 4.421 человек, в Старобельском лагере близ Харькова 3.820 человек, в Осташковском лагере (Калининская область) 6.311 человек и 7.305 человек были расстреляны в других лагерях и тюрьмах Западной Украины и Западной Белоруссии».
Сразу оговорюсь, что историки анализируют расхождения в цифрах: Дмитрий Токарев, начальник управления НКВД по Калининской области, впоследствии министр госбезопасности Татарской ССР, говорил на допросе в 1991 году о 6295 поляках, в справке Управления НКВД по делам военнопленных и интернированных говорится об этапировании на расстрел 6287 (на 8 человек меньше – историк Никита Петров предполагает, что эти люди были доставлены из других тюрем НКВД.
16 останков, да?
Прокурорские органы, принимавшие решение о снятии табличек, не знакомы с этими документами? Местные органы власти вместе с лейб-прессой не знакомы с грамотой, чтобы уточнить обстоятельства Катынского дела хотя бы в той части, которая касается их родной Твери?
Далее Шелепин пишет: «…какая-либо непредвиденная случайность может привести к расконспирации проведенной операции, со всеми нежелательными для нашего государства последствиями».
Ничего страшного, товарищ Шелепин, в нашем государстве остановлена трансмиссия исторической памяти, так что нет никаких проблем с тем, чтобы любые небылицы выдавать за правду, а правду называть «фальсификациями истории».
«Исходя из изложенного представляется целесообразными уничтожить все учетные дела на лиц, расстрелянных в 1940 году по названной выше операции».
Останки не 16, нет почти 22 тысяч поляков лежали самым настоящим, гигантским скелетом в шкафу (сейфе) советской власти. И не давали покоя. Еще в 1970-е химическими средствами и бурением пытались ускорить разложение тел.
Весной 1989 года заведующий международным отделом ЦК Валентин Фалин в записке, адресованной Горбачеву, объяснял, почему молчать о Катыни нельзя и предлагал вариант доведения «до сведения польской и советской общественности», что «гибель польских офицеров… дело рук НКВД и персонально Берия и Меркулова». Тем самым можно было бы «политически закрыть проблему и одновременно избежать взрыва эмоций».
Собственно расстрельную команду в том самом здании в Твери, с которого сняты таблички, возглавлял знаменитый палач Блохин Василий Михайлович. Он и его подручные находились в «командировке» в Твери с 16 марта 1940 года по самый конец мая. Вышеупомянутый начальник Калининского УНКВД Дмитрий Токарев, по его словам, — а он был допрошен Главной военной прокуратурой 20 марта 1991 года - лично в расстрелах не участвовал. Зато подробно описал всю технологию.
Расстрелы начались 5 апреля: «В камеру, где расстрел производился, я не заходил. Там технология была отработана Блохиным, вот, вместе с комендантом нашего управления Рубановым (впоследствии Рубанов сойдет с ума. – А.К.). Они обшили кошмой двери, которые выходили в коридор, чтобы не были слышны выстрелы в камерах. Потом проводили осужденных, будем так говорить, через коридор, сворачивали налево — тут «красный уголок». В «красном уголке» сверяли по списку, совпадают ли данные, установочные данные, нет ли тут ошибки, вот, а потом, когда удостоверялись, что это тот человек, который должен быть расстрелян, тут же надевались на него наручники и вели его в камеру, где производился расстрел, стены которой тоже были обшиты звукопоглощающим материалом. Вот и все».
Блохин надевал длинный кожаный фартук, кожаную кепку и перчатки с раструбом выше локтей, чтобы не запачкаться брызгающей кровью. И в Калинине, и в других местах массовых расстрелов нередко было принято перед выстрелом набрасывать на голову жертве шинель – брызг крови меньше.
Токарев докладывал в Москву, замнаркома Всеволоду Меркулову, статистические данные. Например, о первой ночи: «Первому наряду исполнено 343».
Слишком много – это как раз тогда, когда поняли, что норматив убийств должен быть меньше. Но почти каждый день стахановцы палаческого дела убивали под 300 человек. Последняя партия – 22 мая – 64 человека.
22 мая в штабном салон-вагоне на станции, где жили командированные палачи, Блохин закатил банкет.
Еще раз. Все задокументировано, сто раз опубликовано, хранится в архивах. Допросы Токарева и Петра Сопруненко, начальника Управления по делам военнопленных и интернированных НКВД, с одного клика можно найти в YouTube. Это – данные профессиональных историков, государственных органов СССР и РФ, архивов, правоохранительных органов.
…Интересно, кто эти ребята в плащах и в намордниках, которые отколупывали мемориальные таблички? Что они знают об истории своей страны?
Станислав Микке в своей книге рассказывал о разговоре с командиром отряда солдат, занимавшихся эксгумацией – подполковником Кантемировской дивизии. Он не знал, что Вторая мировая война началась в сентябре 1939 года. Не знал, что советские войска вошли в Польшу, и уже тем более ему не были известны обстоятельства расстрелов.
Эти молодые люди в плащах и защитных масках, уверен, тоже ничего не знают.
Уроков истории не существует. О них приходится рассказывать всякий раз заново.
А вот кто знал и в 1970-х, и 1980-х, и в 1990-х о захоронениях в Медном, так это местные власти – эксгуматоры обнаружили множество зондажных шурфов. Они, эти власти, и сейчас все знают.
«Забытый богом и людьми, спит офицер в конфедератке.
Над ним шумят леса чужие, чужая плещется река.
Пройдут недолгие века — напишут школьники в тетрадке
все то, что нам не позволяет писать дрожащая рука».
Так писал Булат Окуджава еще в 1967-м, когда правда о Катыни была известна в Советском Союзе только отдельным должностным лицам разных «органов». Булат Шалвович что-то знал от друзей-поляков и зашифровал Катынь в как бы изысканной краеведческой зарисовке «Путешествие по ночной Варшаве в дрожках»?
Правда, школьники в тетрадках в наших сегодняшних обстоятельствах ничего такого не напишут. Им теперь объясняют следующее: «…16 останков польских граждан… Демонтаж фейковой мемориальной доски на фасаде ТГМУ стал одним из шагов по восстановлению исторической правды».
Как повернулась недрожащая рука? И чья это была рука?