До 1 октября 2020 года, согласно поручению президента по итогам встречи с Советом по правам человека, Росархив, ФСБ, МВД, ФСИН должны проработать возможность создания единой базы данных жертв политических репрессий и «представить соответствующие предложения».
Это была идея директора Музея истории ГУЛАГа Романа Романова. Притом что проект создания оцифрованной базы — давний замысел Романова, который возник не от хорошей жизни, а в результате скандала с уничтожением учетных карточек с данными репрессированных в Магаданской области. (По некоторой информации, так толком и не опровергнутой, делалось это в соответствии с межведомственным приказом).
Президент отнесся к идее с некоторой осторожностью: «Здесь есть и риски большие. Мы знаем, как работало НКВД в 1930-е годы, и не всегда родственникам может быть приятно открыть дела своих предков. Это может быть и компрометирующая информация, надо к этому относиться очень бережно».
Не очень понятно, что именно он имел в виду — данные о жертвах или палачах. Однако есть скверный прецедент. Когда Мари Дюпюи, племянница Рауля Валленберга, через суд пыталась получить доступ к документам по его делу в архиве ФСБ, представитель «конторы» мотивировал отказ тем, что запрашиваемые бумаги содержат данные третьих лиц. Это тайна личной и частной жизни, родственникам и потомкам допрашиваемых одновременно с Валленбергом раскрытие сведений может оказаться неприятным.
Аргументация, деликатно выражаясь, не безупречная.
Трудно себе представить «родственника и потомка» репрессированных, который не хотел бы изучить архивные материалы о своем замордованном предке.
В конце концов, речь идет о раскрытии информации о самом важном, наряду с Великой войной, периоде отечественной истории. И в этом смысле единая база репрессированных столь же важна, как и база погибших бойцов.
Существует множество семей, где есть одновременно не только и репрессированные, и погибшие, но и жертвы, и палачи. Один дед сидел, другой сажал.
Почти вся элита страны в конце 1930-х сначала сажала, а потом сидела, сначала уничтожала, а потом погибала сама. Едва ли это повод для того, чтобы сознательно отказываться знать историю и настаивать на коллективной амнезии. Наследники же праведников и грешников сами разберутся внутри своих семей и самих себя, что думать о своих предках, обычных людях, попавших в нечеловеческие обстоятельства. И вынужденных вести себя не как люди или проявлять чудеса человеческой стойкости.
Эта «амнестическая» солидарность органов безопасности и правоохранителей проявляется в самых разных формах. В первый же рабочий день 2020 года, 9 января, пришла новость: судья Тверского районного суда Москвы Ксения Панова оштрафовала международный «Мемориал» (организация включена Минюстом в список иноагентов) на 300 тысяч рублей за отсутствие маркировки «иностранного агента» на сайте «Кадровый состав органов государственной безопасности СССР. 1935−1939». Протокол по этому нарушению Роскомнадзор составил 6 декабря 2019 года.
Память, точнее, попытки ее хранить, стоят дорого. И это настоящая война людей, полагающих, что они представляют государство с исторической памятью страны, с этим государством не совпадающей.
Государство, где главная гражданская организация страны, «Мемориал», носит тавро «иностранный агент», тяжело больно беспамятством. Оно все время ищет «скрепы», но находит не те и не там. Среди палачей, а не среди жертв.
На том же судебном заседании, где Мари Дюпюи было отказано в доступе к архивным материалам дела Валленберга, представитель органов сказал, что ФСБ не является правопреемницей НКВД. Но почему тогда сегодняшнее государство с таким рвением «заметает следы»? Почему восстановление памяти, в том числе и с помощью сайта nkvd.memo.ru, считается активностью «иностранного агента»? То есть — политической деятельностью.
Восстановление информации о тех, кто служил в НКВД, в течение четырех лет приравнивается к политической деятельности. Тем самым государство признает разделительные линии в истории, которые до сих пор существуют. И до сих пор они проходят по истории репрессий и сталинизма.
Выходит, для государства Сталин по-прежнему «свой»? По историческому пространству он ходит под его охраной?
Трудно поверить в то, что нынешний глава ФСБ, когда-то в интервью государственной газете частично оправдавший действия органов в те годы, станет способствовать формированию единой базы репрессированных. Это будет означать поражение спецслужб в противостоянии с гражданским обществом.
Что такое единая база? Это полное раскрытие архивов. По тем делам, что до сих пор по неведомым причинам закрыты.
Раскрытие материалов по тому же делу Валленберга. Рассекречивание до сих пор закрытых томов Катынского дела — иностранные граждане ведь тоже жертвы Сталина.
Скорее, выполняя поручение президента, ответственные лица найдут тысячи причин — конечно же, технических и юридических — по которым такую базу создать невозможно. Или в эту базу войдут исключительно рассекреченные данные, а все остальное, как и прежде, останется многозначительной «государственной тайной».
Денис Карагодин, правнук простого крестьянина, жертвы машины массовых репрессий, взял и установил фамилии всех тех, кто был причастен к гибели Степана Карагодина. Теперь «карагодинцы» (karagodin.org), продолжающие расследование обстоятельств гибели этого одного из миллионов репрессированных, предложили ответственным должностным лицам свою помощь в исполнении поручения президента. Конечно же, реакции не последует.
К сожалению, между ведомствами и гражданским обществом — стена. Однако, чтобы выполнить хотя бы часть поставленной задачи, высоким должностным лицам придется прибегнуть к сотрудничеству с «иностранным агентом» — «Мемориалом», который они же сами и разоряют нарочито драконовскими штрафами. Иначе с базой, с профессиональным подходом к делу ничего не получится.
Иногда государство делает вид, что идет навстречу гражданскому обществу. И тогда появляется «компромиссный» мемориал памяти жертв «Стена скорби» на проспекте Сахарова в Москве. Уступка принимается — чем больше мемориалов, тем лучше. Но вспоминать репрессированных, называть их имена гражданское общество идет в другое место, намоленное, — к Соловецкому камню.
И оно будет продолжать составлять свои списки и уточнять имена — и жертв, и палачей, и палачей, ставших жертвами. Вне зависимости от того, как будет вести себя государство, какие поводы станет обнаруживать для хранения своих страшно важных секретов, и каким образом оно продолжит кампанию разорения и дискредитации тех, кто упорно восстанавливает правду.