Историческая политика давно стала средством ведения гибридной войны. Но в последние месяцы ситуация на всех фронтах обострилась. Власть обозначает свои приоритеты — «метит» территорию памятниками Ивану III и Александру III.
В ответ на высылку из Польши российского историка Дмитрия Карнаухова ФСБ под угрозой депортации просит удалиться из России польского историка Хенрика Голембоцкого. Притом, что он, вообще говоря, совсем «ничего не сделал, только вошел» с лекцией в очень узких кругах в Санкт-Петербурге о «польской операции» НКВД в конце 1930-х годов.
Недопуск родственников Валленберга к архивным материалам тоже стал заметным событием нынешней осени. Что уж говорить о скандале с мальчиком из Уренгоя в Бундестаге…
На этом фоне очередное обвинение Никитой Михалковым Президентского центра Бориса Ельцина (Ельцин-центра) в связях с американцами и в том, что об этой музейной структуре ни один космонавт или руководитель крупного производства доброго слова не сказал, можно считать рутиной.
Хотя риски для любых организаций, работающих с исторической памятью о первых годах существования государства под названием Российская Федерация, остаются.
И эти риски очень серьезные, потому что большинство официальных лиц этой самой Российской Федерации — публичных и непубличных — выстраивают политику на отрицании самих исторических основ существования собственной страны.
Пожалуй, это первый и единственный случай в мировой истории, когда легитимация власти конструируется «от противного», где «противный» — сам факт возникновения независимого государства Россия в результате распада коммунистической империи. Фактически это война с собственной историей.
Ельцин-центр в минувшие выходные отметил свое двухлетие фестивалем «Остров 1990-х». И это очень точное название, поскольку все, что относится к эпохе построения институциональных основ государства и рыночной экономики, загнано на острова не слишком большого архипелага. Как, впрочем, и островная система всяких прорывных проектов вроде Сколково.
Ситуация с 1990-ми двойственная, если не тройственная.
Ну, для начала надо сказать, что президентский центр стал просто достопримечательностью Екатеринбурга — это место для проведения досуга в более чем полуторамиллионном городе. Что не может не раздражать принципиальных противников Ельцина, 1990-х и либерализма ельцинско-гайдаровского извода.
Кроме того, сам по себе музей в Ельцин-центре никому ничего не доказывает, кроме одного: период транзита --это всегда сложно, на грани чуда и алхимии — попробуйте из засохшей яичницы сделать яйцо.
А ответственность политика, взвалившего на себя бремя перехода, сложна вдвойне, он обречен на спекуляции на своем имени на годы вперед.
Что и произошло — власть, вышедшая из 1990-х (более того, из широкой ельцинской «шинели») убедила нацию в том, что первые годы нового государства были «лихими». Хотя, когда начинаешь разбираться в деталях, степень «лихости» и сама семантика этого понятия как-то тускнеют. Но сейчас копающихся в деталях травят, высылают из страны, лишают научных степеней, поэтому разговор может идти только о комиксовых и сказочных версиях навеки триумфальной истории.
Пикантность ситуации в том, что своим политическим существованием нынешняя элита России обязаны именно Борису Ельцину. Восстановительным ростом нулевых годов они обязаны ему же, а главное — Егору Гайдару (цены на нефть – это вообще отдельный разговор). Именно поэтому два года назад открывали Ельцин-центр Владимир Путин и Дмитрий Медведев, а в Екатеринбург прилетел гигантский десант элиты 1990-х, состоящий из, казалось бы, решительно несоединимых друг с другом людей. Но то был уникальный пример «водяного перемирия».
Несколько смягчает эту наэлектризованную ситуацию образ первой леди 1990-х — Наины Ельциной.
В минувшую субботу она открывала в Ельцин-центре не что-нибудь, а музыкальный клуб, который по понятным причинам является молодежным. Если бы в России была должность английской королевы – то главным претендентом на нее могла быть она, Наина Иосифовна. Такт, ум, обаяние, внешность, стиль, вкус, умение говорить на человеческом языке с чужой аудиторией, которая немедленно становится своей, любовь и уважение к покойному мужу — и все это в 85 лет. Сама эта фигура обеспечивает защиту памяти 1990-х. Не говоря уже о том, что в присутствии этой леди непристойно использовать язык ненависти по отношению к собственной истории.
Но она одна не может держать эту оборону, если сама нация, наконец, не примирится сама с собой, а она пока находится на пике войны с собственной памятью и со всем остальным миром. Чего в 1990-е не было и близко.
Возможно, многим в музее и центре Ельцина и не достает «второго мнения». Однако, чтобы с ним в общих чертах ознакомиться, достаточно включить телевизор.
Если базовые исторические линии разделения нации проходят по временам сталинизма и 1990-м годам (конец 1980-х тоже сюда можно смело включать), то музеи и соответствующие структуры, хранящие научную и, не побоюсь этого слова, либеральную память об этих двух периодах истории страны вынуждены держать оборону и доказывать свою правоту в недружественной среде.
По-разному можно относиться к первым годам существования Российской Федерации и к фигуре Бориса Ельцина. Нельзя только сказать о тогдашней власти — «они». Это, уж простите, были «мы». Нами — неравнодушными — избранная власть. Состоящая из нас, таких всех угловатых и противоречивых, одной ногой стоявших в коммунизме, другой — в капитализме.
Из магазина Ельцин-центра исчезла — возможно, спрос превышает предложение — майка с цитатой из Виктора Черномырдина «Никогда такого не было — и вот опять».
Собственно, эта глубоко народная мысль — насколько народным был Степаныч — очень многое объясняет в сегодняшнем нашем состоянии. Но все-таки объясняет не все. И чтобы пытаться понять самих себя, стоит посетить музей Ельцина или просто хотя бы на минуту задуматься над тем, почему 1990-е для многих российских граждан были не «лихими», а лучшими годами жизни. Мой персональный ответ как гражданина России очень простой: это было время свободы.