Пару недель назад случайно попал на трансляцию отборочного матча чемпионата мира по футболу — 2018 между сборными Украины и Косово. Кошмар настоящего патриота, съязвил сидевший рядом либеральный друг. Не знаю: я, наверное, не настоящий, но лично меня немного пугало только качество игры, показанной обеими командами. Зато, должен признаться, давно я так рьяно не болел ни за одну сборную команду, включая нашу, злополучную. Думаю, мало было в тот вечер таких преданных фанов украинской команды, как я.
И дело не в протесте против российской внешней политики. А как раз, наоборот, в глубинной и неожиданной для меня самого солидарности с ней.
Уверен, смотри Мария Захарова в тот вечер футбол, она бы полностью согласилась с тем, что многочисленные судейские ошибки в пользу косовцев (кто хоть раз переживал за футбол, знает, как истинный болельщик трактует, в общем-то, любые решения арбитра) лишний раз свидетельствуют о приверженности Запада политике двойных стандартов и всему такому прочему.
Только природная скромность и недостаточное количество выпитого алкоголя помешали мне прямо в баре прокричать «Косово же Сербия», а после того, как, несмотря на все — реальные или выдуманные моей болельщицкой головой — препоны, украинцы все-таки закончили матч разгромом 3:0, возвестить славу Украине.
Серьезно: мне трудно заподозрить самого себя в симпатиях к путинской внешней политике последних лет. Антиамериканизм в качестве государственной идеологии кажется мне диким. Вооруженные люди в Донбассе представляются не героями ополчения, а мятежными сепаратистами. И к референдуму в Крыму — скажу аккуратно, уважая Уголовный кодекс, — есть вопросы.
Но когда я вижу, как к борьбе за участие в главном футбольном турнире мира легко и непринужденно допускают сборную страны, независимость которой примерно половина мира не признает, что-то во мне ломается.
На секундочку, турнир пройдет в России, которая — такая вот неловкость вышла — сама из числа не признавших Косово. Кстати, Украина — тоже.
И когда Владимир Путин, в очередной раз изобличая происки коварного Запада, ссылается на распад Югославии и бомбардировки Белграда, с которых «все началось», что-то внутри меня отзывается. Хотя на рациональном уровне я вроде и знаю цену внешнеполитическим заявлениям главы нашего государства. Но в том-то и дело, что здесь работает нечто более глубокое и, возможно, касающееся такой темной области, как ментальность.
Не случайно, ох не случайно, бурю политических страстей у меня вызвал именно футбол — практика, в которой, с одной стороны, до предела разведены «свои» и «чужие», а с другой — ключевой остается игровая, виртуальная составляющая противостояния. Коктейль из острого с ледяным. Сфера, для полного погружения в которую лучше вовсе отключить рациональное мышление.
Пожалуй, ответы действительно стоит искать в глубинных установках, как ты их ни назови.
Однажды я спросил у коллеги — на мой взгляд, одного из самых мощных интеллектуалов в журналистской среде, — что бы он считал лучшей национальной идеей для современной России. Он ответил, что и идеологией, и руководящим принципом, и основой политической системы должна быть пресловутая «правда», которая, как известно, не имеет адекватного перевода на иностранные языки.
«По правде» можно все что угодно. Против нее — вообще ничего.
Признаться, тогда мне это показалось абстракцией такого уровня, что с ее высоты отчетливо виднелись признаки подмены, а то и шулерства. Что «не в силе Бог, а в правде» — это общеизвестно, но «правда всегда одна» бывает только в песне группы «Наутилус Помпилиус», не так ли?
С этим убеждением я и жил до пресловутого присоединения Крыма и довольно многочисленных его обсуждений с западными друзьями и коллегами. Кое-как развеяв встречавшиеся у них представления о том, что большинство населения полуострова составляют этнические украинцы, я раз за разом обнаруживал, что и этого мало для того, чтобы мои собеседники согласились с тем, что ситуация не сводима к емким словам «агрессия» и «оккупация».
Прошло какое-то время, прежде чем я понял, что толковал о той самой «правде». О том, что большинство крымчан проголосовало бы за присоединение к России, будь у них такая возможность, и за год до референдума, и через месяц после назначенного срока, и через год, а с большой вероятностью — и через пять. О том, что сделали бы они это и под дулами российских автоматов, и украинских, и натовских, и под вежливым наблюдением ОБСЕ — тоже. И если и не девяносто шесть процентов, так восемьдесят, ну семьдесят пять — это минимум. И что вот это и есть суть, о которой надо говорить (наравне, конечно, с украинским законодательством и Будапештским меморандумом).
Улыбки. Непонимание. Разводят руками. Подождите, напоминаю: а как же Косово? Ведь по сути — эх, не могу сказать «по правде»! — та же история. Оживляются. Как это — та же? А сколько было международных резолюций? Сколько многосторонних консультаций? Сколько попыток найти альтернативу? Сколько, в конце концов, прошло лет, прежде чем было принято «окончательное решение»?
Но ведь сути-то, сути, возражаю я, все это не меняет: там люди хотели независимости, здесь люди хотят жить с Россией! Улыбки, непонимание, разводят руками...
Потому что с точки зрения «того менталитета» эта самая суть раскрывается через выработку процедуры, следование ей, через последующие дискуссии о том, достаточно ли оно, это следование, было строгим и через работу над ошибками.
А человеку нашей культуры и исторического опыта смутно видится в этом какое-то формалистское лукавство: переносные значения слов «схоластика» и «иезуитство» прочно вошли в наш лексикон. И главное! Главное — не дает покоя наблюдение, что победителем из долгих процедурных разбирательств все равно выходит тот, кто заведомо сильнее. Футбольные болельщики называют это «судить в одну сторону»…
И вот тут начинаются проблемы. Нет, не с западной процедурной логикой — она-то их как раз решает беспрестанно, поскольку постоянная рефлексия в ней подразумевается, — а с нашей собственной «правдой». Потому что не осталось ее больше как самостоятельной единицы, как вещи в себе.
Правда абсолютна и универсально требовательна. Она не терпит относительности и школьных кивков на соседа по парте, укравшего ластик. А ведь именно этому, в основном, посвящена российская внешнеполитическая риторика последних лет. Возможно, в этой идее «настоящей правды» действительно была некая возвышающая нас уникальность. Но сегодня от нее осталось только горделивое самоощущение «носителей» и обидчивое вопрошание у самих себя: чем, мол, мы хуже? если им можно, то почему нам — нет? Правду подменили сравнением.
Это не просто метафорическая констатация, это философско-политический вызов. Российская власть ориентируется на формальное соблюдение пришедших с Запада процедур, подразумевая, что результат при этом все равно должен быть предрешен в нужную сторону. Это и вызывает со стороны довольно стойкое ощущение цинизма.
Не потому что «там» не бывает запрограммированных концовок. А потому что сложная процедура сама является частью той «правды», на которой основана западная цивилизация. Она не функциональна, она самоценна.
Россия же оказалась в ложном положении. Мы попытались, как сумели, скопировать один цивилизационный элемент, но и его сущностную ценность не восприняли, и собственную «правду» задвинули на задворки истории. Последнее понятно: наша «правда», как показывает история, очень плохо институализируется, то есть не превращается в повседневную политическую практику. Но сложность не оправдывает неделание.
Можно и дальше болеть против сборной Косово, но лучше просто за Украину. И за Россию, конечно, — в первую очередь.