Когда-то давно, лет сорок назад, на троллейбусной остановке недалеко от Белорусского вокзала, я увидел страшную старуху. Лет семидесяти, с лицом набеленным, как маска, с ярко-желтыми крашеными волосами, с жирно намазанными черными ресницами и алой губной помадой.
На ней был кружевной чепец и длинное цветастое платье. Было лето, и она была в рваных босоножках на шишковатых искривленных ногах – но зато с малиновой краской на ногтях. Но не это было страшно. Страшно было, что она держала на руках большую куклу, завернутую в одеяло, перевязанное розовой ленточкой. Старуха баюкала куклу и что-то ей ласково шептала. Старуха была сумасшедшая. Может быть, просто так сумасшедшая, от наследственной душевной болезни, а может быть, она сошла с ума, потеряв ребенка – вот такую годовалую девочку, как эта кукла. От этого мне стало еще страшнее, и я отвернулся, сел в троллейбус и уехал, и долго не мог избавиться от этого жуткого образа безумия и трагедии.
А вот теперь, оказывается, есть такие, не поймешь, то ли игрушки, то ли даже не знаю что, под названием «реборны» (от слова «reborn», то есть «рожденный заново», «возрожденный»). Это куклы, изображающие детей колясочно-грудного возраста.
Сделанные с максимальным натурализмом, с пушистыми волосами и маленькими трогательными ноготками. Некоторые даже с царапинами. Бывают со следами операций. Возможны дети-инвалиды, по желанию клиента.
Если такого вывезти в коляске на прогулку, или уложить в постельку и показать гостям, предварительно сказав «тсс!» - то гарантировано полное впечатление, что это настоящий ребенок. Они и у нас продаются, по цене от 5 000 рублей, но за такую сумму это ерунда, настоящий качественный реборн стоит минимум тридцатку (тысяч рублей, разумеется). То есть примерно $500.
Бывают реборны подороже, которые вздыхают, кряхтят и пищат. Можно купить реборна-полуфабриката, выкрасить его в нужную смуглоту или, наоборот, сливочность. Самому вставить ему ножки и ручки, приделать волосики желанного цвета.
Зачем они? Странный вопрос: кто лучше – красивый искусственный ребенок или вполне живой хомяк, который (a) требует питания; (b) гадит и сорит; © сдохнет в лучшем случае через два с половиной года. А тут тебе вечный маленький родненький… чуть было не сказал «живой комочек». Нет, не живой. Но ведь и не мертвый! Reborn, вам же говорят! Заново рожденный. Поэтому, кстати, у некоторых реборнов есть постоянные шрамы от операционных разрезов: очевидно, это воспоминание о младенце, умершем после больничных мучений. Аллаверды к сумасшедшей старухе с куклой…
Впрочем, культурная легитимация безумия – вернее, того, что когда-то считалось безумием! – вещь обычная. Любого хиппи или панка в 1950-х в Америке или в 1960-х в СССР немедля отправили бы к психиатру, и тот бы влепил ему диагноз, и отправил бы в лечебницу на препараты, и в результате мог бы получиться апатичный и безвольный «овощ». На полном серьезе ходить с куклой на руках вместо ребенка каких-то сорок лет назад было явным сумасшествием; сейчас это почти в порядке вещей. Но все-таки пока еще почти, еще не окончательно: многие смотрят на реборнов и их любителей с некоторым содроганием.
Жизнь перемалывает наши сомнения. Содрогание заменится привычкой, реборны станут еще краше, и – ловите предсказание! – совместятся с пластмассовым сексуальным партнером. Будут с ним в одном потребительском пакете. Сначала вы приобретаете пластиковую даму сердца, потом у нее, в соответствии с заданной вами программой, начнет слегка взбухать животик, потом вы отвозите ее в специальное заведение. А оттуда заберете уже не одну, а с миленьким реборном. Нам опять повезло: слово «реборн» звучит похоже на русское «ребенок», в отличие от «бэби» или «анфан».
Эмоциональные переживания, связанные сначала с сексом (пластмассовые любовницы), а потом и с воспитанием ребенка, выносятся как бы вовне – из человеческого тела, из естественной телесной нечистоты в пластиковую стерильность, удобство и простоту в обслуживании.
Однако в своей основе это вовсе не каприз фетишиста и не разврат потребительства.
Само по себе «вынесение вовне», или, как говорят в народе, экстернализация – очень древнее и очень важное явление. Собственно, именно экстернализация усилия – физического и интеллектуального – сделала человека человеком: обезьяна взяла в руки палку, и пошло-поехало. В распоряжении человека появился инструмент. Вооруженная рука, вооруженный глаз, вооруженный мозг. Меч и плуг, микроскоп и телескоп, таблица логарифмов и счетная машина.
Важно, мне кажется, не переборщить, не унестись на этой волне туда, откуда нет возврата. Цифровая эпоха принесла новые соблазны по части экстернализации интеллекта (ну или того, что принято называть этим малопонятным словом – сразу вспоминается афоризм американского психометриста Эдвина Боринга: «интеллект – это то, что измеряется тестами для измерения интеллекта»; о тестах мы еще вспомним). Это касается как интеллектуальных операций, так и того, что в упомянутых тестах называется «общей осведомленностью».
Привычная программа «Эксель» делает все статистические операции нажатием кнопки – достаточно только вбить туда нужные цифры. Раз – и дисперсия. Раз – и корреляция. Вспоминаю, как мне в 1980-е годы надо было обсчитать небольшой массив данных, таковы были требования к публикации научной работы. Мало того, что я считал вручную. Мало того, что я выучил нужные формулы. Мне, чтобы работать осмысленно, надо было еще понять, что за этими формулами лежит. Что такое «распределение», «сигма», «коэффициент корреляции» и «статистическая достоверность». Не говоря уже о таких мелочах, как «выборка» и «генеральная совокупность».
Пригодилось ли это мне, бывшему филологу и тогдашнему политологу? Да, безусловно, хотя я после этого ни разу в эти области не захаживал. Чем пригодилось? А тем, что мне приоткрылся неведомый мир абстрактных, безличных, но непостижимо эффективных структур. Грубо говоря, я стал чуточку умнее; так мне кажется, во всяком случае. Если бы я писал эту работу сейчас, я бы, как нынче выражаются, «не заморачивался» теорией. Я просто бы посмотрел, какой параметр нужен, нашел бы эту кнопку на экране и щелкнул бы по ней мышью.
Конечно, сегодня обсчитывать корреляции вручную – такое же дремучее варварство, как умножать шестизначные цифры в столбик. Но вот двузначные умножать в уме все же полезно – просто для упражнения, чтобы мозг не заржавел. Если для ученого рутинные вычисления – это трата драгоценного времени, которое ему нужно для обобщений и открытий, то для человека обычной профессии – это надежное средство не стать идиотом.
Подсчеты только по калькулятору, вождение машины только по навигатору и знания только по «Гуглу» и «Википедии» — это кратчайший путь к дебильности. При всем уважении и даже восхищении указанными изобретениями.
Люди говорят: зачем нам все это («все это» — это сведения по истории, литературе, культуре, это фамилии, даты, названия городов, сооружений, сражений, концепций, и т.п.) – зачем нам все это учить, зачем нам всю эту кучу запоминать, когда есть «Гугл» и «Википедия»?
Но тут вот какая беда: знать и запоминать нужно хотя бы затем, чтобы с уверенностью нырять в чудесные недра поисковиков, сетевых библиотек и энциклопедий. Чтобы знать, что искать! Чем более человек эрудирован, тем плодотворнее и эффективнее он работает с «Гуглом». А когда человек мало что знает, он мало что может найти в этих богатейших онлайновых хранилищах информации; и вообще у него не возникает потребность искать. Боюсь, что ярые поклонники «Википедии» и калькулятора-навигатора при прохождении интеллектуальных тестов дадут низкие результаты.
Потому что там испытывается умение логически мыслить, а также проверяется знание некоторых основ истории и культуры, и времени заглянуть в «Википедию» нет. Ну, или это будут «умственно медлительные люди» – если они всякий раз будут тайком лазать в смартфон за ответом на вопросы «если 400 рублей это две трети цены, то какова полная стоимость?» и «назовите хотя бы шесть стран, с которыми граничит Россия». Умственно медлительные – все равно глуповатые.
Особый феномен – сериалы, которыми сейчас увлечен весь мир. Это тоже экстернализация, более всего похожая на кошмарных пластмассовых детишек-реборнов. Хотя тут вам и литературная основа, и режиссура, и актерская игра, и операторское мастерство. И тем не менее.
Люди, которые фанатично смотрят сериалы, выносят вовне свои переживания, свои чувства, свои социальные страдания и фантазии, агрессию и жалость, ненависть и жажду любви.
Происходит отреагирование своих проблем на чужом материале. Говорят, что сериалы – это вместо литературы, вместо романов. Возможно. Но именно вместо. Потому что визуально-аудиальное восприятие сильно отличается от чтения. Сериал вливается в нас и так же легко выливается – тут все чувства героев представлены как будто бы в непосредственной данности, как пейзаж в окне поезда, как разговор попутчиков. Мелькнуло – и забылось. А в романе чувства опосредованы письменным словом – и от этого запоминаются крепче, и этим раздражают, цепляют, мешают.
Возможно, мы на пороге открытия какого-то нового интеллекта и новой чувственности, которые свойственны людям цифровой эпохи, людям интернета. Но, мне кажется, что от базовых принципов разума и чувства никуда не денешься. Вот они: чтобы получить ответ, надо задать вопрос, а чтобы задать вопрос, надо знать предмет. И – чтобы нечто пережить, надо это надолго пустить в себя, испытать в реальности своей судьбы. На какой козе можно объехать эти принципы, я не знаю.
Возможно, такой козы вообще нет в природе, или она еще до нас не доскакала.