Старик и старуха – ах, простите, пожилая супружеская пара – в сетевом супермаркете. Перебирают товары на стенде, где продается всякая бытовая химия, салфетки и зубные пасты. Они ищут мыло. Растерянно переговариваются: пропало дешевое турецкое мыло, три больших куска за сотню. Остались только маленькие кусочки, по восемьдесят пять. То есть для этих пожилых людей мыло подорожало практически втрое, а то и больше.
Что поделаешь – дешевые однотипные товары вымываются из ассортимента; так всегда бывает при инфляции. Но как оценить это конкретное рыночное явление здесь и сейчас, в отношении этих конкретных людей, небогатых пенсионеров, которые, как я видел своими глазами, были огорчены и подавлены?
Конечно, проще всего сказать: «это просто бизнес, ничего личного». Но это – с точки зрения бизнеса. А с точки зрения старика и старухи – форменное издевательство.
Тем более что цены растут именно на товары первейшей необходимости, на те товары, которые придется покупать всё равно, даже если можно сэкономить на чем-то другом, одалживать, продавать вещи из дома. Оно и верно. Во времена, мягко скажем, кризисов – не надо спекулировать Рембрандтом и «Роллс-Ройсами», надо спекулировать хлебом, мылом и аспирином. Но это верно опять же с точки зрения бизнеса. На противоположной точке думают совсем по-другому, и проблемы с ценами на хлеб время от времени приводят к насильственному исчезновению бизнеса, довольно часто вместе с бизнесменами.
Любой рынок круто замешан на насилии. Не только свободный рынок труда, который на самом деле есть довольно грубая форма эксплуатации («не нравится зарплата – сдохни с голоду»). Товарный рынок — тоже.
Потребителя насильно заставляют платить несуразную, по его мнению, цену: это насилие, так сказать, структурное, поскольку покупателя никто не загоняет в магазин дубинками и не заставляет платить под дулом пистолета. У него просто нет выбора. Но структурное насилие (любое, и изобилие охранников у каждой двери, и повсюду натыканные камеры видеонаблюдения, и даже выборы по-советски, когда в избирательных бюллетенях стояла одна фамилия) не перестает быть насилием.
И осатаневший потребитель, он же обыватель, он же избиратель, с исторически вымеренной регулярностью отвечает насилием уже не структурным, а самым что ни на есть всамделишным. Правда, потом все с той же регулярностью, возвращается на прежние круги…
А сейчас поговорим о Харви Вайнштейне. Об этом негодяе-продюсере, который принуждал голливудских актрис к сексу, а в отплату брал их на главные роли в своих фильмах. По СМИ пронесся вихрь проклятий по адресу сексуального эксплуататора. Должен сказать, что я безоговорочно осуждаю этого господина, и считаю его поступки омерзительными.
Однако есть люди, которые Вайнштейна поддерживают — точнее, не столько его лично, сколько ситуацию в целом. Даже не поддерживают, а дают ей, как бы это выразиться, в целом позитивную оценку. Одни, и это по большей части российские женщины, актрисы в том числе, говорят, что «домогающийся» мужчина — это прекрасно. Во-первых, это значит, что женщина чего-то стоит: некрасивых, несимпатичных, не сексапильных не домогаются. А во-вторых, мужчина — если это настоящий мужчина — просто обязан домогаться секса от всех: молодых и не очень, податливых и неприступных, страстных и холодных…
Как говорил знаменитый авиатор Марк Галлай: «настоящий летчик-испытатель должен свободно летать на всем, что может летать, и с некоторым трудом на том, что, вообще говоря, летать не может». Ему сама природа велела (не летчику, а настоящему мужчине). Аллаверды к мужчинам (и некоторым женщинам), которые убеждены – женщине «сама природа велела» рожать побольше детей, готовить обед, стирать-гладить и не перечить мужу.
Второй тип поддержи сексуальных подвигов Вайнштейна – гораздо интереснее. На сайте Economy Times появилась статья петербургского экономиста Дмитрия Прокофьева, в которой со всей институциональной утонченностью доказывается, что перед нами никакой не sexualharassment, и уж конечно не sexualabuse, а обыкновенная сделка.
Ведь не было ни одного случая, чтобы Вайнштейн нарушил условия договора! Чтоб он обманул актрису, которая согласилась на его предложение о сексуальном контакте!
А то, что условия сделки столь неординарны — это объясняется сочетанием высочайшего предложения и минимального, практически нулевого спроса. Главная роль, та роль, которая сделает актерскую, а значит, и финансовую судьбу претендентки – всего одна. А желающих сняться в главной роли – десятки, если не сотни актрис. А если дать объявление в газету – то тысячи. И каждая претендентка – обаятельная стройная красавица, прекрасно подходит по типажу, и уж конечно, может на пять с плюсом выполнить традиционное задание кастинга: «прочитать басню, стихотворение, отрывок прозы, сыграть небольшой этюд». Ну как тут выберешь? Неужели класть в шапку свернутые шариком бумажки с именами? Так что остаётся секс. А что такого, если дело добровольное?
Да, примерно такое же добровольное, как в магазине, где все подорожало: не хочешь – не покупай, ляжешь спать голодный. Не говоря уже о рынке труда – всякого. Однако принято считать, что сексуальная, так сказать, «работа» или сексуальная «плата по договору» — унизительна.
Об этом можно долго рассуждать, убеждая себя в обратном. Например, так: что продает наемный работник. Свою рабочую силу. Или, иначе говоря, свою трудоспособность на оплаченный отрезок времени. В рабочую силу или трудоспособность входят умения и навыки, от скорее физических до скорее интеллектуальных, а также психологические и физические данные. Не только знания и умения, но и спокойствие, хладнокровие, бестрепетность.
Почему разведчики живут до ста лет, как знаменитый Гимпель? Потому что у них не нервы, а стальные канаты… Не только мускульная сила, но и красота. Стюардессы и стюарды, продавщицы и продавцы, персональные ассистентки и ассистенты – должны быть не только умелыми, но и красивыми. Забастовки стюардесс в защиту своих немолодых и полноватых подруг, боюсь, ни к чему не приведут.
В общем, продавать на рынке труда мышцы рук и плеч – нормально. Другие мышцы – фу!
Но тут континуум. Просто красоту продавать и даже выменивать можно. Никто не считает недостойной работу фотомодели. Никто не осуждает более красивую фотомодель за то, что ее предпочли менее красивой. А вот продавать или выменивать секс – стоп. Это насилие и унижение. Особенно когда тебя заставляют выменивать карьеру на секс.
Почему?
Сейчас я вам отвечу, почему. А нипочему! Вот так, и всё!
Поняли? Это как с чужими письмами. Почему нельзя читать чужие письма, рыться в чужом шкафу, делиться случайно доставшимися тебе чужими тайнами? Нипочему. Нельзя, и все тут. Это просто надо запомнить. Иначе ты не цивилизованный человек, а… (и тут много слов, переводящих текст в разряд «18+»).
Однако откуда берутся эти веселые почемучки, которые все время пытаются выяснить причину табу на сексуальное принуждение, и потихонечку отменить его?
Полагаю, дело в том, что в любой работе, в любом коллективе очень много насилия и унижения, и далеко не только сексуального. Ах, эти бесконечные начальственные ласковые слова «не в службу, а в дружбу» или якобы товарищеские призывы «ради общего дела»! Ох, это проклятое офисное рабство! Этот чертов «Код завинчивания».
«Но нельзя же, в самом деле, упомянуть в трудовом договоре абсолютно все физические действия и психологические затраты!», — скажет сознательный офисный раб. «И нельзя же все неоговоренные действия переносить с подчиненного на начальника!», — поддакнет ему начальник.
Вообще же любая власть – это редуцированное насилие.
Что такое «обязательное распоряжение» начальника в офисе или короля в королевстве? Это всего лишь замена зуботычины, кнута или карательного отряда. Потому что сам по себе труд – это тоже насилие и унижение, Божье наказание за дерзость, это ярмо, которое Бог надел на Адама и его потомков: «в поте лица будешь добывать свой хлеб».
Поэтому идеалом для человечества (для 99% его, кроме отдельных безумных творцов-индивидуалистов) – является покой и безделье. В крайнем случае, работа в охотку. «Землю попашет, попишет стихи...»
Или, как мечтал Художник в рассказе Чехова «Дом с мезонином»: «Нужно освободить людей от тяжкого физического труда. Нужно облегчить их ярмо, дать им передышку… Если бы все мы, городские и деревенские жители, все без исключения, согласились поделить между собою труд, который затрачивается вообще человечеством на удовлетворение физических потребностей, то на каждого из нас, быть может, пришлось бы не более двух-трех часов в день. Представьте, что все мы, богатые и бедные, работаем только три часа в день, а остальное время у нас свободно».
Но увы. Все системы – политические, экономические, социальные и даже культурные – построены иерархически, основаны на подчинении. А где власть, там и насилие, скрытое (структурное) или явное (актуальное), прописанное в договоре или существующее как дань традиции.
Сексуальное насилие на работе процветает лишь потому, что офис – это иерархия, а иерархия – это насилие.
И в скромной конторе, и в блестящем Голливуде сексуальное принуждение – это всего лишь цветочек в огромном букете уставного и «неуставного» насилия, унижающего личность. Которая, как говорят, родилась свободной.
А возможно ли «горизонтальное общество», общество без иерархий, доминирования и унижения – это вопрос к будущему.