«Вот стою я здесь перед вами, простая русская баба, мужем битая, попами пуганная, врагами стрелянная — живучая! Стою я и думаю — зачем я здесь? Это — проводить величайшие в мире законы. Это ж понять надо! Жалко мне только, что прошла моя молодость на чужом поле, на хозяйских горшках, на мужних кулаках. Да чего там говорить… Гляжу я сейчас только на свое счастье, гляжу и верю: может, и мое словечко в закон-то ляжет!.. Подняли нас сюда — вот и меня — вот на эту на трибуну — партия и советская наша власть! Так будем биться за них и, само собой, за эту жизнь — до самого нашего смертного часа!»
Это — знаменитый монолог колхозницы Александры Соколовой из фильма «Член правительства» (1939 год, в главной роли — Вера Марецкая). Конечно, название слегка подгуляло. Главная героиня — депутат Верховного Совета, а вовсе не нарком или генеральный комиссар госбезопасности. То есть она не член правительства, а член парламента. Но трудно представить себе советский фильм с таким названием.
Впрочем, я немного отвлекся.
В краткой речи Александры Соколовой сжато обрисованы ужасы царизма и доколхозной деревни. Отмечено, что простой советский человек намного выше (мудрее, смекалистее), чем жители других держав. Наконец, подчеркиваются заслуги партии и советской власти — именно они дали слово простой русской бабе, подняли ее на трибуну.
Итак, героиня обращается к людям с трибуны, а на трибуну ее кто-то должен был поднять. Это — самое главное.
Во всей предыдущей, до последнего десятилетия, истории дело обстояло именно так.
Человеку, чтобы обратиться к людям и чтобы люди его услышали — надо было взобраться на некую социально признанную трибуну.
Выступать в парламенте, на ученом совете, на митинге, со страниц газеты или журнала, по радио или телевидению. Свобода слова — это ведь не что иное, как право на уважительное внимание к твоему слову, на выслушивание твоего высказывания. Иначе это свобода вопиять в пустыне. Или в шумной толпе, где каждый занят своим делом.
До самого последнего времени это «право высказаться и быть услышанным» было обусловлено положением человека в социальной иерархии. Свободнее всех в этом плане был глава государства. Дальше шли члены правительства. Ну и вся прочая политическая, финансовая и культурная элита. Человеку, который к этой элите не принадлежал, но хотел громко высказаться (скажем, в прессе), — этому человеку надо было пробиться наверх. Или получить особое разрешение сверху.
Эта ситуация сама по себе окультуривала высказывание. Если человек высказывался по разрешению — то высказывание редактировали. Наилучший пример — «письма читателей», которые тщательно отбирали и форматировали. Если же человек сам пробивался на уровень, откуда можно было говорить, чтоб народ тебя услышал, — то он, в ходе восхождения по социальной лестнице, приобретал некоторый коммуникативный и ценностный лоск. Понимал, что от него требуется, и старался соответствовать. «Вот стою я перед вами, простая деревенская баба...» — баба-то она простая и деревенская, но произносит правильный, стопроцентно советский текст.
Сейчас ситуация радикально иная. Социальные сети принесли возможность говорить — и быть услышанным — оставаясь внизу и ни капли не заботясь о правильности и уж тем более о форме высказывания. Собственно, это и есть пресловутое «восстание масс» во всей своей красе.
Массы получают право голоса — но не перестают быть массами, то есть не становятся «новым политическим классом», «новой элитой»...
Восстание масс — то есть радикальный слом ментальных иерархий, порогов и запретов — давным-давно предсказал Ортега-и-Гассет. «Наш мир как-то внезапно разросся, увеличился, а вместе с ним расширился и наш жизненный кругозор. В последнее время кругозор этот охватывает весь земной шар; каждый индивидуум, каждый средний человек принимает участие в жизни всей планеты. Каждый клочок земли больше не изолирован в своих геометрических пределах, но взаимодействует с другими частями планеты. Мы можем назвать вездесущей каждую точку земного шара. Эта близость дальнего, это присутствие отсутствующего расширили до фантастических размеров кругозор каждого отдельного человека» («Восстание масс», 1930).
Кажется, это написано буквально вчера — тем более что в 2005 году практически то же самое написал Томас Фридман в своей книге «Плоский мир» — о том, что весь мир умещается на экране смартфона. Всё — от заказа такси и бронирования гостиничного номера в дальней стране, от сделки на любительской валютной бирже до поиска цитаты древнего автора — делается в два-три клика. Это прекрасно, разумеется.
Но у разрушения границ есть и оборотная сторона: аморализм как принцип.
Ортега пишет: «Среди представителей нашей эпохи не найдется ни одной группы, которая бы не присваивала себе все права и не отрицала обязанностей. Безразлично, называют ли себя люди революционерами или реакционерами; как только доходит до дела, они решительно отвергают обязанности и чувствуют себя, без всяких к тому оправданий, обладателями неограниченных прав».
Для того чтобы убедиться в правоте этого пророчества, достаточно провести несколько часов в социальных сетях.
Итак, первое важнейшее свойство эпохи социальных сетей — возможность говорить (и быть услышанным, иначе говорение теряет смысл) — безо всякой трибуны, без санкции вышестоящего начальства, и уж конечно, без попыток пробиться на социальный верх.
Второе важнейшее свойство эпохи — появление народа.
Да, дорогие друзья, вы можете удивляться — но народ как осознающая себя реальность (а не как выдумка элиты, не как политический инструмент) появился совсем недавно. Вместе с «Одноклассниками», «ВКонтакте» и «Фейсбуком».
Только в социальных сетях появился «народ для себя», «Volk für sich», извините за выражение. До этого он был все-таки «Volk an sich», народ в себе.
Народ политических деклараций («Мы, народ Соединенных Штатов…») — поначалу был лишь узким кругом правоспособных (то есть богатых) белых мужчин. Потом появился народ романтической философии — весь народ, он же на 90% «простой народ», носитель какой-то исконной нравственности.
Но этот народ не осознавал и не мог осознать себя. Народу говорили сверху, что он — Народ, великая совокупность, объединенная, помимо территории и политической системы, еще и общностью традиций, ценностей, культуры и психического склада. И народ верил. Но проверить этого не мог.
Горизонтального взгляда народа на народ не было — такой взгляд был технически невозможен.
Был взгляд элиты на народ, и взгляд народа на элиту, которая говорила ему, что он, дескать, «народ», и мыслит как надо, то есть «народно». Народ был вынужден верить, потому что иного опыта у народа не было. В непосредственном опыте у народа была семья, родственники, соседи, в лучшем случае, начиная с XIX века — сослуживцы. Это был узкий круг физически близких людей, и они были локализованы в данном месте.
А вот теперь «Одноклассники», «ВКонтакте» и «Фейсбук» позволили широким народным массам смотреть друг на друга через города и регионы.
Социальная сеть — это беспрецедентный опыт горизонтального самонаблюдения, опыт верификации ценностей и разных умственных конструкций именно в плане их принадлежности «всему народу». Народ познаёт сам себя. Народу уже не нужно, чтоб кто-то ему объяснял, что он такое, что хочет, что одобряет, что презирает и т.п.
Народ, разумеется, далеко не однороден. Социальные сети высвечивают для пользователя те или иные секторы (по образованию, доходу, убеждениям и т.п.) — но в любом случае это новая ситуация. Элитистская, манипуляторская, внешняя практика «души народа» превратилась во внутреннюю, автономную, рефлексивную.
И вот эти две вещи (говорение без трибуны и самонаблюдение-самоосознание народа) создают принципиально новую ситуацию. Которая легко может обернуться уходом в архаику — то есть в ксенофобию, религиозный фундаментализм, патернализм и «реакционный пофигизм» (итоги нам известны: референдум в Турции, брекзит, популярность крайне правых политиков в Европе, отчасти — избрание Трампа и т.п.). Потому что на сегодняшний день социальные сети на 80% — это океан вседозволенности, ненависти, обскурантизма.
Но правды ради надо сказать, что в этом океане высятся крепкие острова человеческой взаимопомощи, реальной и эмоциональной поддержки, образования и ответственной информации.
Будем надеяться, что эти острова устоят.