Интеллигенции в России больше нет. Интеллигенты, впрочем, остались, и в немалом количестве. Но особой прослойки, как это называлось в советское время, не существует — она теперь никому не нужна.
Что такое была интеллигенция в имперской и советской России? С точки зрения государства — агент по модернизации и вестернизации общества. При всем своем несходстве две эти России так или иначе догоняли Запад. Косное крестьянское, а затем и рабочее население двигаться в сторону Запада не особенно хотело и движения этого не понимало — государству совершенно необходима была особая группа людей, которые бы не просто учили, лечили, пели и танцевали, но и продвигали общество в нужном направлении. А заодно представляли страну на мировой арене как одетую по европейской моде.
Сделать это могла только интеллигенция, у чиновников и фельдфебелей квалификации не хватало. За это интеллигенции полагались определенные вольности и льготы.
Запад мы больше не догоняем. Все прикладные задачи — учить и лечить или петь и писать книги — поручены профессионалам разного уровня для разных категорий населения. И никакой, упаси Боже, модернизации — напротив, идет форсированная архаизация по всем фронтам.
В мире, который стремительно меняется и становится все более конкурентным, такая архаизация проводится, конечно, за счет нашего общего будущего — так алкоголик ради минутного удовольствия пропивает свою печень и годы будущей жизни. Но пока что так.
Интеллигенции как особого слоя больше нет, и ее институты постепенно ликвидируются или превращаются в пустые оболочки.
Можно приводить множество конкретных примеров, от Академии наук, которая так и не смогла выбрать своего президента, до церковных институций, где духовность теперь измеряется длиной очереди к мощам — а еще недавно принимались сложные и продуманные документы вроде «социальной концепции» 2000 года.
Зато создаются новые институции, заточенные под другие, пропагандистские задачи, например «Русский художественный союз» (интересно, приняли бы в него Пастернака, Мандельштама и Бродского, или по национальности они непроходные?). Посмотрим, что они будут делать.
А нам остается только напевать: «Рок-н-ролл мертв, а я еще нет». И что же теперь?
Интеллигенты привыкли полагаться на государство. Надо понять и принять, что мы как особая каста ему не нужны и даже вредны, и это вряд ли скоро изменится. Но мы нужны самоорганизующемуся обществу, которое пробивается сквозь государство, как городская травинка сквозь асфальт.
И сколько бы травинок ни размазывали катком, у них есть одно преимущество перед асфальтом: они живые и прорастают сами.
Вот свежий пример. По телевизору — сплошные «старые песни о старом». Оазисы оставлены немногим фрикам, да и те осторожничают. Но почему-то один бизнесмен, обладая практически неограниченными возможностями отомстить одному борцу с коррупцией, отвечает ему в его же стиле видеоблога. Значит, есть какая-то крайне важная для него аудитория, которую не убедят ни приговоры, ни телескандалы, а только задушевный разговор глаза в глаза. И он подозревает, что за этой аудиторией будущее.
И еще один пример. Школьный учебник географии для 10–11-х классов под редакцией академика Максаковского ударяется в геополитику и рассказывает, как страны Запада в последние годы стремятся «изменить в свою пользу стратегический баланс сил в мире». Сразу веет былыми политинформациями советской школы: как мы уверенно строим коммунизм, а проклятые империалисты в бессильной злобе пытаются нам помешать. С коммунизмом как-то не задалось, зато проклятые империалисты на родном и привычном месте. Может, на этот раз выйдет?
И на этом фоне гособразования, мутирующего в пропаганду, — расцвет всевозможных лекториев, репетиторов, частных уроков, в том числе по интернету. Государство, заметив это, милостиво предложило всем зарегистрироваться, обещало двухлетние налоговые каникулы. С начала года этим предложением в масштабах страны воспользовалось сорок человек, из них в Москве — четыре.
Репетиторы поняли, что не только они не нужны государству, но и государство им не слишком-то нужно.
Теперь, конечно, грозятся лишить таковых права выезда из страны (о Конституции уже мало кто вспоминает), могут придумать и иные кары, но трава на то и трава, что всегда находит щелочку в асфальте.
В противостоянии телевизора и холодильника побеждает очередь на Серова. И дело не только в том, что политикой заниматься крайне опасно, да и бизнес в любой момент могут отнять, — и граждане, как в брежневские времена, устремляются в те области культурной жизни, которые сулят радости без всяких побочных последствий.
Люди находят себя там, где они остаются свободны, где они могут выстраивать горизонтальные связи.
Образно говоря, государство все время пытается построить громоздкий таксопарк с дефицитом запчастей, сложной системой учета, откатами для начальства и штрафами для сотрудников. И когда система уже почти налажена за бешеные бюджетные деньги, выясняется, что водители и пассажиры предпочитают «Убер», и с этим уже ничего не поделаешь.
И потому большое будущее я вижу именно за представителями того сословия, которое прежде называлось интеллигенцией. Но я бы назвал этих людей как-то иначе, например гуманитариями, и вовсе не в смысле шестидесятнического деления на «физиков и лириков» (дескать, гуманитарий — тот, у кого двойка по математике). В изначальном смысле слова гуманитарное — то, что касается людей и отношений между ними. В наш век высоких цифровых технологий вся «мелочевка», которую могут просчитывать компьютеры, отдается им на откуп. А вот там, где требуется личное решение человека, возрастают и риски, и потенциальные прибыли, потому что остальную черновую работу сделает компьютер. И значит, особенно ценен совет специалиста.
Меня в свое время поразило утверждение Сергея Гуриева (тогда — безработного эмигранта), сделанное им в детском лагере «Марабу». Он начал рассказ об экономике с того, что она сегодня — гуманитарная наука. Как, разве она не про цифры биржевых индексов и валютных курсов? Нет, она про то, как люди принимают решения и взаимодействуют друг с другом. А индексы и курсы — производные, их посчитает машина.
В моей родной области, филологии, я люблю приводить еще один пример. Тот самый компьютер играет в шахматы на уровне чемпиона мира, но не умеет переводить простейшие художественные тексты хотя бы на уровне старшеклассника.
И создатели всевозможных поисковиков, контекстных реклам и т.д. обращаются прежде всего к лингвистам в надежде понять, как устроен человеческий язык, как может машина максимально точно и полно уловить суть запроса, выраженного простыми повседневными словами.
Некогда русская интеллигенция была своего рода посредником между государством и менее образованной частью общества: доносила до крестьян и рабочих государственную волю, а заодно, по собственной инициативе, печалилась перед властью за простых людей. Новые поколения гуманитариев (включая тех, кто говорит с людьми о математике, физике, программировании) будут помогать отдельным личностям осмыслять свое место в мире, приобретать новые навыки и компетенции, делать повседневные выборы и взаимодействовать друг с другом. А черновую работу люди отдадут компьютерам, и гуманитарии в том числе будут учить людей разговаривать с ними на своем, человеческом языке о своих, человеческих нуждах.
Мой сын заканчивает в этом году школу и собирается поступать на исторический факультет. Я уверен, это правильный выбор — за ним будущее.