Я, как мой дед ровно семьдесят два года назад, впервые оказался в прекрасном городе Вене. Только я привез туда жену, отмечать ее юбилей — а дед, гвардии полковник Глеб Сергеевич Десницкий, привел туда дивизию, и совсем по другому поводу.
Другой мой дед, Степан Иванович Филиппов, тоже прошел всю войну и закончил ее полковником, он был намного старше и умер задолго до моего рождения, я совсем мало знаю о нем. Но и деда Глеба я не запомнил — он умер, когда я был совсем маленьким.
А как было бы здорово обменяться впечатлениями…
Побывал ли дед тогда в венских музеях? Гулял ли по Пратеру? Слушал ли симфонии Моцарта, вальсы Штрауса или предпочел органную музыку в Петерскирхе? Попробовал ли нежной апрельской спаржи под охлажденное «Грюнер Ветлинер» или по-простому уминал жареные колбаски с пивом? Нет, я всё знаю про кашу и фронтовые сто грамм, но Победу они наверняка отпраздновали деликатесами. Уж командиры дивизий точно.
Впрочем, всё это мелочи, конечно. Как он дошел до Вены — вот это был бы рассказ поинтересней. Сегодня о подробностях его пути можно узнать разве что по сайту «Подвиг народа».
Мы любим вспоминать победы и награды — не любим прозу жизни.
Медаль «За оборону Ленинграда». Даже не стал бы спрашивать, что творилось в городе и знали ли об этом на передовой. Спросил бы другое: вот ты, дед, зенитчик. А правду ли теперь говорят, что только ленд-лиз закрыл потребности в зенитках? Вы бы справились без них? И какой ценой?
Орден Отечественной войны второй степени — за освобождение Донбасса от фашистов. Дед, ты мог бы себе представить то, что там произойдет спустя семьдесят лет? И как тебе? И что скажешь про «Боинг», рухнувший там, где ты, советский зенитчик, сбивал «Юнкерсы»?
А тот же орден первой степени — уже «за успешное выполнение специального задания правительства». Дед рассказывал (в пересказе отца) — за то, что купался в Черном море и воздухом весенним дышал в Ялте 1945 года. А налетов вражеской авиации на конференцию так и не случилось, за что и наградили.
Дед, видел ли ты их вблизи — трех лидеров, деливших мир? Какие они? Верил ли ты в долгое союзничество победителей?
А как тебе нынешние мечты о «новой Ялте» — взять и прочертить на глобусе зоны влияния?
Но оставим геополитику, и награды оставим. Мне бы хотелось услышать его рассказ о прозе войны — как выходили из окружения в Белоруссии летом 41-го, как учились воевать, брать на себя ответственность, не бояться окрика свыше — и только потому смогли ценой огромной крови дойти до Вены, Праги и Берлина.
Я расспросил бы его о том, как война открывает в людях лучшее и худшее одновременно. Его награда за Вену — швейцарские часы, которые ему подарила местная женщина за то, что он защитил ее от насилия советских солдат, и в семье эта история передавалась задолго до того, как всплыла эта тема в СМИ. Да, на немецкой и австрийской земле одни жестоко мстили за всё, что до этого видели в своих городах и селах, а другие — просто пользовались возможностью. А третьи, как могли, охраняли воинскую честь и дисциплину. Война открывает суть человека.
Но я бы спрашивал его не только об этой войне. Я бы спросил, как он шестнадцатилетним мальчишкой дворянского происхождения поступил в Красную армию под самый конец Гражданской. Хотел послужить своему народу, отдать мужику многовековой долг русского помещика, искал справедливого будущего? Я бы понял его, если бы он ушел в октябре 19-го из Орла вместе с добровольцами. Но ведь и меня тогда бы на свете не было. И не было бы блестящего командира дивизии в Вене 45-го…
Я бы спросил еще про кровавое колесо конца тридцатых.
Как командиры с боевым опытом и личным оружием в генштабовском доме ждали всю ночь звонка в дверь и с облегчением вздыхали, услышав, что позвонили в соседнюю? Как поспешно соглашались с приговорами и не пускали семьи арестованных на порог? Не пожалел ли тогда о своем мальчишеском выборе? Нет, после всего, что я знаю о боевом опыте деда, я не могу ни словечком упрекнуть его в трусости или глупости. Это не про него. Но откуда это? Нам важно понять, чтобы выйти из череды бесконечных повторений.
Кстати, об одном я бы точно не стал его спрашивать — об этих нынешних лозунгах «можем повторить».
Я знаю, что он воевал ровно за то, чтобы никогда и никому не пришлось этого ужаса повторять.
После войны командовал артиллерийским училищем в Житомире, оставил по себе такую память, что совсем недавно старый житомирский выпускник нашел меня в интернете и признавался в восторженной любви к моему деду. Теперь его былые выпускники оказались по обе стороны нового украинского фронта, но память у них общая.
А выйдя в отставку, дед создал вместе с товарищами военную игру «Зарница», ту самую. Был ее главным консультантом. И все это только для того, чтобы больше никогда не оказались на передовой неготовые мальчишки с оружием и их растерянные командиры, как в белорусских болотах сорок первого. Дед, как и «Зарница», не дожили до новогоднего штурма Грозного…
И еще мне рассказывал отец, как 21 августа 1968 года, в мой день рождения, они с дедом выпивали — и отец был безмерно рад своему первенцу (мне), а дед был мрачнее тучи. В этот день в Чехословакию вошли советские войска, и дед ждал Третьей мировой — ведь и Вторая началась через два с небольшим десятилетия после окончания Первой. Он знал цену этой войны, и самым страшным итогом его военной жизни стал бы именно этот: детям и внукам пришлось повторять.
Я знаю, он был бы счастлив, что теперь можно просто оформить визу, купить билет, сесть в самолет и через несколько часов пройтись по Вене с ее вальсами и сосисками, великолепными музеями и старомодными трамваями, чопорными австрийцами и нагловатыми туристами. Наш мир – это его победа. Он воевал не за ордена и не за лозунги, а за нас, за жизнь, свободу и радость каждого из нас. И благодарность наша вечна.
А еще я расспросил бы деда о том, как никто и никогда не возвращается с войны в прежнюю мирную жизнь. Он попытался, но не смог.
И остался с той женщиной, которую встретил на войне, рядом с которой прошел через неописуемое — и уже не смог расстаться. Вновь ни слова упрека после всего, что он для нас сделал… Просто повод задуматься, как много война отнимает у тех, кого она оставляет в живых. Она забирает всю довоенную жизнь, и это навсегда, и это не компенсируется салютами и наградами. И мы несем этот груз по сей день — не только благодарности и светлой памяти, но и страшных, невосполнимых потерь. Теряют не только жизни — потерять можно, как это было у моих родителей (1940 и 1941 годов рождения), раннее детство, и это шрам на всю жизнь.
Деду Глебу или деду Степану я не могу ни позвонить, ни написать. Мне очень не хватает их совета, их взгляда, их рассказа. Я уверен, что мы бы многое видели по-разному — но в этом же и есть главное преимущество смены поколений! Может быть, мы бы даже спорили. Но мне отчего-то кажется, что мы бы поняли друг друга прекрасно.
И совершенно точно на этом свете только им бы я позволял учить меня патриотизму — деду Глебу и деду Степану. Потому что они — настоящие.
Их, генерал-майора Десницкого и полковника Филиппова, больше нет на этой земле. Их место заняли ряженые лицедеи, штурмующие картонный рейхстаг и раздающие друг другу пластиковые награды.
Теперь взрослые — мы. Мы постараемся справиться.