Наша семья опять готовится к последнему звонку и выпускному. Для нас это будет особый рубеж: с сентября 1994 года в ней постоянно кто-то ходит в школу. В мае 2017-го ее покинет последний школьник, наш младший сын.
Школа нам обычно кажется чем-то незыблемым. Да, меняются учителя и порой программы, но вот она, стоит все на том же месте (пусть даже перестроенная), в ней все те же дневники с двойками (пусть даже электронные), все та же домашка (пусть даже скатанная не у соседки по парте, а из интернета). А о внутренних проблемах учительское сообщество предпочитает вслух не говорить, разве что пожалуется на недостаток финансирования — так кто у нас в стране на него не жалуется? Да и зарплаты учителей на общем бюджетном фоне выглядят не хуже прочих.
А проблемы, конечно, есть — просто учителям не с руки о них говорить, слишком они уязвимы, учителя. И дело даже не в том, что за выступление могут наказать конкретного человека — карающий меч опустится на всю школу. На полях замечу, что когда я пишу о проблемах церковной жизни в России, мне зачастую говорят знакомые священники, что они сами не могут ни о чем подобном сказать вслух, чтобы не поставить под удар свой приход, так что многие вещи говорить про церковь лучше мирянам. Ну, а про школу, стало быть — родителям.
И поэтому я не буду называть никаких конкретных имен и номеров, чтобы не повредить никому, я просто поговорю о том, как изменилась школа за эти двадцать два года с точки зрения обычного родителя. Ну, или необычного, как хотите — мы живем в ЦАО Москвы, мы не настолько богаты, чтобы отдавать детей в частные школы, но для нас крайне важно было отдать их в наилучшую из возможных и потом внимательно следить обо всем, что в школе происходит. И нас таких, подозреваю, немало.
Знаю, что девяностые официально у нас объявлены проклятыми, но для родителей школьников они были благословенными.
Старая советская система еще работала, а все ограничения были устранены — и те учителя, кто годами вынашивал мечты об идеальной школе, получили возможность их осуществить. Возникло много разных и удивительных мест, где детей учили те, кто всегда только этого и хотели, а те, кто в свое время стал учителем случайно, отправились зарабатывать деньги более легкими способами.
Тогда, впрочем, появились «эксклюзивные предложения» и «элитные клубы», но сразу стало ясно: большие деньги и качественное обучение далеко не всегда ходят рядом. А вот без фанатизма (в хорошем смысле) педагогов ничего не получится, и без достаточной степени свободы.
И все же в девяностых и в ранних двухтысячных эти оазисы педагогики цвели на фоне хиреющей массовой школы. Дорабатывавшим до пенсии Марьиваннам было совсем некуда деваться, талантливая молодежь в педвузы шла крайне неохотно, разве что за дипломом, чтобы потом его повесить на стенку в своей фирме. Работаешь в школе — значит, неудачник, никуда не пробился.
Зато срывать раздражение можно было почти без помех на детях, а также на их родителях.
Вы почему не научили своего ребенка? Почему не следите? Почему не обеспечиваете? Кстати, не забудьте сдать на то, на се, на пятое и десятое, и еще Марьиванна обижается, что подарок ко Дню учителя ей сделали не такой, как Клавдьсемённе.
Я уж не говорю о том, что в классах стало появляться все больше детей, совсем не знавших русского языка, и попытки обучить их азам грамматики отнимали основное время урока. Ну, и о том, что советские материальные ресурсы тоже постепенно оскудевали… Так что педагогический рай в девяностые соседствовал с педагогическим чистилищем, если не адом. И так не только в педагогике.
А в сытые двухтысячные в школы стало возвращаться государство. Одной рукой оно повышало зарплаты, выделяло средства на переоборудование, экскурсии, конференции (иногда удивительно щедрые) — а другой требовало от учителей все больше отчетности и все строже им грозило за всякие нарушения, а особо — за конвертики «на классные нужды».
И к середине нулевого десятилетия мы, родители, заметили, что раздерганной Марьиванне стало очень сложно чморить наших детей. А вот нам затроллить школу — легче легкого.
Малейшая неприятность с ребенком в учебные часы — уже повод для разбирательства и серьезных оргвыводов, да и финансовые нарушения — сразу уголовная статья. И нам поначалу понравилась эта перемена ролей.
Самое, пожалуй, интересное — что мы, родители, стали пересматривать былые договоренности (в том числе и неписанные) с педагогами. Например, возникло движение «дети вместо цветов»: по предложению самих учителей на первое сентября вместо тонн букетов, которые потом увядают по кабинетам, родителям предлагалось сделать взнос в благотворительный фонд на лечение больного ребенка. Интересно, что восстали на идею скорее некоторые родители, нежели педагоги: как это, ломать скрепы и устои? Как это мой без букета? Всегда было, а теперь нет? И приходилось объяснять: это только для желающих. Мы разные, вы имеете право не меняться.
Словом, общество начало договариваться само с собой. Еще один важнейший разговор — это скандал вокруг элитной (во всех смыслах) московской школы, в которой учителя, как оказалось, десятилетиями совращали подростков. И не сказать, чтобы это было секретом от всех, у кого в той школе были знакомые.
Но ведь это было личной драмой тех подростков, не правда ли? А вот в десятые — стало общественной проблемой.
Эта история стала поводом заново, не по отмашке сверху, определить границы приемлемого в отношениях между учителями и учениками. И родителями, которые, как всегда, всё прохлопали.
Но теперь, к середине десятых, неусыпный контроль над школой со стороны государства стал казаться нам, родителям, тяжким бременем. Про ЕГЭ и прочее ГТО даже говорить сейчас не буду. Важнее — пресловутая «оптимизация», когда стали сливать (какое удачное слово!) школы с целью уменьшить затраты на их содержание. В результате те самые оазисы педагогической мечты могли быть соединены с обычными микрорайонками — и понятно, по какому уровню прошло бы выравнивание. На защиту своих школ встали сами родители, четко осознав свои права и интересы, которые в данном случае расходились с интересами бюджетной бухгалтерии. Многое удалось отстоять.
Теперь главное пугало — идея ввести единые учебники и сплошные уроки патриотизма пополам с духовностью. Что нужно нам, родителям? Обеспечить детям безопасную, комфортную и интересную среду и наделить их знаниями и умениями, которые понадобятся для жизни в середине XXI века в бурно меняющемся мире. И у родителей как у граждан и налогоплательщиков есть право требовать этого от государства.
А что нужно ему, государству? Пожалуй, совсем иное — куда-то деть всю эту массу детей и по дороге приучить их хорошо себя вести. Например, не выходить на протестные митинги. Не случайно в последнее время появился «антирейтинг» школ, выпускники которых чаще всего заметны на митингах, и не случайно он, в общем и целом, совпадает с рейтингом призеров олимпиад.
Если школа учит думать, значит, ее выпускники иногда набредают на мысли, не санкционированные начальством.
Опытный учительский коллектив, переживший и безденежную вольность девяностых, и забюрокраченную реорганизацию десятых, не так-то просто скушать, но все же учителя — наемные работники государства и могут требовать гораздо меньше, чем родители. Так мы наконец-то встали в одни ряды с пресловутой Марией Ивановной (заранее прошу прощения у всех учительниц с этим именем) и осознали, что у нас есть общие интересы — интересы наших детей. И учимся их грамотно и последовательно отстаивать, причем отстаивать вместе.
Теперь, выслушивая очередные новости о школьных реформах, я все чаще вздыхаю: слава Богу, наших уже не коснется. Успели проскочить. Только в сентябре 2019 года, как мы рассчитываем, в школу пойдет наш старший внук. Что, растерянный первоклашка, встретит он за ее порогом? Как изменится она за следующие одиннадцать лет, каким выпускником будет он в 2030-м? Это зависит в основном от нас, сегодняшних.