Бывают книги, которые обгоняют свое время. Когда в 1921 году Чуковский написал свою сказку для детей «Тараканище», он не ожидал, что через десять лет она будет восприниматься как острая сатира на диктатора. Или он поэтическим чутьем уловил, куда движется время, и описал все заранее?
Книга Людмилы Улицкой «Зеленый шатер» вышла в 2011 году и сначала не привлекла особого внимания. Она говорила о диссидентском движении 60-х и 70-х годов прошлого века. Сюжета захватывающего не было, все основные события упоминались в первых главах, а дальше был просто набор эпизодов, на первый взгляд довольно незначительных, к тому же вне хронологического порядка.
Больше всего откликов вызвала сама подача материала. Как и в предыдущей книге, «Даниэль Штайн, переводчик», писательница взяла настоящую биографию (а не просто выдумала типичного героя вроде Андрея Болконского) и существенно переработала ее. В результате это как бы и не трагическая история диссидента Ильи Габая, но всякий, кто его знал, видит в книге его искаженный портрет.
Этот прием и мне не кажется вполне этичным, но он, кажется, сработал. В результате книга получилась живой, пусть очень субъективной и даже скандальной. Это размышление над проклятыми вопросами российской интеллигенции, которые вдруг снова стали необычайно актуальными в середине десятых годов. А тогда, в мирном и благополучном 2011-м, казалось, что все это дела давно минувших дней…
Итак, советские диссиденты. Большой террор, большая война и маленькая оттепель остались позади.
Жить можно, и вполне сносно, если соблюдать правила. Они включают в себя сотрудничество с режимом, причем достаточно мягкое.
Переводчице, например, нужно написать достаточно формальный отчет в КГБ о поведении иностранца, которого она сопровождала в поездке по стране. И что? И все так делают, и ничего.
А фотографу нужно предоставлять по одному экземпляру своей портретной галереи. И что такого страшного? В архивах Лубянки они только целее будут. Остальное можно хранить и даже переправлять на Запад, и потом самому выехать туда.
А психиатру нужно поставить определенный диагноз пациенту, который и вправду злоупотребляет спиртным, и правда ведет себя порой несколько неадекватно. Пусть его подлечат в закрытом учреждении.
А главному герою, чтобы остаться на свободе, нужно подписать донос на людей, которых он даже не знает, и он предпочитает выйти в открытое окно… И
где она, та грань, где маленький компромисс становится большим предательством? Да ведь изнутри и незаметно.
Нет, конечно, герои без страха и упрека в книге тоже есть. Один из героев-диссидентов, художник, прячется от ареста в глухой деревне, где зимой живут, а точнее, доживают три нищие старухи — та самая традиционная архаичная Русь, о которой стонут нынешние консерваторы-реконструкторы. Жизнь прошла, мужья сгинули на войне, здоровье осталось на колхозном поле, дети спились или уехали в город.
Власти бабки не нужны, а она — им: варят себе «картошки» и пьют умеренно, по бутылке в неделю, ожидая собственной кончины.
И столичный богемный житель вдруг сталкивается с этой корявой наготой как с чем-то самым настоящим в своей жизни. С Россией, которой он не знал, как не знали до него декабристы, как не будут знать после него хипстеры.
А самое необычное, что в этой схеме гэбэшники не всегда ужасны, а диссиденты не всегда правы. Вот пятнадцатилетняя девочка, оставшаяся одна после ареста родителей-марксистов, с наслаждением выносит на помойку труды классиков марксизма-ленинизма: у нее не было детства, сплошной подпольный кружок. И теперь в этой квартире будут только белые стены и никаких книг о политике.
Это ведь книга и о том, как человек самой высокой жертвенности и нравственной чистоты может в борьбе за истину испортить жизнь своим близким.
И рецептов, как надо тут поступать, просто нет. Автор сочувствует всем — и никого не называет правым.
А ведь нам этого так не хватает сегодня! Что делать людям с честью и умом, живущим в нынешней России со всей ее похожестью на брежневский СССР? Валить из этой страны, где никогда ничего хорошего? Смело бороться за правду и принимать неизбежные последствия? Жить тихой частной жизнью, сберегая близких и стараясь не делать подлостей? Или, может, осознанно служить режиму, который все же уберегает страну от худших бедствий и, кстати, платит за услуги? Каждый решает сам.
Но есть у героев того времени (а впрочем, и нашего) одна общая черта. Мы — безотцовщина. Роман начинается с описания того, как в трех московских домах слушают в марте 1953-го сообщения о болезни и смерти вождя. Где глухо воют, где тихо радуются, где призывают сплотить ряды. Но для всех это уход универсального отца, любимого или ненавидимого, и все остаются теперь сиротами.
Это роман о советской версии кидалтов — физиологически и юридически взрослых людей, которые в своем поведении так и остаются подростками.
У биологов (а Улицкая по образованию биолог) это называется «неотения»: живые существа начинают размножаться, прежде чем становятся взрослыми, и передают эту невзрослость дальше по наследству. И, добавим про наше общество, и эту безотцовщину.
Нам вечно нужен вождь и отец. Он может быть для нас спасителем Отечества или кровавым диктатором, с которым надлежит бороться, или просто главным ориентиром на фоне унылого пейзажа, но у нас без него просто не получается. И когда он вдруг куда-то исчезает, мы тут же назначаем на его место нового. И потом мучаемся вопросом, нужно ли ему служить, можно ли идти на компромисс, следует ли бороться.
Нравственный выбор нужно непременно выносить вне себя и обсуждать, как быть с вождем, а не с самим собой. С самим собой подростку страшновато.
А с другой стороны, именно наше время есть время самого радикального, пожалуй, пересмотра этой парадигмы за всю отечественную историю. Есть у Улицкой и об этом. К современному городскому парню приходит старушка из деревни и сообщает, что у нее под домом захоронены кости предка этого парня, тайного священника и епископа, который с самой войны жил у нее в подвале на нелегальном положении, и все, кто его знал, чтят его как великого святого. И вот теперь дом сносят, кости надо перезахоронить, а парню некогда, не до того… Так он и не встречается со своим святым предком, его кости унесли неведомые почитатели в неизвестную сторону.
Реальность оказалась еще интереснее вымысла. Улицкая, возможно, имела в виду историю легендарного отца Павла Троицкого — подпольного священника, который был духовным отцом многих нынешних известных священников и даже епископов. Только его никто из них не видел. Отец Павел жил в уединении в деревенском доме и общался при помощи писем, которые доставляла его верная почитательница.
Он руководил каждым шагом подопечных, устраивал свадьбы и рукоположения, даже указывал, ложиться ли на операцию.
И вот сегодня его духовные дети, теперь сами в высоком сане, периодически рассказывают нам, как именно надо строить семью, что вообще делать православному человеку, к негодованию либеральной общественности в рунете. Они ведь продолжают ту же традицию духовничества как всевластия.
Только вскоре после выхода книги Улицкой открылись интересные обстоятельства. Оказалось, что по документам ГУЛАГа Павел Троицкий умер еще во время войны, и никаких независимых свидетельств его жизни после нее просто не существует: ни могилы, ни дома, ни свидетелей. Есть его письма, но те, кто ими владеет, не дают их для сравнения с образцами почерка в его деле. Для них все, связанное с отцом Павлом, — таинство веры, не нуждающееся в доказательствах.
Скептики считают, что отца Павла не было, а на самом деле все это была тонкая игра КГБ, который мягко контролировал известнейших московских священников. А могла это быть и личная игра той самой его почитательницы или кого-то, кто действовал через нее. Мы вряд ли в ближайшем будущем узнаем, какая версия верна.
Важно другое: там, где люди нуждаются в безусловном авторитете для решения любых проблем, этот авторитет появится. Будет это власть, или «люди нашего круга», или таинственный старец в тверских лесах, не так и важно. Главное, научиться решать самому и отвечать за себя.
Как это происходило полвека назад, описала Улицкая. Как сегодня — видим сами.