В новейшем российском календаре есть два праздника, накануне которых социологи предаются «любимой забаве» — спрашивают людей, что это за праздник. И всякий раз — уже вполне рутинно, хотя кому-то кажется, что со злорадством, — констатируют: не знают наши люди в большом количестве, что сей за день и почему он, собственно, отмечен красным в календаре. Речь, конечно, о 4 ноября и 12 июня.
На сей раз Левада-центр решил справиться у россиян, почему и за что им дарован выходной день в начале лета. Оказалось, что про День России толком не ведают более половины опрошенных.
44% смогли точно назвать сам праздник. 45% не знают, что именно произошло 12 июня 1990 года.
Остальные что-то смутное вспоминают «по мотивам». Кто говорит о «дне независимости» (29%). Кто-то вспомнит «годовщину принятия декларации о суверенитете» (8%), кто-то приплетет сюда «выборы первого президента России» (тоже 8%). В последнем и предпоследнем суждении есть, кстати, своя логика. Первоначально ведь праздновался факт принятия Верховным Советом РСФСР декларации о суверенитете. А сама эта декларация считалась в контексте тогдашних разборок Ельцина с Горбачевым обоснованием для учреждения поста президента России и проведения соответствующих выборов.
При этом популярность и узнаваемость праздника упала. В прошлом году о Дне России знали 50% граждан. В отличие, кстати, от Дня народного единства, узнаваемость и признание которого хоть и медленно, но растет. В этом плане эта дата более естественно вписывается в логику отечественных традиций, согласно которым мы чаще всего отмечаем нечто связанное с военными победами. В случае с 4 ноября большой части населения удалось навязать именно такую ассоциацию, в том числе с помощью псевдоисторических фильмов. Хотя, строго говоря, именно 4 ноября 1612 года поляков из Москвы не изгоняли. В этот день (как и 3, и 5 ноября) вообще ничего значимого не произошло. Что, в сущности, за давностью лет уже и неважно.
Обычно после опубликования свидетельств «дремучего» отношения сограждан к официальному празднику тут же вылезает кто-нибудь из так называемой оппозиции и вскрикивает: мол, не прижился ваш «антисоветский» праздник, надо его отменить, а что-нибудь «исконно российское» праздновать в иной день. Смешно, конечно, но громче всех на эту тему в связи с 12 июня кричат коммунисты, выискивающие в современной повестке такие темы, чтобы, не дай бог, не вызвать недовольства властей, но при этом напомнить о своей «лояльной оппозиционности».
Компартия РСФСР, между тем, чьей наследницей является нынешняя зюгановская организация «ленинцев и пламенных революционеров», 12 июня 1990 года голосовала за принятие резолюции о российском суверенитете. Более того, без ее голосов этот документ вряд ли был бы тогда принят.
КПРФ Зюганова, чуя тренд и господствующий в политике ветер, предлагает (вслед за РПЦ) перенести праздник на день крещения Руси князем Владимиром. За такое похвальное подобострастное рвение им, конечно, в управлении внутренней политики АП поставят «зачет» в табеле о поведении. Но есть нюанс:
как они себе представляют празднование такого праздника в мусульманских республиках? Скажем, в Чечне и Татарстане.
На деле, если вдуматься, попахивает ведь «уголовочкой» — за призыв к подрыву единства страны.
Возможно, с историческим «обоснованием» дата 12 июня и подкачала. Как, спрашивается, праздновать голосование в парламенте какой-то там резолюции? Тем более что принятие этого документа было не чем иным, как результатом внутриэлитных игр и интриг на фоне распадавшегося Советского Союза.
Игры в российский суверенитет ложились на распространенное тогда обывательское представление о том, что, мол, РСФСР «всех кормит». И стоит ей сбросить с себя обузу в виде всяких там азиатских республик, как почти моментально настанет полное сытое счастье. Среди более продвинутой публики, помнится, тогда ходили слухи о якобы некоем «секретном плане Андропова», который тоже предполагал «сбросить балласт» в виде среднеазиатских «иждивенцев» в пользу укрепления остального Союза.
Состояние общественного мнения тогда по части «большой геополитики», надо признать, были довольно дремучими. Таковым оно, увы, осталось и теперь.
Спекуляции на тему «кто кого кормит» использовались в том числе и в прибалтийских республиках СССР, но еще сильнее там был порыв «покончить с оккупацией». И движение прибалтов сначала к автономии, а потом к независимости действительно пользовалось широкой массовой поддержкой. А что в РСФСР? Разве было аналогичное движение? Разве была борьба хоть за независимость, хоть за суверенитет? Да хоть бы какое массовое желание, оно же народная мечта? Если не считать, конечно, досужих, ленных и вполне безграмотных рассуждений на кухнях о том, как дотационные национальные окраины «сосут кровь из русского села».
Сам распад СССР, будучи во многом объективно (стратегически) обусловленным сильнейшим внутренним кризисом всей советской системы — и политическим, и экономическим, — назревавшим с начала 70-х годов, чисто технически (тактически) стал результатом интриг, ошибок и сознательных разрушительных действий поздней советской номенклатуры. Это как с Первой мировой войной. Она зрела, зрела, но до выстрела в Сараево так и не начиналась.
Так вот, принятие резолюции о суверенитете РСФСР политически стало именно тем «выстрелом в Сараево»,
подтолкнув процессы, которые к тому моменту стали необратимыми и весь вопрос был во времени их реализации.
Дата 12 июня в головах тогдашних политических лидеров стал не чем иным, как калькой с Декларации независимости США 4 июля 1776 года. Там тоже формально было «всего лишь» голосование. Кстати, если говорить о том, насколько американцы знают, что именно они празднуют в День независимости, то, конечно, цифры будут сильно не в нашу пользу.
Однако некоторым утешением может стать то, что «дремучих» людей достаточно в любом обществе. Согласно проведенному несколько лет назад опросу, примерно четверть американцев моложе 45 лет не смогли назвать страну, от которой провозгласили независимость первые 13 штатов. Значительное количество не могло вспомнить год, когда это произошло. Так что посмотрим лет через 200. Может, узнаваемость нашего праздника к тому времени в нашей стране выправится.
То же самое, кстати, касается признания «правильности» запущенных в свое время исторических процессов. Людям свойственно скептически смотреть на настоящее применительно к тому, как о нем мечтали их предки. Скажем, в рамках вышеупомянутого опроса Службы Гэллапа в США, лишь 54% американцев посчитали, что «отцы-основатели» были бы довольны, увидев американское настоящее, зато внушительные 42% придерживались противоположного мнения — мол, отцы были бы разочарованы. В годы экономических кризисов обычно растет число вторых и падает число первых.
В этом плане россияне настроены сегодня куда более позитивно: более половины (56%) считают, что отмечаемая независимость пошла в целом во благо России. Хотя год назад все же так думали больше — 61%. О том, что независимость повредила России, сказал 21% респондентов (15% в 2015 году).
Укоренится ли День России более прочно в сознании граждан? Во многом это зависит как от общего положения дел в стране, так и от политики и пропаганды властей. Какое-то время сам праздник этот негласно считался слишком «ельцинским», чтобы выпячивать его значимость. Однако постепенно такое отношение, как мне кажется, уходит.
Зато повышается запрос на то, что называется «официальным патриотизмом». А тут все даты, как известно, хороши.
Исторические обоснования, как видно по опыту того же 4 ноября, дело наживное. К тому же вместо исторических обоснований можно придумать современное наполнение, создать массовую привычку у людей отмечать нечто связанное с суверенитетом страны в определенный день. Ведь, скажем, никто не вспоминает уже, какие такие исторические обоснования были придуманы в свое время для Дня города Москвы в начале сентября. Но привычка и традиции созданы. Бюджеты подтянуты, они и делают праздник.
Вопрос, стало быть, «в самом малом» — в наполнении положительным конкретным содержанием понятия суверенитета.
Про который у нас все так любят говорить. Но пафосно, а не конкретно. Суверенитет — он в умах обывателей про национальную гордость. А когда заходит речь про гордость, то первый напрашивающийся вопрос — чем именно? И тут могут возникать всякие опасные ассоциации и вихляние мыслей. Некоторые уже, скажем, позволяют себе язвить даже по поводу Дня Победы. Мол, бывшие побежденные сегодня живут лучше, чем победители. Но в случае с Победой 9 мая все же речь идет о подвиге, славе, героизме, доблести предков и действительно о войне за независимость и т.д. А когда абстрактно пытаются говорить про суверенитет и национальную гордость, то куда прямее напрашиваются ассоциации с качеством образования и медицины, дорог, уровнем благосостояния в целом и пенсионеров отдельности.
12 июня, День России, в отличие от действительно священного для подавляющего большинства Дня Победы, пока еще не стал настолько самоочевидным и самодостаточным праздником, чтобы в этот день было политически неловко задавать неудобные вопросы. Мол, чем гордиться-то? С другой стороны, вот вам и совершенно очевидный путь к укоренению в народном сознании уважения к этому дню (вне зависимости от того, что там действительно произошло в истории и произошло что-либо вообще).
Когда в стране большинство будет жить в достатке и счастье, когда не будут периодически возникать сомнения в том, что система устроена как-то не очень справедливо, а страна идет куда-то, может, и туда, но каким-то странным маршрутом, тогда социологи, может, перестанут проводить свои «провокационные опросы». За бесполезностью. Поскольку ответ будет слишком очевиден: мы будем поголовно не только знать, что мы празднуем, но и почему именно. Так что праздник этот когда-нибудь, будем надеяться, окончательно приживется. Но процесс этот будет небыстрым. А путь к всеобщему счастью — сильно извилистым. Ну, в общем, как мы любим.