А что мы, собственно, празднуем 1 мая? В прошлом году его отмечали (по опросам) 40% россиян, в этом году собирались примерно треть. Но отметили, конечно, по-своему все. Потому как выходной. При этом большинство отмечающих как праздник по-прежнему считают, что празднуют именно «Международный день солидарности трудящихся». Каких трудящихся? С кем именно мы нынче солидарны, а они с нами? Эти люди душой, видимо, еще не до конца подтянулись из прошлого. А ведь нынешнее официальное название «Праздника Весны и Труда» Первомай получил еще в 1992 году.
С тех пор он лишь убавлял в своей популярности и сейчас уступает не только такому безусловному авторитету, как священный для нас День Победы, с которым как раз все понятно всем (его празднуют не менее 80% россиян), но и Новому году, Женскому дню, 23 февраля и теперь уже и Пасхе, опережая только День России (его празднуют примерно четверть) и День народного единства, который уже почти никто праздником и не считает (15% «поддержки»), в том числе те, кто празднует «солидарность трудящихся».
Может, в свое время зря Первомай переименовали? Ведь его наиболее известное название «День Международной солидарности трудящихся» сохранилось во многих странах мира. Он вообще много где отмечается, будучи также выходным днем, в том числе во многих странах Европы. И отмечается, заметим, не как «не пойми что», а весьма близко к своему социально-политическому значению, как оно закрепилось за ним более ста лет назад. В том смысле, что у людей труда (всякого труда) есть свои права и интересы, и они имеют законную возможность о них как минимум периодически напоминать, в том числе в форме шествий мирно и без оружия.
Оно, конечно, весной вообще всегда хочется что-то праздновать. Поэтому традиции Первомая уходят еще в историю Древнего Рима, в языческие времена. С тех пор подобные весенние празднования были привязаны к циклу сельскохозяйственных работ. Однако по мере того как в мире произошла промышленная революция, основным движителем праздника, наполнившим его новым содержанием, стал рабочий класс, ныне именуемый на Западе аполитично «синими воротничками», а у нас не менее аполитично – «людьми труда» (будто офисный «планктон» – это не трудящиеся).
В Россию Первомай пришел от «коллективного Запада», как и марксизм. Хуже того, он был изобретением англосаксов, ведь первая «маевка» произошла в Чикаго в 1886 году.
А первое бодрое празднование Первомая в Российской империи произошло в виде стачки в 1890 году в Варшаве, других «англосаксов», кроме своих католиков, у нас тогда в Империи не было.
В советской школе, помнится, не очень акцентировали внимание на то, что первый Первомай в России начался с Польши. Эту часть революционной истории советские учителя пытались укоренить в районе Иваново-Вознесенска, где из «подпольных весенних пикников рабочих», начиная с 1893 года, вырос во времена революции 1905–07 гг. первый Совет рабочих депутатов. Форму которого, может, подсказало земство, но никто тогда не знал, как далеко все зайдет.
В Советской России Первомай – как День Интернационала – стал государственным праздником с 1918 года, затем он еще несколько раз менял свое название. Всем привычное – «День международной солидарности трудящихся» – обрел лишь в 1972 году. Это был своего рода отблеск разрядки (в космополитичном слове «международной») – лозунги пролетарской всемирной революции к тому времени уже давно были сняты с повестки КПСС. Хотя почти до конца существования СССР на Красной площади 1 мая проводили военные парады (как и 7 ноября), после чего следовала массовая демонстрация.
На нее, разумеется, отправляли людей по разнарядке по производственному принципу, снабжая лозунгами и транспарантами. Нельзя было просто так взять и примкнуть к демонстрации не от своего предприятия, были ответственные, которые за этим следили. Но многие люди охотно шли и сами. И на Первомай куда охотнее, чем на аналогичную демонстрацию 7 ноября, потому как в ноябре в наших краях уже холодно.
Правда, по мере распределения садово-огородных участков среди горожан (тоже за это спасибо дорогому Леониду Ильичу) многие стали отпрашиваться на Первомай в пользу своих личных шести соток, отрабатывая проявление советской патриотической коллективной сознательности на холодном ноябрьском шествии. Отпрашиваться всегда и со всех демонстраций было делом подозрительным и предосудительным.
Накануне Первомая в советских газетах недели за две-три публиковали «призывы к Первомаю». Чтобы трудящимся было что кричать и скандировать (впрочем, лозунги зачитывал на Красной площади диктор, демонстрантам лишь предоставлялась возможность кричать «Ура!» и размахивать флагами и транспарантами), а также давали время для изготовления транспарантов и плакатов соответствующего содержания.
«Не утвержденных» плакатов и лозунгов, разумеется, ни на какой демонстрации, тем более на Красной площади, быть не могло. Для пропагандистов, но также и западных советологов (тех же англосаксов) изучение призывов ЦК КПСС было не совсем уж бесполезным чтивом:
набор лозунгов в их конкретных формулировках давали определенный срез текущей политики СССР, хотя продраться сквозь советский трескучий новояз было непросто.
Например, к 1 мая 1985 года (уже Горбачев был генсеком) призывов ЦК КПСС было аж 60. Структура была традиционной. Самым расхожим лозунгом был в поздние советские времена, разумеется, «Мир! Труд! Май!» (он даже не требовал ежегодного переутверждения). В утвержденном же в 1985 году списке сначала, как всегда, шли самые общие призывы. Типа «Да здравствует пролетарский, социалистический интернационализм!»; «Да здравствует марксизм-ленинизм — вечно живое революционное интернациональное учение!»; «Братский привет коммунистическим и рабочим партиям!»; отдельно – «Братский привет народам социалистических стран!»; и отдельно «Братский привет народам, освободившимся от колониального ига и избравшим путь социалистического развития!». Затем в том же стиле обращения к народам Азии, Африки, Латинской Америки, которых призывали бороться «против империалистической политики агрессии и насилия», колониализма и расизма и пр. Отдельно ЦК КПСС призывал дать свободу Намибии и «покончить с позорной системой апартеида в Южной Африке», прекратить «агрессивные действия США против Никарагуа», крепить «солидарность со справедливой борьбой арабского народа Палестины». Европейцев призывали «усилить борьбу против превращения Западной Европы в ракетно-ядерный плацдарм американского империализма». И так далее.
После внешней политики (примерно треть призывов, «международное положение» в документах КПСС традиционно шло впереди социально-экономических разделов, «борьба за мир во всем мире» в этом смысле ставилась выше обустройства каких-нибудь сел Нечерноземья) в списке призывов шла политика внутренняя.
Про то, чтобы «крепить экономическое и оборонное могущество нашей Родины», выполнить очередной пятилетний план, бороться «за повышение эффективности производства, рост производительности труда, ускорение научно-технического прогресса», лучше использовать машины и оборудование, осваивать «действующие и вновь вводимые мощности», бороться за экономию материальных ресурсов. Были «адресные обращения» – кому что крепить, что ускорять, за что бороться и куда идти – к народным контролерам, работникам ТЭК, металлургам, машиностроителям, работникам химпрома, транспорта и связи, строителям и монтажникам, работникам АПК. И, разумеется, к работникам идеологического фронта, которых призывали «убедительно пропагандировать идеи партии в массах, глубже и ярче раскрывать достижения общества развитого социализма, активно разоблачать подрывную империалистическую пропаганду». Никто не был забыт в первомайских призывах, даже физкультурники, а также просто «юноши и девушки», которых призывали крепить как антиимпериалистическую солидарность, так и мир и дружбу между народами, готовясь к очередному международному фестивалю молодежи и студентов.
В сравнении с таким всеохватным пафосом нынешние призывы к Первомаю от ЦК КПРФ выглядят, на мой взгляд, бессодержательно — даже по сравнению с политической трескотней КПСС (это оценочное суждение). По количеству призывов – чуть более двух десятков. Из «общего порядка» – типа «Ленин – Сталин – Социализм!»; «За власть народа и социалистическое возрождение!» и «Водрузим над страной Красное Знамя социализма!». Из «международки» – только два: «За независимость Донбасса!» и «За освобождение Украины от нацизма, фашизма и бандеровщины» (тут, кстати, путаница по советским меркам, когда было принято оттачивать подобные формулировки филигранно, и даже политическая безграмотность: именно с фашизмом – итальянский термин – в отличие от нацизма, бороться на Украине вроде как задача не ставилась, так что либо одно, либо другое ). Из «как бы про экономику» разве что «От власти олигархии – к народовластию и социализму!»; «Природные ресурсы и стратегические отрасли – на службу народа!» и «Даешь Госплан и национализацию стратегических отраслей экономики!». Ничего – ни по какую отрасль, никаких обращений ни к кому из социальных слоев и групп населения. Ни слова о чем-либо актуальном (кроме Донбасса). Лозунги КПСС на этом фоне – просто кладезь ценных советов и рецептов.
Что касается «коллективного Запада», включая хитроумных англосаксов, то они еще в XIX веке умели, как говорится у политтехнологов, «перехватить повестку», по-нашему – выпустить пар. И инкорпорировать то, что могло разрушить систему, в то, что делало ее еще крепче, поскольку гибче. Эх, если бы Николай Второй пошел по такому же пути с тем же поднимающимся рабочим классом, то и у нас все могло быть по-другому.
По такой логике ему надо бы не расстреливать демонстрацию с петицией 9 января 1905 года, а выйти к ним поговорить. А еще самому примкнуть к какой-нибудь «маевке». А так, когда знать лишь в феврале – марте 1917 года нацепила на себя красные банты, то было уже поздно.
А вот в Америке президент Гровер Кливленд учредил «День труда» спустя всего пять лет после знаменитой Чикагской стачки. Правда, не 1 мая, а в первый понедельник сентября (то есть «перехватил и сместил»). Это и сейчас нерабочий день в США и Канаде. Хотели ведь рабочие, чтобы их уважили, – вот так и был сделан первый шаг в этом направлении.
Постепенно демонстрации протеста и стачки выродились в праздничные барбекю на хорошо постриженном газоне на заднем дворе личного домика «представителя рабочего класса».
В лютые годы холодной войны, в 1958 году президент США Эйзенхауэр тоже попытался по-своему перебить коммунистическую повестку, подписав резолюцию об учреждении 1 мая «Дня лояльности» – в противовес идее «международной солидарности трудящихся всего мира». В документе было сказано, что данный день должен стать днем «подтверждения лояльности Соединенным Штатам и наследию американской свободы». Именно американской и никакой другой. В этот день в школах и других общественных местах должны были проводиться специальные патриотические церемонии, в том числе поднятие государственного флага.
В Европе кто, думаете, первым додумался до того, чтобы сделать Первомай праздником? Правильно, Адольф Гитлер, в 1933 году. Правда, он тут же запретил все независимые профсоюзы, чего во многих других развитых странах «коллективного Запада» разумно делать не стали. Поэтому профсоюзы там постепенно из средств преимущественно «антирежимной» борьбы за права трудящихся превратились в средства системного (и это ключевое слово) диалога с властью, который полностью протекает в легальных формах. По мере падения роли профсоюзов в контексте современной экономики эти функции перешли к другим общественными институтам, включая СМИ.
Ну а то, что во многих странах День международной солидарности трудящихся протекает сейчас скорее в формах весенних фестивалей и перформансов, ярмарок и барбекю на свежем воздухе, нежели стачек и протестных демонстраций, говорит о том, что дело чикагских, польских и других рабочих позапрошлого века, стоявших у истоков движения, не пропало даром. Многого ведь удалось добиться, в том числе благодаря конкуренции с СССР и его масштабными, действительно революционными по тем временам социальными программами. Жаль, что ни мы с ними больше не солидарны, ни они с нами.
Автор выражает личное мнение, которое может не совпадать с позицией редакции.