Едва люди столкнулись с инфекционными заболеваниями и эпидемиями, они стали винить в них тех… Кто и так враг, недруг или просто чужой-понаехавший. Уже первая описанная в истории эпидемия – у Фукидида – предположительно тифа, внесла коррективы в ход Пелопоннесской войны в пятом веке до нашей эры. «На Афины болезнь обрушилась внезапно и прежде всего поразила жителей Пирея, – пишет Фукидид, – афиняне и говорили, будто пелопоннесцы отравили там цистерны; водопроводов в то время в Пирее еще не было. Люди стали умирать в большом числе». В Средние века часто в число «отравителей» записывали евреев. Потом появились другие «виноватые».
В ХIХ – начале ХХ века, когда в Европу пришла холера, там стали частым явлением так называемые «холерные бунты». Кстати, ранее чумные бунты не получили такого же широкого распространения. Впрочем, в России и их тоже было несколько – самый знаменитый в 1771-м в Москве. Тогда поначалу Екатерина II не восприняла эпидемию всерьез: мол, нет никакой моровой язвы, а речь лишь о нескольких случаях «гнилой горячки». Карантин хоть и был объявлен, но соблюдался плохо, ситуация вышла из-под контроля. И лишь когда разъяренная толпа, убив митрополита Амвросия (он не дал доступа к иконе Боголюбской божьей матери, чтобы не распространять заразу), разгромила полгорода, на усмирение был послан граф Орлов с войсками, который ужесточил карантин, увеличил жалование докторам, полторы же сотни зачинщиков были строго наказаны.
Но, повторим, «против чумы» бунтовали не так чтобы часто. Почему? Предложу свою версию: летальность от чумы гораздо выше (для разных форм в Средние века – от 95 до практически 100%), выше и заразность, она проявляется быстрее и страшнее, смерть наступает довольно быстро. При таком ужасе – уже не до бунтов.
Холера же не казалась такой же опасной, летальность ниже (но все равно до 50%, если совсем ничего не делать), многие даже поправлялись. Перефразируя сегодняшние рассуждения о ковиде как о «просто гриппе» – то был «просто понос». На фоне вообще высокой смертности населения в те времена «просто еще одна болезнь, от которой умирают люди», не казалась чем-то таким, ради чего надо терпеть навязываемые властями карантины.
Простые обыватели возмущались, разумеется, не против самой болезни (как говорится, бог послал) и не убогого лечения (никаких сносных лекарств не было фактически до конца ХIХ века, пути облегчения состояния больного нащупывали опытным путем, как и сейчас с ковидом) или против антисанитарии, которая была основной ее причиной. Это были бунты были против властей – за то, что вводили карантины и мешали людям «жить нормальной жизнью» (эту формулу тоже придумали не нынешние ковид-диссиденты). А также против врачей, которые либо «нарочно выявляли» больных, либо «придумали» болезнь, которой вовсе и нет.
Однако и далекие от власти и медицины маргиналы все равно часто оказывались «виноватыми». Например, за первую холерную эпидемию в Испании в 1834 году досталось иезуитам. А в 1831 году в прусском Кенигсберге «вспомнили» снова о евреях. Они же стали крайними в Юзовке (ныне Донецк) в 1892 году. Английские доктора стали «виноватыми» в эпидемии холеры в Египте в 1882. Во время холерного бунта в Астрахани в 1892 году крайними разъяренная толпа сделала торговцев вином из Армении и Персии, именно они якобы «разносили заразу». В итальянской Тоскане по время эпидемии 1910-1911 годов гнев обрушился на цыган. Иностранные миссионеры пали жертвой «холерных разборок» во время эпидемии в Китае примерно тогда же.
Однако в Новое время холерные бунты все чаще приобретали оттенок именно антирежимных протестов. А поскольку доктора в то время воспринимались как часть элиты, то доставалось и им.
Теперь врачи частью элиты не воспринимаются, а потому уже не они главные объекты нападок тех же ковид-диссидентов. Разве что их винят в «накручивании статистики» и потворстве «большой фарме», которая, разумеется, наживается на пандемии и по этой причине та будет вечной. В основе своей эти заблуждения не новы.
Так, поводом для «холерного бунта» в английском Ливерпуле в 1831 году стали слухи о том, что врачи «придумали» всю эту холеру (завезенную из Индии), а на самом деле забирают людей к себе в больницы и там умерщвляют, чтобы проводить опыты на трупах в анатомических театрах. По Англии и Шотландии в начале 1830-х прокатились более 70 городских бунтов, все против «излишних» карантинных ограничений. С поджогами домов представителей власти и медиков и расправами на улицах.
Примерно в то же время в итальянской Сиене толпы избивали врачей-«отравителей» и даже топили в реке. За то, что те якобы тоже убивали пациентов: ведь из холерных госпиталей далеко не все выходили живыми. У нас на обывательском уровне это называется «залечили до смерти». Иногда поводом для бунтов в той же Британии были слухи, что какого-то холерного больного похоронили заживо. Также ходили слухи, что якобы доктора имели не менее чем по 10 гиней в день, и из этих «холерных доплат» якобы минимум половина была платой за каждого удачно умерщвленного. Чтобы потом тело «отдать на опыты».
Кстати, миф о «насильственном умерщвлении» был расхожим во время астраханского бунта в 1892 году. Вот как описывал его Гарин-Михайловский: «Из Астрахани пришли рабочие и рассказывали на деревне небылицы. Говорили, что нарочно морят народ доктора и даже живых в гроб кладут, поливая их известкой. Относительно последнего все клялись и божились, что видели своими глазами, как живые выскакивали из гробов и убегали. Дело было в том, что из стоявших в карантине судов некоторые рабочие, боясь карантина, запрятались в гробы и вместе с другими, настоящими покойниками были свезены на берег. Там, выскочив из гробов, они, обсыпанные известью, разбежались по городу, наводя панику и порождая нелепые слухи».
Иногда холерные бунты в Европе были замешаны на политике. Так, в Париже в начале 1830-х, согласно одной из версий, религиозные реакционеры объясняли эпидемию холеры «карой Божьей» за робкие попытки реформ правительства короля Луи-Филиппа. Аналогичным образом советская историография объясняла все холерные бунты в России «социальным недовольством» и протестом против царизма.
Мне кажется, эта жесткая увязка противокарантинных бунтов с попытками аж революций прочно обосновалась в головах многих представителей нынешнего политического класса России. Соответственно, все карантинные меры потенциально рассматриваются именно в такой увязке. То есть сначала – политика, а только потом – медицина.
Впрочем, касательно того же Парижа: согласно другой версии, за бунтами стояли те, кого санитарные меры властей задевали материально, – владельцы мусорных свалок, продавцы воды, овощей и фруктов. Как если бы сейчас бунты провоцировали рестораторы, недовольные мерами социального дистанцирования.
В Италии, на Сицилии крестьянские восстания против холерных карантинов смешивались с протестами против правящей там династии Бурбонов: якобы те специально травят людей. Ясное дело – «оккупационный же режим».
Россия в ХIХ веке по части холерных бунтов была вполне себе «европейской» страной – все как у людей. Тем более что завезена зараза была в результате той же «глобализации» – из бесконечных войн с Турцией. Власти боролись так же, как и в Европе: старались изолировать больных, помогая им по мере сил, перекрывали дороги и всякое передвижение (Пушкин оказался запертым в Болдине). Ну а что еще?
По Российской империи за ХIХ век в ответ на «заботу властей» прокатились десятки холерных бунтов. Поводы и проявления почти всегда были одинаковы. В том числе такой: врачи – умерщвляют пациентов, забирая их в госпитали насильственно. А потому – больницы иногда жгли дотла, как в Саратове в 1892 году, медиков и всех помощников убивали. Заодно грабили и жгли магазины, местную полицию и все, что попадется под руку из «элитарного».
В Средней Азии (Ташкент, конец ХIХ века) местная специфика состояла в том, что во всем были виноваты именно русские врачи. В Одессе в том же 1892 году многотысячная толпа ворвалась в местный госпиталь, разгромила его, а заодно и аптеку, убили попутно, «на всякий случай», несколько евреев (в Малороссии часто так бывало), а дальше пошли громить и жечь все подряд, включая церковь. Впрочем, итальянские холерные бунты, продолжавшиеся вплоть до эпидемии 1910-1911 годов, были не менее ожесточенными, чем в России.
Наш самый известный холерный бунт случился летом 1831 года в Петербурге. Поскольку усмирять его пришлось лично императору Николаю Первому, сей эпизод отражен на памятнике ему, который сохранился в городе странным образом после революции 1917 года.
Лозунги безумства толпы, которое вылилось на улицы столицы, узнаваемы и теперь: нет никакой холеры, все выдумано, народ морят и разоряют специально, не надо нам никаких карантинов и ограничений. Главный лазарет в городе был взят штурмом. Пациентов из него «освободили» и затем повезли показывать горожанам: вот, мол, ничего с ними страшного не происходит. Некоторых носили прямо на больничных кроватях. Медицинские кареты отлавливали и сжигали. Даже не все пациенты верили в то, что заболели какой-то там холерой, – подумаешь, это просто понос.
Зачем докторам травить людей? Версия насчет анатомических театров в России была не очень популярна. В то же время многие врачи были иностранцами – эдакими медицинскими иностранными агентами. Мотив у них, стало быть, простой – травить русских людей. В 1831 году подвернулся еще и удачный повод – польское восстание. И его поражение. Стало быть, это поляки мстят. И якобы именно они высыпали (видели добрые люди, вот те крест) целый мешок мышьяка в Неву. «Холерные диссиденты» даже называли конкретный срок, к которому подлые поляки, состроив заговор, должны были потравить русский народ, – к Ильину дню (в начале августа). Аккурат к этому времени – в порядке упреждения поляков – восстала Старая Русса. Вызвали войска.
В Петербурге же народ оказался более грамотный. Организовал дружины, которые стали вылавливать поляков и их пособников. Если кого застукали со склянками с лекарствами – значит, несут куда-то отраву. Расправа была короткой.
Наперекор официальной медицине пошла мода на истинно русских целителей, которые потчевали болезных «проверенными средствами». И пока эскулапы «лечили» в том числе ртутью, обучаясь путем проб и ошибок бороться с новой тогда заразой, знахари пользовали холерных больных, скажем, заячьим пометом. Благо зайцев вокруг было полно. Генерал-губернатор Москвы князь Голицын, по совету одного истинно русского знахаря, велел распаривать себе сено с уксусом, принимая внутрь.
Однако ж в Москве, по которой холера прошлась осенью 1830 года, обошлось без бунта. Во-первых, в город прибыл император, оставшись там на несколько недель самого жесткого карантина, чем предотвратил панику. Во-вторых, князь Голицын повелел издавать специальную «холерную газету» с оперативными сводками с целью пресечения слухов. Слухи вроде пресекали, но цифры, разумеется, занижали.
В Париже торговцы овощами науськивали толпу, но и в Петербурге такие же торговцы, а также рестораторы тоже выступали провокаторами. А еще писали петиции генерал-губернатору: мол, не велите закрывать харчевни и ограничивать торговлю продуктами. Не послушал он их тогда. Гнул свою линию Петр Кириллович Эссен.
Легенда гласит, что Николай Первый вышел-таки к разъяренной толпе на Сенную площадь и обратился с пафосной речью. Показания современников тут отчасти расходятся.
Но большинство совпадают в том, что император привел в пример (дурной) треклятый Запад. Мы же не можем всякий раз не упомянуть, что там хуже, чем у нас. Мол, зачем вы, православные, бунтуете, как какие-нибудь французы, а то и вовсе поляки! После чего народ пал на колени, а встав с колен, по призыву императора, пошел молиться в церковь. Петербург стих.
Однако бунты еще прокатились по всей империи. Как правило, подавлялись они жестоко, с расстрелами, повешениями и ссылками.
Осенью же 1830 года император после холерной Москвы провел две недели, честно отсидев на карантине, в Твери. Бунт в городе вспыхнет позже – в июне 1831-го. Императорские войска всюду не поспевали, чтобы подавлять такие восстания. Тяжесть как введения карантинов, так и подавления антикарантинных бунтов ложилась почти целиком на губернаторов, соответствующие полномочия они имели.
Но вот что доносил верноподданнически тверской губернатор Кирилл Тюфяев: «1 июня 1831 года открылась в Твери холера, и с нею возродились толки, что она происходит от отравы воды, чрез неизвестных людей, присылаемых от поляков. Я употреблял все возможные и приличные средства и убеждения искоренить сии нелепости; до 21-го числа все было спокойно. Но в этот день толпа разъяренной черни привлекла к полиции двух проезжающих, объявляя на них подозрение, что они отравляют воду в колодцах и реках. Я один с градским головою успел усмирить возмутившихся, не употребляя ни войска, ни полиции, ибо всякая другая мера, кроме кротости, могла бы искру заблуждения обратить в пламя неистовства».
Вот какой молодец. Кротость вспомнил. Уже тогда овладел искусством нужной коммуникации с народом. Без пиарщиков всяких. С народом ведь можно было и тогда говорить по-человечески, и он, бывало, даже понимал. Хотя далеко не всегда. Ну а если не понимал, то объясняла уже лейб-гвардия.