Мало кто знает, что две трети произведений общепризнанно украинского писателя и поэта Тараса Шевченко написаны на русском языке. На русском написана большая часть его писем и дневников. Так что что по многим признакам его можно считать «русско-думающим». Это к вопросу о том, один ли народ русские и украинцы.
Российский президент в очередной раз повторил мысль о том, что, дескать, один и тот же. В Киеве не смолчали, разумеется, ответил сам президент Зеленский: мол, если бы был единым народом, то над Кремлем реял бы жовто-блакитный стяг, а расплачивались бы россияне гривнами.
Тут он, конечно, попутал чуток признаки народа и нации: один народ может быть разделен границами (скажем, каталонцы, армяне, курды, азербайджанцы и т.д.). При этом, согласно некоторым представлениям, народ определяется общностью культуры, территории, религии, исторического прошлого, но также и языка. По поводу последнего приходилось встречать в том числе «экстремальную» точку зрения, согласно которой украинский язык – один из диалектов русского. Но это в данном случае даже не принципиально. Поскольку имеются и другие определения народа. Например, как «воображаемого сообщества» (есть мы, а есть они), объединенного представлениями об общности происхождения и истории, о государственной символике, о каких-то формальных символах, в том числе представлениями о языке, и т.д.
Вопрос о «единстве русских и украинцев» – больной вопрос для Киева еще в большей степени, чем для Москвы. Принятый недавно откровенно дискриминационный по отношению к русским закон о коренных народах – тому пример. Русским отказано в равных правах, в частности, с крымскими татарами и караимами. При том что даже по официальной переписи 2001 года русских на Украине было не менее 17% (8 млн, по некоторым данным этнографов – до 40%, 18 млн). А по опросам времен конца нулевых единым народом с русскими себя считали чуть более половины граждан Украины (правда, на западе – лишь четверть).
Язык тоже важен. Но в процессе политической и экономической интеграции национальные диалекты уступают место общему литературному языку. Так произошло формирование германской нации из разных этнических племен, аналогично – французской и итальянской. В свое время существовала идея единого чехословацкого народа, наследника Великой Моравии. Можно рассуждать о македонцах и болгарах как о «едином народе». Если бы не влияние Сербии на Македонию (условно, его можно сравнить с влиянием Австро-Венгрии и Польши на Украину, о чем ниже), то мог бы сформироваться «единый болгарский народ». Между сербским и хорватским языками (еще недавно все говорили о едином сербо-хорватском, но сейчас это вызывает раздражение в Белграде и Загребе) еще меньше разницы, чем между русским и украинским. Так что все, как говорится, относительно.
Почему, к примеру, окончательное оформление «триединого русского народа», состоящего из великороссов, малороссов и белорусов, не могло пойти по «американскому пути», оформившись в итоге в государствообразующую «над-этническую» нацию? С учетом того, что нация – это вообще порождение Нового времени (не ранее XVII века в Западной Европе, в Восточной – не ранее XIX века).
Но обо всем по порядку. А для начала – провокационный вопрос.
А была ли Российская Империя (начиная с Петра Первого) русским государством?
Или она была тем, что можно назвать Священной империей, с православием как главной основой, которому в качестве таковой уступали как русский язык, так и то, что можно назвать «русской цивилизацией»? Которая, опять же начиная с Нового времени, в значительной части была заимствована у Европы. С «немцами», правившими минимум последние 150 лет (а до них чуть было не стали править поляки или же империя могла оформиться на основе Великого княжества Литовского, этой «альтернативной Руси»), с европейскими по духу и содержанию литературой и искусством. С элитой, состоящей в значительной части из инородцев всех мастей и говорившей на французском или английском лучше, чем на русском разговорном. Раскройте заново «Войну и мир» Льва Николаевича, которого давеча тоже президент поминал (правда, французский у нашего графа был тот еще).
Так вот, концепция триединства русского народа (не будем углубляться во времена Киевской Руси), если говорить как раз о Новом времени, зародилась в XVII веке в среде украинской интеллектуальной элиты. Она (признавая преемственность Московского царства от Киевской Руси) содержится в Киевском Синопсисе 1674 года (авторство приписывается архимандриту Киево-Печерской лавры Иннокентию Гизелю). Затем была развита тоже выходцами из Гетманщины, ставшими первыми идеологами Империи во времена Петра, – Феофаном Прокоповичем и Стефаном Яворским.
То, что православие было важнее этнической принадлежности, создавало предпосылки к тому, чтобы в будущем состоялось и формирование «триединой русской нации» на гражданской светской основе (условно – «американский путь»).
Развитие концепции об украинцах как о «русском племени» получило в официально одобренном школьном учебнике 1839 года за авторством Николая Устрялова (Ленин потом язвительно писал об «устряловщине», и это вылилось в своеобразную нацполитику большевиков). Во всероссийской переписи населения 1897 года уже имелась графа «русские вообще», куда были отнесены великороссы, малороссы и белорусы.
Потом советская историческая наука сильно преувеличивала притеснения в отношении украинского языка и культуры со стороны царского режима. Определенная цензура и запреты были. Однако литература на украинском издавалась, а украинский национальный театр развивался. Марко Кропивницкий (его называют украинским Шекспиром), Михайло Старицкий, Иван Карпенко-Карый успешно творили в «тюрьме народов». И натворили немало.
Сейчас это кажется немыслимым, но русофильские идеи были сильны – в противовес национальной политике Польши и Австро-Венгрии – и в западных районах Украины (как и Белоруссии). В том числе в Галиции, которая тогда входила в состав Австро-Венгрии. И едва ли не основными носителями русофильства в Галиции были униатские священнослужители, стремившиеся в то время к сближению с православием.
А вот в чем Империя точно провалилась, так это в обучении грамотности на основе русского языка простого населения Малороссии. Тот же французский «интеграционный проект» в этом плане оказался куда эффективнее и результативнее. Если же говорить о городской культуре, то к концу существования Российской Империи она была почти исключительно русской в Малороссии, а на Правобережье русский при этом активно вытеснял польский язык.
Зато культура простонародья оставалась под сильным польским влиянием (имущественный класс в большой степени состоял из поляков, что и сказывалось). В противовес этому польскому влиянию прежде всего и зародился «низовой национализм» Малороссии, который, как опять же ни парадоксально, опирался на местную шляхту польского происхождения (особенно после подавления Польского восстания 1863 года и на фоне разочарования украинской «шляхты» в именно польской). Свои усилия приложила и Австрия в Галиции, поощряя украинский национализм в противовес русофильству. После чистки в униатской церкви Галиция как раз и становится оплотом растущего украинского национализма, это скажется в том числе на бандеровском движении в годы Второй мировой войны, оно ведет корни оттуда.
Большевики, придя к власти, ради ее удержания разыграли национальный вопрос. Дескать, царизм народы угнетал, а мы их – освободили. Сталин фактически продолжил и развил политику украинизации, которая началась в короткий период существования независимой Украины под руководством Центральной рады в 1917-21 годах. Он считал себя докой по части национального вопроса.
Вот цитата из его речи на Х съезде РКП (б) в 1921 году: «Нельзя идти против истории. Ясно, что если в городах Украины до сих пор еще преобладают русские элементы, то с течением времени эти города будут неизбежно украинизированы… Деревня – это хранительница украинского языка, и он войдет во все украинские города как господствующий элемент».
Большевики, отдав УССР для «укрепления пролетариатом» полностью русскоязычный Донбасс, начали украинизировать все подряд – газеты, школы, вузы, театры, госучреждения, вывески и даже армию. XII съезд РКП(б) в апреле 1923 года провозгласил политику «коренизации»: органы госвласти всех национальных республик должны были перейти на родной язык и развивать национальную культуру. В партийное руководство усиленно выдвигались представители коренного населения (на Украину поначалу, правда, первым секретарем был отряжен «не украинец» Лазарь Каганович, но он стал усиленно учить украинский язык, а замы его были уже из местных).
Отчасти политика украинизации перекинулась (например, в виде перевода школ на полное или частичное преподавание на украинском там, где проживало много украинцев) на территории, которые не входили в состав Украинской ССР, – на Кубань и Северный Кавказ. И даже на Дальний Восток! К началу 1930-х в самой республике число школ с обучением на украинском превысило 80%, на украинский перешли 2/3 вузов и даже некоторые армейские части (они отдельно испрашивали разрешения центра общаться по-русски). Все поступающие на госслужбу были обязаны изучить украинский язык за полгода, тем, кто уже находится на госслужбе, отводился год. В апреле 1925 года было предписано перейти на украинское делопроизводство в государственных учреждениях не позднее 1 января 1926 года (правда, не получилось). Были введены специальные инспекции по украинизации, которые могли нагрянуть в учреждение с внезапной проверкой. Перевод делопроизводства на украинский шел с трудом – не было специалистов. Доходило до маразма: директивы по украинизации шли из Москвы, тогда как местное партийное руководство часто всячески тому сопротивлялось (особенно на востоке республики) и по мере сил саботировало. Правда, многие усердствовали. Так, нарком просвещения УССР Скрипник насаждал украинизацию яростно, требуя открывать больше школ и библиотек на украинском. Настаивал на переводе всех расквартированных в республике армейских частей на украинский и лично курировал харьковскую «Школу красных старшин», которая подготовила сотни украинских командных кадров (потом в Советской армии еще долго жило представление о старшинах как в основном «из хохлов»). Когда Скрипник ездил в Москву, то часто выступал на украинском с переводчиком.
На украинском языке к началу 1930-х выходили почти 90% газет и журналов в республике, три четверти репертуара театров было на нем же. Были созданы Одесская и Киевская киностудии, чтобы снимать фильмы на украинском. В СССР пригласили видных представителей украинской национальной элиты со всей Европы, в том числе из Галиции. И они, поверив в украинизацию, вернулись. Даже бывший председатель Центральной рады и видный идеолог украинизации Михаил Грушевский. Общее число «делателей» украинизации только из Галиции, вернувшихся в УССР, составило около 50 тыс.
Во многом эта политика проводилась назло полякам (о, этот великий принцип отечественной внешней политики, как это знакомо!), где нацменьшинства в межвоенный период подвергались дискриминации и репрессиям, частично похожим на то, что делали позже в Германии нацисты (конечно, по жестокости поляки до них сильно не дотянули).
Польша вообще виделась сталинскому руководству едва ли не главным врагом в Европе. Видимо, сказывались фантомные боли от провального броска Тухачевского и разгрома в Варшавской битве 1920 года.
Тогда пленных красноармейцев (было взято в плен около 60 тысяч, а в боях погибло более 45 тысяч) ждала печальная судьба. Нарком Чичерин обвинит Варшаву в гибели не менее 60 тысяч красноармейцев (по другим данным, от 16 до 18 тысяч, остальные растворятся в Европе). Сталин как член Реввоенсовета сыграл большую роль в организации наступления на Варшаву (Тухачевского) и Львов (Буденного). Он уже тогда вынашивал планы присоединения западных областей Украины и Белоруссии. История того унизительного поражения сыграла, конечно, свою роль позже в принятии решения о Катынском расстреле. Так что на историю полезно смотреть не замыленным мифами взглядом.
К началу 1930-х большевики спохватились, что зашли слишком далеко. Начались репрессии, чистки, расстрелы и высылки – привычный инструментарий сталинизма. В декабре 1932-го политика украинизации была признана вредной и ее решили официально прекратить. Но «вагончик» уже тронулся, тормоза не работали. Полностью украинизация не прекратилась. Просто ее пытались отделить от «борьбы с национализмом».
Уже к 1926 году украинцы составили 54% госслужащих УССР. Если в 1920 году их доля в большевистской партии в республике составляла лишь 20%, то в 1933 году – уже 60%. А к началу Второй мировой войны (1939 год) украинцы составляли 66% рабочих и 56% служащих УССР, больше половины студентов вузов и 3/4 студентов техникумов. Уже в 1935 году, после официального сворачивания политики украинизации, в УССР было запрещено школам с украинским языком обучения вести внеклассную работу на русском. Наконец, именно в том же году было введено делопроизводство на украинском языке в Донбассе. После присоединения западных областей в 1939 году политика украинизации (в противовес польскому влиянию) была развернута и там.
В годы войны на территории Украины действовало весьма сильное националистическое антисоветское движение. Полностью разгромить бандеровщину удалось лишь к началу 60-х. В этом плане, кажется, можно по-новому посмотреть и на некоторые действия Никиты Хрущева (занимал должность первого секретаря компартии Украины с 1938 по 1947 год, одновременно был первым секретарем Киевского областного и городского комитетов КП(б).
В 1954 году, когда Хрущев уже возглавил партию и государство, в СССР пышно отпраздновали 300-летие Переяславской рады – как «воссоединение России и Украины». Тогда же в состав УССР был передан Крым. Чего было в этом больше – попытки возвращения к идеям о «триедином русском народе» или, наоборот, попытки «умаслить» в отношении «бандеровских настроений»?
Большевики, пытаясь для удержания власти разыграть национальный вопрос, в результате так с ним заигрались, что он в итоге (совпав с острейшим кризисом командно-административной экономики, который также был порожден их бездарностью как госуправленцев), и похоронил Советский Союз. При Брежневе КПСС пыталась было вбросить идею о «новой исторической общности – советском народе» как некоей «над-этнической нации». Но сделано все было бездарно, фальшиво и бессмысленно, как и все в то время СССР. Да и поздно.
У нашей страны были возможности и предпосылки создать государствообразующую нацию на основе «триединого русского народа» как именно гражданской нации. Они были бездарно упущены в угоду идеологическим фантомам. Сейчас в отношении такого «триединства» можно рассуждать разве что в контексте исторический изысканий.
Впрочем, постойте… А как там с белорусами? Ведь они тоже – часть «триединого народа». А вот этот вопрос пока еще лежит в плоскости не истории, но актуальной политики. Будет ли он поднят?