12 апреля 1881 года, примерно месяц спустя после вступления на царство после убийства его отца Александра II, Александр III высочайше разрешил своим подданным свободный въезд и выезд за границу. Казалось бы, реакционер, чье правление в учебниках ассоциировалось с термином «контрреформы». И – на тебе, езжайте куда хотите. Причем указ этот он издал примерно на три недели ранее своего самого знаменитого – «О незыблемости самодержавия» (полное название «О призыве всех верных подданных к служению верою и правдою Его Императорскому Величеству и Государству, к искоренению гнусной крамолы, к утверждению веры и нравственности, доброму воспитанию детей, к истреблению неправды и хищения, к водворению порядка и правды в действии учреждений России»), ознаменовавшего свертывание всяких реформ.
А тому указу предшествовало высочайшее совещание, на котором Обер-прокурор Священного Синода, главный идеолог контрреформ Константин Победоносцев рекомендовал резко пересмотреть либеральный курс убиенного царя-освободителя и особенно подготовленную (и предварительно даже одобренную) конституционную реформу, разработанную министром внутренних дел Михаилом Лорис-Меликовым: «Надобно покончить разом… все разговоры о свободе печати, о своеволии сходок, о представительном собрании». А вот так он написал в письме новому императору, спустя несколько дней после убийства его отца: «Если будут Вам петь прежние песни сирены о том, что надо успокоиться, надо продолжать в либеральном направлении, надобно уступать так называемому общественному мнению, — о, ради бога, не верьте, Ваше Величество, не слушайте. Это будет гибель, гибель России и Ваша».
Но почему тогда свобода выезда? Нет ли тут неувязки?
Строго говоря, Александр III лишь переподтвердил порядок, введенный при либеральном предшественнике. Основные послабления ввел ведь именно Александр II еще в 1856 году. Хотя бы тем, что снизил в разы пошлину за загранпаспорт, сначала до 15, а затем до 5 рублей, что по тем ценам было вполне подъемно. На обстоятельное путешествие за границу, включая расходы на проживание, не самая богатая семья могла накопить за несколько лет. И хотя выезд за границу носил все же разрешительный характер (по сути, до конца Империи), именно при царе-освободителе начался массовый (по тем меркам) туризм состоятельных россиян за границу. Так что Ивану Сергеевичу Тургеневу (он как раз был из состоятельных) не надо было бежать из страны, как Герцену в 1847-м, чтобы увидеть свою Полину Виардо в Париже.
До этого ездили в основном купцы да дворяне, еще на учебу. Последние – с петровских времен, хотя первым отправил несколько человек учиться в Европу, пожалуй, самый недооцененный и оболганный (спасибо «нашему все» Пушкину А.С., который, впрочем, сам был всю жизнь невыездным) царь Борис Годунов. Правда, из отправленных им никто не вернулся.
Павел I одним из первых указов запретил дворянам ездить за границу (боялся французской революционной заразы), а затем и вовсе повелел всем, кто задержался на чужбине, вернуться домой. Думаю, в том числе за эти измывательства над элитой его и удавили «соратнички», успевшие полюбить французские книжки (он их запретил) и путешествия в Европу.
Или вот парадокс. Вроде бы «либерал» Александр I, хотя выезжать за границу разрешил, но еще до того, как перековался в охранителя (после войны 1812 года, опять же убоявшись, что в европах во время заграничных походов русское дворянство насмотрелось не того, чего надобно для крепости крепостных скреп), сильно усложнил порядок получения паспортов для путешествий, переведя их выдачу с губернского на столичный уровень.
Николай I, тоже сильно напуганный – сначала декабристами, а затем очередной французской революцией 1831 года – фактически запретил ездить за границу, прежде всего на учебу (кроме нескольких специальностей, по личному разрешению императора). Выдача паспортов для путешествий превратилась в труднопроходимый и дорогостоящий квест. Все расходы путешествующей семьи (плюс лакеи, гувернантки и пр.) на пошлины, трехкратную подачу объявлений в газетах (надо было на русском и немецком) на предмет выявления возможных неудовлетворенных кредиторов и пр., тянули на стоимость неплохого дома. Страна фактически закрылась. Николай, прозванный Палкиным, ввел даже уголовное наказание для тех редких залетных в Россию иностранцев, кто осмелится соблазнять подданных рассказами «вражьими голосами иностранных агентов» о том, что за границей якобы живется лучше, сытее и веселее.
А вообще Николай Павлович считал так: «Те, что выезжают за границу, возвращаются в Россию с самыми ложными и вредными о ней понятиями, не знают ее истинных потребностей, законов, нравов, порядка, а нередко и языка».
Кончилось известно чем: душная, запертая в себе самой, отсталая в том числе в военном деле (тогдашний хай-тек, помните лесковское – «скажите государю, что у англичан ружья кирпичом не чистят: пусть чтобы и у нас не чистили, а то, храни бог войны, они стрелять не годятся») разгромно и унизительно проиграла Крымскую войну. И я даже готов поверить в версию о самоубийстве Николая I, жизнь и неустанная деятельность (притом искренняя самоотверженная, как он ее понимал, это был настоящий «император-солдат») которого «на благо державы» зашла в тупик. И он решил ускорить передачу дел своему сыну.
Но вернемся к Александру нашему III, «царю-миротворцу». Указ о свободе выезда и въезда был по-своему провидческим. Но опять же, как водится на Руси, провидческим парадоксальным образом. Ибо правители «хотели как лучше», но получилось иначе. Вскоре по стране прокатились еврейские погромы. Затем – утвердился антисемитизм на государственном уровне, евреям было предписано выехать за «черту оседлости». Многие решили выехать еще подальше, в основном в США. Это была первая массовая волна эмиграции из России.
До начала ХХ века в Америку уехали около миллиона евреев (а всего с 1860-го по 1914-й эмигрировали более 4 млн граждан Империи, тоже почти все – в Америку), многие из которых, а также их потомки добились необычайных успехов на новой родине, принеся ей огромную пользу. А вот некоторые из тех, кто не уехал, составили потом (гораздо в большей пропорции, чем была их доля в общем составе населения) костяк революционного движения. Посмотрите на национальный состав первого советского правительства, скажем. Они оказались среди тех, кто принес исторические перемены в самой России.
Поехали и другие. Это помимо того, что только за четыре первые года действия указа 12 апреля 1881-го туда-сюда из Российской империи с разными целями, в том числе с «туристическими», выехало около миллиона человек. Сказался – и тоже своеобразным образом – не менее знаменитый александровский указ «О кухаркиных детях» 1887 года, который был призван ограничить прием в гимназии и университеты простолюдинов – «детей кучеров, лакеев, поваров, прачек, мелких лавочников и тому подобных людей, детям коих, за исключением разве одаренных гениальными способностями, вовсе не следует стремиться к среднему и высшему образованию». Это была месть тем самым разночинцам, которые составляли костяк движения народников, которые убили отца императора и вообще баламутили народ-богоносец.
Хотя цели своей, строго говоря, указ не достиг.
Слишком велика была тяга простолюдинов к образованию, которое реально давало возможности того самого «карьерного лифта», если папа у тебя не вельможа при дворе или не состоятельный дворянин с «пропиской» в доходном имении. То есть Россия после отмены крепостного права все же стала страной возможностей.
До конца века доля студентов из низших сословий выросла в университетах с четверти до почти половины. Однако для многих вышеупомянутый указ стал поводом, чтобы уехать учиться за границу. Если посмотреть списки студентов в университетах Европы в конце ХIХ – начале ХХ века, то в иных (больше всего в Бельгии, известной тогда качественным инженерным образованием) доля русских по ряду специальностей доходила чуть ли не половины, а 10-15% было совершенно обычным делом. В том числе и эти кадры стали основой российской, а позже советской инженерной и не только школы на десятилетия вперед, хватило до середины ХХ века примерно этого задела.
Однако выезд из страны носил разрешительный характер. Поэтому такой порядок нельзя в полной мере считать тем самым «предохранительным клапаном», который мог бы в достаточной мере снизить давление «революционного пара» в Империи. В этом смысле половинчатые меры всегда хуже любых последовательных.
Характерна судьба Владимира Ульянова (Ленина). Он был исключен из Казанского университета после того, как за подготовку убийства царя повесили его брата Александра (но не за это исключен, а за то, что сам участвовал в студенческой сходке). Он просил разрешения выехать за границу, чтобы продолжить обучение, но получил отказ. Оставшись, неприкаянный, обиженный на режим, он увлекся марксизмом и антиправительственной деятельностью. Ну а дальше вы знаете…
Кстати, один из главных организаторов той самой сходки, студент Евгений Чириков, напротив, получил «настоятельную рекомендацию» полиции уехать из страны, ей последовал, осел в Чехии и стал вполне успешным писателем. А мог бы стать, глядишь, соавтором революции.
Чтобы выехать из тогдашней России, надо было получить именно разрешение, указав уважительную причину: на учебу, лечение, паломничество, на сельхозработы и т.д. Многие врали, эмиграция на три четверти была нелегальной. Оформление документов длилось месяцами, нужно было пройти несколько губернских или городских инстанций. В поздне-советское время (при Сталине страна была просто законопачена – похуже, чем при Николае Палкине) это трансформировалось в «выездные комиссии». Правда, в СССР денег много за выезд не брали, вынимая душу в этих комиссиях, а также задушевных беседах с «комитетчиками», которые были построже царских. Но принципиально нового советы ничего не выдумали.
А вот в имперские времена оформление загранпоездок влетало в копеечку. Скажем, надо было платить 15 рублей пошлины за каждые полгода за бугром (примерно половина средней зарплаты рабочего в месяц). Иногда отказывали в выезде, но тогда помогало поручительство третьих лиц. Из числа благонадежных. К примеру, за меня тоже, когда первый раз выпускали из СССР в капстрану в командировку, поручился, спасибо ему, перед парткомом и первым отделом тогдашний мой руководитель, позже один из основателей Высшей школы экономики и ее профессор Лев Львович Любимов. К сожалению, он скончался на прошлой неделе, и пусть земля ему будет пухом.
«Предохранительный выездной клапан» в СССР работал еще хуже, чем при царизме, когда революционное брожение к тому же наложилось на демографический взрыв и нерешенный земельный вопрос. Уехали бы до 1914 года эти «лишние люди», вставшие «поперек страны», не желавшей меняться в ногу со временем, как уехали миллионы ирландцев в США (сейчас Ирландия весьма преуспевает), – глядишь, и не было бы Великой Октябрьской социалистической революции.
В позднесоветские времена одним из главных вопросов «стилистических разногласий с советской властью» у интеллигенции был вопрос свободы выезда из страны. Это порождало массу комплексов и недовольства (прямо как у Ленина). И брожения, бухтения на кухнях. А также идеализацию запретного плода, о котором толком ничего никто не знал, но который оказался не так уж сладок, когда страну открыли.
Сейчас отток из страны есть, но не многомиллионный. Воздействие этого фактора противоречиво. С одной стороны, уезжают недовольные существующим порядком вещей, не находящие себе здесь применения или претендующие на большее. Зато они тут изнутри больше ни на кого и ни на что не давят. С другой стороны, уезжают амбициозные, талантливые, которые могли бы тут горы свернуть и устроить прорыв. Когда и если понадобится, будем надеяться, они и вернутся за этим. Ну а если не понадобится, то мы сами как-нибудь, потихонечку, без кровохаркания, без надрыва и не напрягаясь. Потому что куда, зачем и ради чего нам спешить, в конечном счете? Мы пока этого сами не знаем.