Однажды у меня случился спор об интеллектуальных способностях мужчин и женщин. Дело было в уютной европейской стране, довольно, впрочем, патриархальной, и мне очень не понравилось, когда ее уроженец сказал что-то вроде: «Это не женская профессия, тут требуется математическая четкость мышления, а женщины — они же больше про эмоции, чем про мозги».
Не понравилось настолько, что я даже перестала ломать голову, почему куст гортензии, который в садовом центре цвел сиреневым, у меня отчего-то побелел. Честно говоря, в тот момент мне захотелось треснуть этим кустом собеседника. И желание многократно усилилось после того, как он задал коронный в такого рода дискуссии вопрос: «Ну раз у нас в среднем одинаковый интеллект, почему среди великих ученых, писателей, художников, режиссеров и так далее — так мало женщин?»
«Да потому что мы — некоторые из нас, не все женщины во всем мире! — получили избирательное право, возможность получать образование и распоряжаться собственными деньгами меньше ста лет назад! — рявкнула я. — Потому что в середине прошлого века из твоей, вот лично твой страны, женщина могла выехать только с согласия мужа или старшего родственника!»
Но теперь-то все иначе, со змеиным коварством парировал собеседник, а мировых светил женского пола что-то не особенно прибавилось, и зачем, в таком случае, постоянно говорить, что вам не дают каких-то прав, ведь уже понятно, что не в правах дело.
Когда дискуссия сворачивает на эти отполированные десятилетиями межгендерных споров рельсы, я всегда вспоминаю свои сложные, но увлекательные отношения с автомобилем ГАЗ53А.
Я тогда как раз перешла из девятого класса в десятый, и в начале учебного года классная руководительница с явным неодобрением предложила нам выбрать, на какие «труды» ходить. «Трудами» мы называли сдвоенные уроки по средам, те, что много лет были четко разделены по гендерному признаку: девочки учились готовить и шить, мальчики — забивать и выдирать гвозди. Много лет все было нормально: у девочек ожоги, у мальчиков занозы, кривая разделочная доска «С восьмым мартом» в обмен на горелый кекс «С 23 февралем». И вдруг эта проклятая перестройка, да еще в тот год, когда девочки «согласно учебного плана» должны приступить к вязанию пуловера, а мальчики начать изучать двигатель внутреннего сгорания.
— Мальчики, есть среди вас желающие в класс «Домоводства»?
Класс предсказуемо грохнул.
— Девочки, кто хочет на «Автодело»?
Три поднятые руки — одна моя! — стали неприятным сюрпризом.
— Это ты так понимаешь подростковый бунт? — устало спросила классная.
— Да просто она готовить не умеет, — захихикал класс.
На перемене к нам подошла школьная королева со свитой и уважительно сказала:
— Не слушайте никого, девчонки. Очень умное решение.
Три пары глаз — одна моя! — сильно округлились.
— Ну вы же страшные. А там одни пацаны. Хоть найдете, с кем ходить.
«Ходить» в данном случае означало «встречаться». Иметь, так сказать, сугубо платонические отношения с лицом противоположного пола. Отношения неплатонические обозначались глаголом «жить»: «Да она с восьмого класса уже живет!» В обществе постсоветских подростков если о тебе нельзя было сказать «Она с этим ходит», то о тебе и говорить не стоило. Вне контекста какой-никакой личной жизни тебя не существовало.
Первые «труды» по «Автоделу» я запомнила не столько по грохоту, с каким на меня рухнула со шкафа непонятная и, слава богу, не очень тяжелая халабуда. Нет. Я запомнила «труды» потому, что чуть не каждую свою фразу учитель заканчивал так:
— … сгорая, топливо выделяет тепловую энергию, которую двигатель преобразует в энергию механическую… Мальчикам вникнуть, девочкам выучить!
И дальше страдальческая пауза, невысказанное «Раз уж приперлись зачем-то».
На какое-то время три девицы, выбравшие «Автодело», стали главной новостью школы. Версии, почему мы это сделали, в основном крутились вокруг нашей женской несостоятельности, и если бы мы сказали — хотя нас никто не спрашивал! — что просто хотим научиться водить автомобиль, нам бы никто не поверил. А потом школьная королева бросила «ходить» со своим парнем и, по слухам, стала «жить» с каким-то старым двадцатилетним мужиком, и про нас забыли.
Но все два года, что мы разбирали кривошипно-шатунный механизм, учились менять свечи и решали задачи по ПДД, учитель ненавязчиво демонстрировал: девочкам здесь не место. Почему доска грязная, у нас же вроде тут девочки есть… Ну ладно, девочки не разобрались, а ты-то что, совсем тупой?.. Да, девочки, это вам не кашу варить, тут соображать надо…
На самом деле мы соображали. Скажу даже больше: мы соображали гораздо лучше абсолютного большинства мальчиков — просто потому что честно конспектировали, учили и не филонили на практических занятиях. Это факт. А знаете, что еще факт? Что до уроков вождения нас допустили только после скандала, который мы устроили директору школы. Учитель решил, что ленивые хилые пацаны, полгода играющие в карты на «камчатке», для которых дорожные знаки были не более понятны чем вавилонская клинопись — они могут сесть за руль раздолбанного ГАЗ53А. А мы — нет. Потому что девочки.
Вот так я впервые получила ответ на вопрос «Почему среди математиков (физиков, автогонщиков, дипломатов — нужное подчеркнуть) так мало женщин?»
А как же повара и модельеры, сощурившись, спросите вы. А вот так: при равных навыках и знаниях там, где мужчина получал статус шефа или, прости господи, дизайнера, женщину сплавляли поварихой в заводскую столовку или швеей в Дом быта — подгонять, подшивать, прострачивать. Навыков, знаний и таланта было недостаточно. Нужно было еще доказать, что ты имеешь право на эту работу и на эту должность — просто потому, что ты женщина. Доказывать брались единицы. У большинства находились дела не то чтобы важнее, а просто такие, которые за них никто не сделает: дом и дети.
Почему, впрочем, я говорю «было»? Это и есть.
Самый завалященький мужичок и сейчас в общественном сознании представляет большую ценность, чем даже самая интеллектуально одаренная женщина. И начинается это в семье.
Статистически девочки раньше начинают говорить, быстрее овладевают навыками чтения и на ранних стадиях обучения демонстрируют лучшую динамику развития, чем мальчики. Однако родители, говоря о дочери, чаще оценивают ее внешность и вес, нежели интеллект. С мальчиками ровно наоборот: в разговорах о сыне родители стараются подчеркнуть его умственные способности. Если не верите исследованиям, загляните в ближайшую социальную сеть. Комментарии под фото девочек процентов на девяносто будут состоять из «Какая красавица». Мальчиков комментируют иначе: «Надо же, какой умный».
И если бы только это. Исследователи из НИУ ВШЭ утверждают, что в социальных сетях родители упоминают сыновей на 20% чаще, чем дочерей.
А еще — что посты о мальчиках собирают в полтора раза больше лайков, чем посты о девочках. Существует также статистика, согласно которой на уроках математики в начальной школе при равном количестве поднятых рук к доске чаще вызывают мальчиков.
Интеллект и когнитивные способности никак не связаны с половой принадлежностью. Они не зависят от генов, расовой принадлежности, разницы в объеме мозга и наличии или отсутствии Y-хромосомы. Но знаете, от чего они зависят?
От среды. Как цвет гортензии зависит от состава почвы, количества ультрафиолета и влажности воздуха, так развитие человеческого интеллекта зависит от того, в какой среде оно происходит. Эта связь была обнаружена и изучена два десятка лет назад, когда обнаружилось, что в странах с наименьшим гендерным разрывом между мужчинами и женщинами, в странах, где у женщин почти столько же прав, сколько у мужчин, мальчики и девочки демонстрируют одинаковые способности к точным наукам. То есть, чем меньше у женщин ограничений прав и свобод, тем выше в среднем их интеллект. Согласно Индексу гендерного неравенства, страна с наименьшим гендерным разрывом — Исландия. И, надо же, какая неожиданность — в среднем исландские девочки демонстрируют большие успехи в математике, чем исландские мальчики! Впрочем, по данным ВЭФ, даже Исландия пока не достигла полного равенства между мужчинами и женщинами.
Это цифры, которые превращают все разговоры о равных возможностях в бессовестное вранье. Равенства нет, нет одинаковой среды, есть лишь очень типичное мужское «В университетах полно женщин, а в науке почему-то одни мужчины, подумай об этом».
Я подумала. И вот что надумала: мы говорим о неравенстве не для того, чтобы высказать свою жгучую обиду на мужчин, которые тысячелетиями относились к женщинам, даже любимым, в лучшем случае как к подпорке, «тылу», помощнице - но никогда как к равным. Мы так много и так горячо говорим об этом, чтобы изменить среду. Рожденные равными, мы хотим равными и жить. Желательно в обществе, где вопрос «А почему среди женщин так мало великих ученых, политиков, писателей и далее по списку?» даже не встанет.
Гортензия, кстати, вскоре снова дала сиреневый цвет — достаточно было передвинуть ее в тень и понизить кислотность почвы в горшке.