На прошлой неделе мужу срочно понадобилась рубашка. Не новая, нет, просто свежая и хорошо отглаженная. Обычное, казалось бы, дело: возьми да погладь. Ну и я стала гладить — впервые за последние, наверно, лет пять. Я водила утюгом по горячей ткани, отпаривая рукава и привычно обходя носиком пуговицы, чтоб не расплавились, и вспоминала день, когда делала это в первый раз.
Пятнадцать лет назад, на кухонном столе, на сложенном вчетверо байковом одеяле. Мятая после стирки в допотопной машинке голубая рубашка. Пирог с абрикосами в такой же допотопной духовке.
Фикус на подоконнике, летнее московское небо и желание сделать все безупречно.
Для самого лучшего мужчины в мире, который — и в это невозможно было поверить! — ехал с работы ко мне. В наш дом, хоть это была съемная «однушка» на окраине города.
Пирог у меня в тот день обуглился снизу и остался сырым сверху. Фикус свалился с подоконника, когда я мыла окно. Но рубашка — рубашку я отгладила. Она висела на плечиках, топорщась накрахмаленным воротом и наполняя меня гордостью.
Вызванная в качестве эксперта замужняя соседка подозрительно принюхалась, а при виде рубашки ужаснулась:
— Ты рукава, что ли, загладила? Это ж не брюки со стрелками, на рукавах складок быть не должно! И кто вообще крахмалит ворот, он же натирать будет!
Мне было двадцать пять, и я понятия не имела, как гладить мужские рубашки. Может, поэтому в первые годы семейной жизни они стали для меня чем-то вроде символа счастливого брака: научусь этому — и все у нас будет хорошо. И я училась, гладила их десятками, на всех доступных поверхностях, с крахмалом и без, пересохшие и влажные, полиэстровые, шелковые, льняные…
Не помню, в какой момент это прекратилось. Наверно, когда мы переехали из крохотной съемной квартиры в такую же крохотную, но свою. Сначала рубашки сдавались в прачечную и возвращались оттуда идеально отглаженными, в целлофановых чехлах. Потом надобность в них и вовсе отпала — пиджаки теперь стали носить с футболками.
Жизнь вообще стала гораздо проще. В бытовом, я имею в виду, смысле.
Первой в доме просыпается кофеварка с таймером. Уборку взял на себя робот-пылесос, пожиратель забытых проводов и гроза кота. Готовое тесто, немнущаяся ткань, службы доставки всего на свете… Любовной лодке больше не разбиться о быт: на каждую проблему есть быстрое, технологичное, недорогое решение.
Наверно, это хорошо, думала я, проглаживая манжеты рубашки. Зачем тратить время на то, что профессионалы сделают быстрее и лучше? Кому это надо — угробить вечер на то, чтобы повесить полку? Размечать, сверлить, вбивать, вкручивать. Ползать по полу, сталкиваясь лбами, искать потерянный в пылу и пыли ремонтных работ шуруп… Специально обученный человек приедет по звонку и повесит эту полку за десять минут. Эффективно, надежно, комфортно.
Есть, конечно, странные женщины, которым нужно, чтобы гвоздь забил именно муж. И странные мужчины, которым важно, чтобы рубашки им гладила именно жена.
И пироги на офисные сборища пекла. И варенье варила, о чем непременно надо известить всех коллег. У меня, признаться, такие люди всегда вызывали насмешливое удивление: что ты пытаешься сказать? Что твоя жена хорошо обращается с утюгом? Ну, так и я научилась за столько-то лет семейной жизни. И пироги печь, и шить, и гладить. И обходить острые углы в отношениях, как носик утюга обходит пуговицу, чтоб не расплавилась. Но просто — зачем?
— Как зачем? — удивился муж. — Это очень приятно — надеть рубашку, которую ты для меня погладила!
— Да не все ли равно, кто ее погладил!
— Не скажи. Когда из прачечной — это просто одежда. Надел и забыл. А когда жена погладила — это… ну не знаю. Это как будто ты меня целый день обнимаешь.
Мы успели привыкнуть к тому, что домашнее хозяйство — это тоже работа, которую надо делить поровну. Что женщина не должна обслуживать мужчину. Что если ему нужна рубашка, пусть возьмет утюг и погладит. А кто ждет, пока это сделает женщина, — тот сатрап и сексист, с которым и жить-то стыдно. И вообще, что это за бытовое рабство в наше-то время, когда космические корабли полвека как бороздят просторы Большого театра?
Но что если мы недооцениваем такие вещи? Что если именно в наше время вбитый гвоздь и выглаженная рубашка превратились в маленькие доказательства любви? Делая для другого то, что ты вроде бы не обязан, ты, как теперь принято говорить, посылаешь сигнал: я по-прежнему с тобой, ты по-прежнему много для меня значишь.
Умиляясь неуклюжим самодельным подаркам детей, мы напрочь забываем, что и во взрослом мире работают те же механизмы радости.
«Я сделала это для тебя». Не купила, не заказала, не забрала из прачечной. Сделала, думая о тебе и надеясь, что ты обрадуешься. Без подсчетов «а ты мне что?». Без пафосной жертвенности. Без дискуссий с внутренней феминисткой. Без всякого подтекста, просто так. Чтобы тебе было хорошо.
Когда в мире, где почти все можно купить, мужчина с гордостью говорит «Это моя жена сделала», он не пытается сказать, что женился на хорошей кулинарке. Или что место женщины на кухне. Или что он такой вот брутал, у которого жена ходит по струнке. Он просто говорит: эта женщина меня любит.
И смеяться тут совершенно не над чем.