Несколько лет назад, когда на онлайн-платформах только-только появился «Ведьмак» от Netflix, среди почитателей книг разразилась настоящая гражданская война: испортили ли вселенную Сапковского или просто попытались «освежить» ее, наделить новыми смыслами, облечь в иную форму, к которой привыкли прикормленные «Игрой престолов» зрители?
Это был лишь предвестник большого бума экранизаций, хотя набат гремел где-то вдалеке уже задолго до того — с тех пор, как Disney запустил множественные ремейки своих мультфильмов. Однако теперь зрительская и читательская война вышла за рамки одного лишь «Ведьмака»: «Дюна», «Сто лет тому вперед», «Мастер и Маргарита», грядущий сериал по «Гарри Поттеру» и грядущие же «Сто лет одиночества», «Идея тебя»... Что это такое: заразная болезнь, отравляющая киноиндустрию, или золотое Мидасово касание, спасающее ее?
Ни то, ни другое. Каждая такая экранизация — новый виток смыслов.
Мы все состоим из историй. Рассказываем их друг другу, чтобы лучше понимать себя и мир вокруг. И в этом смысле, цитируя Салмана Рушди, — мы, люди, как биологический вид, уникальны. Сюжеты — наша смысловая, а не биологическая, ДНК. Но рассказывать одни и те же истории просто-напросто скучно: согласитесь, всем быстро бы надоело несколько веков подряд слушать одну и ту же версию сказки про Аладдина, читать одну и ту же «Войну и мир».
Человеку критически важно переосмыслить уже знакомые сюжеты и, шире, — исторические эпохи. Найти новую оптику, поиграть с композицией и, получив готовый продукт, удивиться, какими незнакомыми на экране могут оказаться рассказанные тысячу и один раз истории.
Стоит взглянуть лишь на несколько недавних примеров. В «Мастере и Маргарите» СССР вдруг становится фантастической утопией — этаким Вавилоном XX века — с огромными статуями Ленина, судьба несколько иного Мастера повторяет судьбу Булгакова, Воланд обзаводится тростью с головой бога Анубиса, Маргарита на балу одета в костюм богини Гекаты и Исиды. В «Вонке» создатели вдруг решают показать молодость собственно Вилли Вонки, к тому же превратив все происходящее в по-гоголевски гротескный мюзикл. В «Дюне» акцент с социальных перипетий и конструирования мира будущего смещается на визуальную эстетику.
Любая хорошая экранизация не повторяет книгу один в один. К чему две реплики: одна из слов, другая — из картинок?
Зачем плодить эти банки томатного супа? Мудрый режиссер ищет новые способы упаковать старую историю, несколько иначе преподнести ее для новых поколений. Так, чтобы не потерялись старые смыслы, но возникли новые — такая экранизация переосмысляет классическое произведение и работает по принципу уэбберовской рок-оперы «Иисус Христос — суперзвезда», помещающей библейские сюжеты в знакомые реалии. Новое поверх старого. Старое, внедренное в новое.
Вся человеческая культура и состоит из такого рода «экранизаций». В живописи, литературе, кино, архитектуре — неважно.
И нет ничего удивительного в том, что попыток «переосмыслить» знакомую историю на большом экране становится все больше. Пусть порой такие попытки провальны — как нашумевшие в интернете «Винни Пух: кровь и мед» или новые «Бременские музыканты». Потребность в такого рода произведениях искусства есть всегда, но в непростые времена она становится только острее. Нет никакого кризиса идей и сюжетов, ведь культура бесконечно обыгрывала саму себя, и именно в эпохи больших перемен рождались те самые монументальные «новые взгляды» на старые (порой даже забытые) истории, образы, сюжеты.
Сейчас потребность в такого рода экранизациях — пусть даже не на большом экране, пусть даже не в виде кино вовсе, — ощутима как никогда.
Чтобы убедиться в этом, стоит оглянуться на современную литературу и всмотреться в нее внимательнее. Переосмысление, новые оптики — один из больших, стремительно нарастающих трендов. «Нашествие» Юлии Яковлевой — попытка уйти от толстовского взгляда на войну 1812 года, показать события глазами героев с иным социальным статусом, иными мыслями, иными ценностями, подступиться к историческому периоду в несколько непривычном фантастическом жанре. В «Виланде» Оксана Кириллова изучает нацистскую Германию и Вторую мировую через призму одурманенного немецкого юноши, который стал охранником концлагеря и много лет спустя, уже стариком, стал анализировать произошедшее, раскаиваться в содеянном.
Списку этому, как гомеровскому списку кораблей, нет конца и края. А колесо творческой сансары постепенно крутится — оно никогда не останавливалось, — и смыслы толкают вперед смыслы. Старые истории, покрываясь пылью непонимания и серея от зашоренности, дают жизнь новым. Они становятся плодородной почвой, на которой новые — иногда роскошные, иногда никудышные, — непременно вырастают.
Автор выражает личное мнение, которое может не совпадать с позицией редакции.