Несложно предположить, почему Трамп решил поднять вопрос о возможной покупке Гренландии. Президент постоянно сравнивает себя с предшественниками, настаивая на том, что такие сравнения неизбежно оказываются в его пользу.
Вспомним, что первым серьезным спором администрации Трампа стал вопрос о том, сколько народу пришло на инаугурацию. Президент и его соратники долго, развернуто и тщательно доказывали, что размер аудитории был, по крайней мере, не меньше, чем на инаугурации Обамы.
За минувшие два с половиной года из Белого дома публике сообщили, что правление Трампа характеризуется беспрецедентно мощной экономикой, могучими вооруженными силами, невиданно сильным и эффективным давлением на противников Америки, будь то Иран, Северная Корея, Россия или Китай. Эти и многие другие заявления сопровождались тем или иным вариантом формулировки «никакой другой президент не сделал больше».
Язвительные противники Трампа быстро утомились шутить о том, что миллиардер настолько не ожидал собственной победы, что изо всех сил хочет доказать, что победил не случайно, что он вполне заслуживает место в пантеоне американских президентов.
Что бы ни говорили злые языки, желание Трампа вписать в американскую историю славную страницу очевидно. Для этого, особенно в условиях начинающейся предвыборной кампании, нужны достижения, сравнимые с успехами прошлого. Дополнительные полпроцента роста экономики, рекордное количество задержанных на границе нелегалов или подписчиков в «Твиттере» в этом смысле не так уж и впечатляющи. Нужны явные параллели с событиями прошлого.
Активизация программы полета на Луну и новые вложения в разработку ракетно-ядерного вооружения можно рассматривать именно с этой точки зрения. Трамп апеллирует к ностальгии по послевоенным десятилетиям, временам молодости своих возрастных избирателей.
Идея покупки Гренландии напоминает об истории США девятнадцатого века, по американским масштабам временам и вовсе древним, эпическим, окутанным флером героической мифологии американского государства.
В России не забыта покупка Соединенными Штатами Аляски в 1867 году. Для американской истории куда более значительна покупка у Франции Луизианы в 1803-м. Тогда американская территория удвоилась: на землях, которые Вашингтон приобрел у Парижа, полностью или частично расположены пятнадцать современных американских штатов.
Причины, по которым Франция и Российская империя согласились продать свои североамериканские владения, схожи. И у Парижа, и у Петербурга хватало забот помимо удержания обширных территорий. Во Франции шло создание наполеоновской империи, завоевание Германии совершенно логично казалось важнее, чем заокеанские леса, степи, горы и реки. Перенапряженных ресурсов России эпохи Великих реформ едва хватало на освоение Дальнего Востока. Даже в военном отношении удержание Аляски не представлялось возможным, дискутировать можно было лишь о том, кто захватит территорию – Великобритания или США.
Вспомним, что за двадцать лет до этого Вашингтон предложил Мехико продать Калифорнию. Мексика отказалась, последовала война, по ее итогам Мексика все-таки продала территорию, на которой сегодня расположены десять американских штатов, причем три – Калифорния, Невада и Юта – полностью. Если к продаже принудили Мексику, имевшую все географические возможности для обороны, то судьба Аляски казалась предрешенной. В конце концов, и Франция, и Россия, и Мексика получили за свои территории деньги тогда, когда в этих деньгах нуждались.
Прежде чем рассуждать, сколько денег или крылатых ракет понадобится США сегодня, чтобы убедить Копенгаген расстаться с Гренландией, вспомним, что при каждой покупке у Соединённых Штатов была самая острая заинтересованность приобрести территории. В отношении Гренландии такой интерес, — помимо честолюбия Трампа, — сегодня найти трудно.
Когда в 1946 году с просьбой продать Гренландию к Дании обратилась администрация Трумэна, цель покупки была ясна — укрепление обороноспособности страны в глобальном противостоянии с Советским Союзом.
Несмотря на отказ Копенгагена продать остров, задача военного доминирования в Северной Атлантике тогда Вашингтоном была успешно решена: был создан Североатлантический альянс с «островом-авианосцем» Исландией, в Гренландии появились многочисленные американские военные базы.
Есть такая база и сегодня. На пике американского военного присутствия времен «холодной войны» на острове были порядка 10 000 американских военнослужащих. Сегодня несколько сотен. Ясно, что этот контингент может быть легко увеличен. Поэтому трудно серьезно воспринимать разговоры, что, мол, покупка Гренландии нужна для американского военного доминирования в богатой ресурсами Арктике. Даже если забыть про и без того американскую Аляску, дело не только в том, что американские военные уже и давно размещены в Гренландии. Исландия, Норвегия и Дания прочно находятся в зоне американского влияния, американские военные планы они выполнят, никаких денег ни за какие острова Вашингтону платить не нужно.
Угроза китайского контроля над Гренландией тоже относится, скорее, к области смелых геополитических фантазий. Как только появилась информация о возможных крупных китайских инвестициях в Гренландии, Копенгаген увеличил финансирования территории. Если понадобится, денег добавят, попросят у ЕС, тех же американцев.
Наконец, имеет хождение версия, что США заинтересованы в природных ресурсах Гренландии. Однако, во-первых, хоть сколько-нибудь серьезной добычи сегодня в Гренландии не ведется и сами островитяне этим довольны. А, во-вторых, дефицита природных ресурсов не наблюдается и в самих Соединенных Штатах.
Таким образом, относиться к покупке США Гренландии как к серьезной внешнеполитической идее никак не получается. Скорее, мы наблюдаем очередную постановку политического театра Дональда Трампа с его апелляциями к славному американскому прошлому, в котором остались покупки близлежащих территорий.
Вот только попадание этой идеи в практический дипломатический дискурс показало, насколько изменился современный мир. Кто-то из американских либералов пошутил, что куда больше смысла имело бы предложение со стороны Дании приобрести один из береговых, либеральных американских штатов, вроде Орегона или Вашингтона. По крайней мере, нельзя исключать, что жители этих штатов такую идею поддержали бы. Ведь Дания с ее развитым социальным государством, доступными медициной и образованием, защитой прав работников и меньшим неравенством им может быть ближе, чем Дональд Трамп и его избиратели, многие из которых проживают на территориях, когда-то входивших во французскую Луизиану, мексиканскую Калифорнию и русскую Аляску.
Автор — политолог, президент Нью-Йоркского консалтингового бюро, кандидат политических наук.