Мне кажется, что мое мнение «по горячим следам» могло быть столь эмоциональным и резким, что отдельные бдительные читатели легко усмотрели бы в нем возбуждение ненависти к социальной группе «работники правоохранительных органов». Оттого я предпочел высказаться несколько позже.
О фактической стороне дела сказано и написано уже достаточно много: высококлассного специалиста Элину Сушкевич «в сговоре» с администрацией роддома обвиняют в страшном преступлении, противоречащем глубинным этическим нормам профессии, лишенном внятной цели и логики. В убийстве новорожденного с экстремально низкой массой тела, и без того с высокой вероятностью обреченного на смерть.
За подобные убийства карает не только закон (вплоть до пожизненного лишения свободы), но и жестокие тюремные понятия — женщин-детоубийц на зоне, как известно, нередко убивают сокамерницы.
Версия следствия базируется на абсурдных и безграмотных с медицинской точки зрения утверждениях, надуманных с начала до конца и не подкрепленных ни серьезными экспертными суждениями, ни банальным здравым смыслом.
Врач находится под домашним арестом, лишен возможности помогать своим пациентам, его карьере и имиджу нанесен непоправимый ущерб. Серьезный ущерб также в очередной раз нанесен отечественному здравоохранению и всем без исключения гражданам страны – ведь едва ли не каждый человек в жизни рано или поздно становится пациентом.
Зачем потребовалась Элина Сушкевич и вообще все это «дело врачей 2.0», вызывающее самые мрачные ассоциации со сталинским правосудием? Ответ представляется не таким однозначным. Действительно, сажать врачей – дело легкое и непринужденное.
Во-первых, каждый врач ежедневно имеет дело с исключительно серьезными ситуациями, нередко находящимися на грани не только здоровья и нездоровья, но жизни и смерти человека. Следовательно, и неудачи либо ошибки врача видны хорошо и стоят очень дорого.
Во-вторых,
врач в России практически никак не защищен юридически – не существует стандартного порядка страхования медицинского работника от ошибки (как во многих странах Запада), учреждение порой не вступается за своего сотрудника, а предпочитает оставить его наедине с юридической проблемой.
В-третьих, несовершенства системы здравоохранения в России создают максимальное количество условий для того, чтобы врач сталкивался с самыми серьезными практическими трудностями при решении ежедневных вопросов. Это не только порождает ошибки, но и постоянно толкает врача и медицинского администратора на нарушения различной степени серьезности: порой невозможно адекватно лечить пациента, соблюдая множество идиотских формальных требований, зачастую противоречащих друг другу. В результате для честного исполнения своих обязанностей совестливому врачу приходится, как ни парадоксально, иногда нарушать закон.
Наконец, закрытость и недружелюбие системы здравоохранения порождает аналогичные чувства со стороны общества, и далеко не каждый гражданин России готов разбираться в тонкостях каждой громкой истории вокруг «врачебной ошибки» — куда проще обвинить в ней конкретного медика.
Таким образом, российские врачи являются легкой мишенью для юридического преследования, и раздутому штату органов нашего правопорядка наверняка улыбается мысль о получении дополнительных звездочек на погонах, премий и повышений именно таким образом. Это, конечно, существенно безопаснее, чем ловить настоящих преступников – например, заказчиков громких политических преступлений или крупных коррупционеров.
Кроме того, я бы не сбрасывал со счетов и соображения, выходящие за рамки чисто практической выгоды. Так, слушая заявления функционеров вроде председателя Следственного комитета Александра Бастрыкина, трудно абстрагироваться от мысли, что он питает искреннее раздражение и ненависть к медицинским работникам. Возможно, это что-то психоаналитическое – например, в детстве медсестра слишком больно уколола внутримышечный препарат.
Вопрос о том, как реагировать медицинскому сообществу на эту бессмысленную травлю, вроде как решен. Не сговариваясь, мы все предприняли тактику максимальной гласности – репосты, петиции, воззвания и даже, страшно сказать, робкие выходы с пикетами, которые мы видели недавно.
Кстати, забавно, что только такие экстремальные личные угрозы каждому из нас способны вывести врачей на улицу – аналогичную реакцию мы наблюдали пару лет назад в разгар «дела Мисюриной» (врач-гематолог, руководитель Гематологической службы городской клинической больницы №52 Елена Мисюрина получила два года колонии общего режима из-за смерти пациента через двое суток после проведения стандартной медицинской процедуры, впоследствии приговор отменен, дело возвращено в прокуратуру и до сих пор не закрыто – «Газета.Ru»).
Сама того не желая, власть толкает на оппозиционное мышление достаточно аполитичное по своей природе медицинское сообщество. Может быть, это и неплохо: мы научимся требовать не только личной защиты от несправедливого правосудия, но и достойной зарплаты или соблюдения трудового законодательства.
Очередное «дело врачей» вызывает чувство полной безнадеги. Очевидно, что трудно придумать более плохое чувство для работы врачом, чем страх оказаться в тюрьме.
Вместо поколения мыслящих и не боящихся когда надо рисковать врачей мы в результате получим постоянно тревожащихся специалистов, опасающихся минимальной самостоятельной профессиональной деятельности и предпочитающих заниматься «психотерапией», а не лечить. Да и тех будет немного. Преподавая студентам медицинского вуза, я отлично вижу, что чувство страха перед правоохранительной системой и ощущение несправедливости демотивирует будущих врачей даже больше, чем низкий доход.
Не уверен, что после преследования Элины Сушкевич и других подобных дел хоть кто-нибудь из моих талантливых студентов захочет работать в этой стране. Защитить врачей от травли должно не только медицинское сообщество, но и все разумные граждане, которым не безразличны собственное здоровье и жизнь.
Автор — врач-нейрохирург, кандидат медицинских наук.