Новейшая история российско-грузинских отношений нас учит тому, что ограничения на авиаперелеты, и продуктовое эмбарго, и прочие «профилактические санкции» – инструменты, которые уже применялись. Когда они применялись ранее, дело ими не ограничилось: возникла восходящая спираль конфликта, вылившегося в прямое военное противостояние в августе 2008 года. Итогом этого военного противостояния стало российское признание Южной Осетии и Абхазии.
Южную Осетию и Абхазию Россия поддерживала и раньше, хотя и не в течение всего времени их фактического существования. Но признание дало формальную возможность заключить с вновь признанными государствами соглашения о военном сотрудничестве и сменить формат российского военного присутствия на этих территориях. Миротворческие миссии в Южной Осетии (результат Дагомысских соглашений между Грузией и Россией) и в Абхазии (мандат совета глава государств СНГ) прекратились в результате августовской войны 2008 года.
Формат двустороннего военного сотрудничества Москвы с Сухумом и Цхинвалом создал уже не риторическое, как раньше, а прямое основание говорить о российской «оккупации» части грузинской территории — для всех, кто считает, что Абхазия и Южная Осетия это часть Грузии. А так в Грузии считают примерно все.
Сразу же после войны обе стороны оказались заинтересованы в том, чтобы произвести ревизию круга вопросов за пределами дискуссии о статусе Абхазии и Южной Осетии. Статус не выглядел – и по-прежнему не выглядит — как поле для компромисса. Такие вопросы нашлись: транзит грузов, визовый режим, транспортное сообщение, обоюдные инвестиции, восстановление торговли.
В Грузии в 2011 году отказались от виз для россиян, транспортное сообщение восстановилось, российские грузы продолжали двигаться в Армению через грузинскую территорию (хотя вопрос восстановления железнодорожного сообщения через Абхазию остался неразрешим). Грузинские вина и воды вернулись на российский рынок, российские покупатели способствовали росту грузинского рынка недвижимости, а российские туристы выбрались на одно из первых мест по числу приезжающих в Грузию.
На непродолжительный период перед сочинской Олимпиадой казалось даже, что в условиях отсутствия формальных отношений за пределами переговоров в формате «Карасин – Абашидзе» (статс-секретарь, заместитель министра иностранных дел РФ Григорий Карасин и спецпредставитель премьер-министра Грузии по взаимоотношениям с РФ Зураб Абашидзе — прим. ред.) можно попытаться координировать так необходимые в тот момент усилия, направленные на обеспечение непроницаемости и безопасности границы и оперативное полицейское взаимодействие.
Много это или мало? Для двух стран, у которых, кроме многого другого общего, есть тысячекилометровая общая граница на Кавказе – может, и не очень много. Но с учетом наличия неразрешимых вопросов о статусе Абхазии и Южной Осетии – не так уж мало. Возможно ли было двигаться дальше, продолжая оставлять вопрос о статусах в стороне? Возможно: довольно очевидными выглядели, например, российские шаги по облегчению визового режима для граждан Грузии. Теперь такие шаги едва ли значатся в ближайших планах, и дальнейшая судьба значительной части других достижений последнего десятилетия тоже под вопросом.
На грузинской стороне это почти неизбежно будет означать появление вопросов к сохранявшимся до сих пор форматам политического взаимодействия и к грузинским политическим силам, на такое взаимодействие нацеленным. Взаимодействовать без форматов и в условиях снижения политического веса грузинских собеседников станет ощутимо сложней и российской стороне. Там, где станет меньше взаимодействия, станет больше агрессивной риторики — то есть вырастет ровно то, что российская сторона как раз пытается запретить. «Русофобия».
Российские меры ответа пока нанесли удар не только по Грузии. Удар нанесен по российским туристам, чья аполитичность — а иногда, наоборот, выраженная политическая позиция, — позволяла им получать удовольствие от грузинского гостеприимства. По россиянам, уехавшим в Грузию делать бизнес — этот бизнес часто связан все с теми же российскими туристами, плюс теперь сложнее летать домой. По российским авиакомпаниям, которые обслуживали это направление.
Пока этот «огонь по своим» можно оценить как не слишком интенсивный, — тем более что туристы и экспаты, выбравшие Грузию, вряд ли воспринимаются российскими «решателями» как свои. Однако на очереди грузинские экспортеры в Россию и российские инвесторы в Грузию, — и количество следующих остановок на этой линии может быть произвольным.
Ради чего это делается? Очевидно, ради доказательства статуса региональной державы, которая, будучи таковой и совмещая этот статус с ролью важнейшего рынка сбыта товаров и услуг для Грузии, может позволить себе (или считает, что может позволить) регулировать тон и содержание политической полемики в соседней стране.
Но пока дело обстоит так, что тон политической полемики в соседней стране по результатам российских ответов на каждое следующее ругательство становится все резче. А попутно разрушаются действительно существенные механизмы российского регионального влияния — в первую очередь, участие в экономике соседей.
Строго говоря, пока это эффект, обратный желаемому: стремясь проявить свое влияние в регионе, российская сторона объективно его сокращает.
Это так бросается в глаза, и триггер нынешнего витка обострения выглядел так экзотически, что если за этой ситуацией и не стоял интерес сил, не заинтересованных в росте или хотя бы сохранении регионального влияния России, то о таком интересе стоило бы подумать.
Вопреки очевидному, игроки с таким интересом могут быть не только в «вашингтонском обкоме» или в штаб-квартире «Единого национального движения» в Грузии, но и в Москве. Слишком уж последовательно страх утраты влияния раз за разом ведет к шагам, в результате которых скорее растет изоляция.
Автор — кандидат исторических наук, заведующий отделом неделовых новостей ИД «Коммерсантъ», в 2008 – 2019 годах участник российско-грузинского экспертного диалога.