Популисты зовут к холизму, максимальному единению общества, которое якобы способно вернуть «Золотой век», восстановить былое и утраченное. В этом они противостоят системным партиям на Западе, разделившимся на правых и левых, в этом они противостоят узкофракционной, семейной политике в восточноевропейских странах, отодвигающей массы от политики.
Чаяния народа, которые они выражают, могут быть как крайне традиционны, так и крайне революционны, особенно в части касающейся необходимости полной замены текущих элит, поэтому грань между популистом-традицоналистом и популистом-революционером крайне тонка.
Чем же популизм политиков стран Восточной Европы отличается от популизма их западных коллег? Как видоизменилась антиэлитная волна, докатившись до Восточной Европы?
Для нас, россиян это также важно, ведь в сентябре пройдут новые региональные выборы. И любой прозорливый политик задумается, а не примерить ли на себя маску популиста. Ведь не настолько это и страшно им побыть, а бонусы выглядят многообещающе.
Первое, что следует отметить – это условность положительного или отрицательного заряда образа популиста. На Западе в представлении общественного мнения популисты все еще считаются какой-то темной, хтонической силой, которая хочет разрушить привычный мир предсказуемых политических партий, уничтожить либеральные завоевания, например, политкорретность, обрушить финансовые рынки большевистской и троцкистской политикой.
На Востоке защищать из эффективных общественных институтов практически нечего, а значит, те же самые популисты предстают вестниками надежд на перемены и противовесом авторитарным клановым структурам. Таким образом, быть популистом на Востоке даже проще, позитивная повестка — для слабаков, главное — держать образ и критиковать действующую власть. А рейтинг, как мы уже многократно убедились, сам собой рождается либо из узнаваемости, либо становится плодом непременных ошибок системного кандидата.
Крайне похожий запрос общества на искренность и несвязанность с властными элитами приводит в разном контексте Запада и Востока к совершенно разным последствиям.
Контекст стран Запада – это вымирание массовых идеологических партий. Они стали ископаемыми, но их роль в качестве питательной среды для системы общественных отношений все еще сохраняется. Также стоит отметить и высокую степень обезличенности отношений государства и гражданина внутри нации.
В незападных странах личностный фактор отношений с государством обычно называют коррупцией или кумовством. В этой связи глубинный запрос соответствует этим рамкам — западные общества хотели бы сохранить свою уникальность. Убрать, голосуя за популистов, они хотят как раз излишнюю любезность своего государства по отношению к некоторым параметрам личности сограждан и даже неграждан, которые дают им слишком большие преимущества, на оплату которых вынуждены скидываться все.
Проще говоря, они не хотят, чтобы система всеобщего благоденствия бесконтрольно распространялась за пределы изначального сообщества, ее установившего.
В странах, где строгая партийная система и стройная система западных институтов существует лишь в мечтах некоторых политиков и активистов, популисты практически ничем не ограничены. Они абсолютные свободные радикалы. Незападные общества могут позволить себе эксперименты с институтами и полудиктаторскими полномочиями новых лидеров.
Потери от неудач в любом случае будут относительно меньше, проведи такие эксперименты западные общества. Вот откуда такой ужас истеблишмента перед возможной победой Трампа и столь сильное неприятие его методов коммуникации. Вот откуда невозможность решить вопрос с выходом Великобритании из ЕС. Элиты западных стран видят в этих случаях игру с отрицательной суммой — итоговый проигрыш неизбежен, вопрос лишь в том, кому будет выставлен счет.
В незападных странах сопротивление популистам оказывают не стройные и проверенные временем институты, то есть защищенные конституцией, традицией и законами правила взаимодействия властных и общественных институтов.
Тут парадоксальным образом любой популист тонет в трясине их отсутствия. У него практически нет рычагов достижения каких-либо внятных целей, особенно в сфере экономики.
Ввести новые институты для всего общества за несколько месяцев не получится. Скорее всего, их не получится запустить и за десять лет, да и такого количества времени у популистского лидера попросту нет. Опереться на имеющиеся местные слабые институты, доверить проведение реформ в жизнь группам активистов уличной политики? Это сложная задача, которая почти везде была заменена копированием западных образцов, а то и полной имитацией содержания.
Такие импортированные институты часто существуют только на бумаге, общественная жизнь регулируется как-то иначе. Популистам остается то, в чем они сильны: сыпать идеологически верными декларациями, изображать политику, а не быть политиком.
Сходства в судьбе популистов тоже есть. В текущей реальности политик с трудом может принять такие решения, которые поменяют курс развития национального государства. Выдвигаясь во власть, популисты говорят, что система сломана и они ее исправят. Но как? Ведь оказавшись у руля внутри движущейся машины, они никак не смогут, не то что отремонтировать двигатель, да даже просто поменять колесо. На ходу у них нет такой возможности. А остановить машину, чтобы произвести полную диагностику всех систем, никто им не позволит.
В результате выборы раз разом приносят плоды политикам, зовущим к «невозможной политике». А в ответ институты западных обществ с каждым разом все крепче и крепче связывают политиков, желающих красиво и максимально эмоционально дернуть стоп-кран – «осушить вашингтонское болото».
В случае восточноевропейского популизма приходит на ум еще более грустная метафора: попав за руль этой машины политик-популист понимает, что все рычаги управления давно отказали или работают непредсказуемым образом. При нажатии на педаль газа машина иногда тормозит, а иногда делает поворот на 180 градусов. Завод, где машина была построена, закрыт и запчастей больше не производит. Вместо современной капитанской рубки — прокрустово ложе, в котором популисту не поместиться и откуда маловероятно выбраться.