Мне нравится, с каким дерзким оптимизмом Цветаева писала Маяковскому: «Здорово, в веках Владимир». Видимо, была уверена, что в памяти потомков останется и автор «Облака в штанах», и она сама. Смелое утверждение, но, как показало время, вполне оправданное.
За последние сто лет в России появилось немало персон, способных сказать друг другу нечто подобное: Тарковский и Рязанов, Бродский и Солженицын, Ландау и Сахаров. Они застолбили место в истории досрочно, еще при жизни, и никаких сомнений в том, что их не забудут и в следующем веке, практически нет.
С музыкой в советский период все обстояло несколько сложнее. Если классическая под гнетом цензуры еще была способна к развитию и подарила нам, к примеру, Шостаковича и Прокофьева, то популярная очень долго варилась в собственном соку, шарахаясь от западных трендов, как вампир от стоматолога. Сегодня он играет джаз, блюз, бигбит и рок-н-ролл (подчеркните нужное), а завтра для страны из-за его увлечений может уже и не наступить.
Тем удивительнее, что в этой не слишком питательной среде каким-то образом все же появлялись культовые музыканты. Да, музыкантами они были в самом широком смысле слова, но в реальности, где Боб Дилан получает Нобеля по литературе, едва ли стоит придираться к терминам.
Для одного поколения голосом стали барды Высоцкий и Окуджава, для другого – рокеры Цой, Гребенщиков и, как широкая публика осознала только недавно, Летов. Однако если речь заходит о постсоветском времени, найти путеводные звезды для целой страны становится все сложнее.
«Медуза» (юрлицо Medusa Project SIA признано в России иностранным агентом и нежелательной организацией) написала (вполне обоснованно) о закате эпохи Земфиры (признана в РФ иностранным агентом) и Лагутенко, но значили ли эти двое для России нулевых столько же, сколько авторы саундтрека «Ассы» для молодежи 80-х, вопрос, мягко говоря, спорный. Еще меньше уверенности становится, когда речь заходит о сегодняшнем дне. Кто нынешний «прижизненно великий»? Кто по-цветаевски может поздороваться с коллегой «в веках» и не вызвать скептической улыбки у слушателей?
Оксимирон (признан в РФ иностранным агентом)? Монеточка (признана в РФ иностранным агентом)? Элджей? Хаски? Может быть, Фейс?
Боюсь, что на данный момент никто. Хотя Оксимирона называли «новым Цоем», а рэп-баттлы сравнивали с поэтическими поединками Серебряного века, обе аналогии выглядят крайне натянутыми, говорящими больше о форме предмета, чем о его масштабе.
И да, эти слова можно назвать спекуляцией или нытьем о том, что раньше трава была зеленее, но не спешите доставать помидоры – сначала выслушайте аргументы. Дело совсем не в том, что хороших музыкантов стало меньше, это было бы комичным утверждением – такого музыкального всплеска в России не было, кажется, со времен Могучей кучки. Дело, как ни парадоксально, ровно в обратном.
Видимое невооруженным глазом «скукоживание» звезд происходит не только в России и не только в музыке.
Можно назвать это инфляцией культа по аналогии с инфляцией счастья у Пелевина («когда-то и пара кроссовок становилась точкой отсчета нового периода в жизни, а теперь сравнимое чувство может вернуть разве что покупка джипа, если не целого дома»). Чем больше революционных точек прошло то или иное искусство, тем сложнее сказать что-то новое и уж тем более впечатлить этим новым людей.
Кендрик Ламар может получить хоть Пулитцеровскую премию, хоть «Оскар», но едва ли он станет значить так много для такой массы людей, как значил в свое время Майкл Джексон. Или «Битлз». Или Элвис Пресли.
Ханеке и фон Триер – великие режиссеры, но их имена всегда будут стоять в этом метафизическом списке после Тарковского и Бергмана.
Да что там, возьмите хотя бы науку. Объем знаний, скажем, Ньютона не составлял, может быть, и десятой части образования современного среднестатистического ученого.
Каждый год совершаются сотни феноменальных открытий, способных перевернуть мировосприятие человека, который может их осознать. И все же светоч – именно Ньютон, и никакой Стивен Хокинг не сможет претендовать на сравнимое почитание.
Повторюсь: это не значит, что новые поколения знают и умеют меньше или что они менее талантливы. Нет, зачастую даже более. Но психология людей так устроена, что чем больше вокруг талантов, тем сложнее кому-то конкретному стать особенным и объединить вокруг себя действительно большую группу поклонников или даже целую нацию.
Уже сейчас нередка ситуация, когда в рамках одной страны миллионы людей могут боготворить того или иного артиста, а другие миллионы – даже не знать его имени. И эта тенденция, очевидно, будет только усиливаться.
Такой эффект напрямую связан и с идеологическим расколом общества, которое становится все более заметным и у нас, и в Соединенных Штатах, и в Европе. Групп по интересам стало много как никогда, они часто закрыты для условных «чужаков», и даже соцсети, согласно последним исследованиям, скорее помогают разделять людей, чем наводить мосты.
Но есть и менее глобальные, внутрироссийские, причины отсутствия (возможно, временного) у нас новых Высоцких и Цоев.
Во-первых, в советской и постсоветской (да, пожалуй, и в целом в русской) культуре слово важнее музыки, писатели и поэты известнее композиторов, и, вероятно, поэтому именно крутые «текстовики» вроде Оксимирона, Хаски и Монеточки все еще привлекают больше внимания, чем исполнители, может быть, куда более оригинальной музыки вроде Дорна последних лет или Скриптонита (их, несмотря на другое гражданство, тоже можно отнести к общей постсоветской культуре).
То есть, первые играют на поле условного Летова и нарываются на сравнение, в котором априори не могут взять верх (во многом из-за той же инфляции культа), а вторые зачастую не попадают в эпицентр, в сердце общественного интереса, как попадали великие группы на Западе, делавшие ставку именно на музыку.
Во-вторых, в России во все времена был запрос не просто на слово, а на социально-политическое высказывание.
Внутренние переживания и психологизм могли зацепить отдельных людей, но едва ли страну как целое. Это прекрасно понимает и нынешнее поколение, иначе не появились бы альбомы «Горгород» и «Пути неисповедимы», а также многие песни IC3PEAK, 25/17 и Noize MC (признан в РФ иностранным агентом).
Однако внутренняя, глубинная ситуация в стране настолько однообразна на протяжении многих десятилетий, а то и веков, что о ней все сказал еще, кажется, Салтыков-Щедрин, а Оруэлл разве что немного дополнил. Открыть что-то принципиально новое в этих вечных темах критически сложно, это требует немыслимого таланта: неудивительно, что главная претензия к, возможно, лучшему альбому русского рэпа «Горгороду» была в его очевидной вторичности по отношению ко всем антиутопиям на свете.
Представьте себе круги Эйлера – Венна, на пересечении которых теоретически мог бы появиться новый герой нашего времени. Один круг – люди достаточно интеллектуальные и эмпатичные, чтобы осознать и прочувствовать состояние общества.
Другой – те, у кого хватает смелости поднимать острые темы, оппонировать власти и бросать вызов обществу. Он и сам по себе не такой уж большой, надо признать.
Третий – те, у кого есть талант жечь сердца людей глаголом, существительным или еще каким междометием. Талант отбрасывать банальности, открывать новые истины или доносить старые так, как их не доносили раньше.
Соответствовать всем критериям крайне сложно, и даже если это удастся, главный барьер – инфляции культа – никуда не исчезнет. С такими начальными данными обижаться на недостаток голосов поколения в наши дни – едва ли не смертный грех.
Так что не права Земфира, подытожившая большой пост словами: «не люблю русскую музыку, но если появится стоящее – полюблю». Стоящего уже полно, Земфира Талгатовна, а вы, видимо, ждете великого, вроде вашего любимого Тома Йорка, и с этим пока действительно заминка.
Но по объективным причинам. И лишь пока.