«Мы все глядим в Наполеоны», — заметил наш классик. Стремление уподобиться Буонапартию было свойственно его современникам. Небогатый корсиканец, заурядный артиллерийский офицер, вознесшийся до вершин славы и власти; гениальный полководец, великий завоеватель, император Франции… Но были в биографии этого воителя страницы с явно криминальным содержанием.
Никому не ведомо, кто был автором идеи, претендующей на гениальность — накануне войны подорвать экономику противника путем вброса фальшивых денежных знаков в огромном количестве. Осуществление такой грандиозной задумки требует соответствующей организации: это вам не мелочь по карманам тырить, как сказал один киногерой, тут требуются государственный подход и государственный же размах.
И Наполеон, предвидя выгоды, которые обещала эта идея, обеспечил соответствующий уровень исполнения. В 1810 году в южном предместье Парижа, Монруже, была куплена заброшенная вилла, куда и было доставлено необходимое оборудование и материалы. Там же разместили и исполнителей.
Считается, что работы по изготовлению поддельных дензнаков происходили при непосредственном участии многоопытного гравера monsieur Лалля — именно он делал матрицы для фальшивок.
Фальшивомонетчики не сразу приступили к подделке русских ассигнаций, видимо, сыграла роль серьезная защищенность денег Российской Империи. Сначала тренировались «на кошках» — в качестве которых выступали билеты венского банка. Как долго могла бы продолжаться фабрикация австрийских банкнот, трудно сказать, но вмешалась любовь (или что-то в этом роде): Наполеон сочетался браком с австрийской принцессой Марией-Луизой. Должно быть, новоиспеченный зять решил не доставлять лишних забот августейшему тестю — императору Францу I, работы по «австрийскому проекту» были свернуты, хотя часть фальшивок в Австрию все-таки попала.
Теперь все силы фабрики в Монруже (которая находилась в личной собственности императора) были направлены против России и ее экономики. Через французского агента (посланника) при русском дворе герцога Армана-Огюста-Луи де Коленкура в Монруж были доставлены образцы ассигнаций выпуска 1810 года, и работа закипела. Ассигнации были подвергнуты тщательному изучению, подбирались красители, была изготовлена совпадающая по фактуре бумага, налажена технология водяных знаков и, наконец, стараниями Лалля были сделаны матрицы, оттиск с которых и должен был воспроизвести внешний вид русских купюр. Фальшивки выглядели точь-в-точь как настоящие. Ну, или почти как настоящие.
Теперь сию «мину замедленного действия» надо было доставить адресату. Эту миссию выполняли люди варшавского банкира Френкеля.
Все делалось просто и незатейливо — фальшивки прибывали в обычных чемоданах, после чего, говоря официальным языком, вбрасывались в каналы денежного обращения.
Любой успешный бизнес требует расширения. Преступный тоже.
12 июня 1812 года Великая армия Наполеона Бонапарта форсировала Неман и вторглась в Российскую Империю. Вслед за наступающей армией двинулась на восток и фабрика фальшивок — из Монружа она переехала в Варшаву, поближе к театру военных действий. Одной стационарной фабрики теперь стало мало, и Наполеон, расширяя криминальное производство, направил непосредственно в войска передвижные типографии. Известно, что как минимум одна такая типография была в корпусе генерала Э.Макдональда, двигавшегося в Курляндию, к Риге, и несколько установок работали в тылу войск на главном направлении — на Москву (впоследствии все они будут взяты в качестве трофеев).
Фальшивых ассигнаций Наполеону теперь требовалось все больше и больше. Они выдавались фуражирам Великой армии для осуществления закупок корма для лошадей, ими должны были расплачиваться за провиант. И самое главное, что в немалой степени характеризует фигуру французского императора, ими он платил в России жалованье солдатам и офицерам. Такая была у Наполеона циничная политэкономия: на оккупированной территории можно и нужно рассчитываться фальшивками даже с теми, кто своими штыками и кровью добывает тебе славу.
A propos: ни до, ни после Русской кампании Наполеон никогда не расплачивался с местным населением фальшивыми деньгами — ни в германских землях, ни в италийских, ни в Испании, ни «в желтой жаркой Африке»; там, видимо, это делать было нельзя, а в дикой России — можно.
Произведенные в Варшаве фальшивые ассигнации поступали в Вильно (нынешний Вильнюс), где и складировались. Оттуда осуществлялось их централизованное распространение.
После ухода Русской Императорской армии из Москвы две французские походные типографии обосновались в помещениях Преображенской старообрядческой общины у Преображенского кладбища. Несмотря на трудности со снабжением Великой армии и грандиозный пожар, военные фальшивомонетчики продолжали работать, не покладая рук. Вполне вероятно, что в Москве, ближе к центру города, функционировала еще одна типография. Известно, что в период пребывания наполеоновских войск в Первопрестольной захватчики пытались производить с местным населением обменные операции, по сути дела выкупая у москвичей серебряные монеты за фальшивые ассигнации по «выгодному» курсу: за рубль серебром давали пять рублей ассигнациями, притом что официальный курс бы около четырех рублей ассигнациями за один серебряный рубль.
Оставляя Москву, Великая армия бросила в ней и типографии с напечатанными, но не реализованными фальшивками. Пожар не поглотил их, и фальшивки были обнаружены русскими солдатами и офицерами. Их немало удивили размах и качество исполнения наполеоновских фальшивок.
Еще два станка и 34 воза с фальшивыми купюрами захватчики бросили при отступлении уже на Старой Смоленской дороге. Этот ценный груз стал обузой для оборванной и изголодавшейся армии. На деньги, ни на фальшивые, ни даже на настоящие, у русских крестьян ничего съестного приобрести было невозможно -— «дубина народной войны» неизменно преследовала отступающие остатки армии Наполеона. Правда, голодные замерзающие оборванцы скоро нашли путь к сердцам русских крестьян – то, что нельзя было купить за деньги, можно было выпросить добрым словом. Так французы и обращались к крестьянам, вымаливая у них хоть что-нибудь на пропитание: «Cher amis!», – говорили они, протягивая обмороженные руки. И сердца русских людей неизменно таяли, ибо нет у нас традиции плясать на костях поверженных врагов. А французы обогатили русский язык новым словом —
непонятное народным массам «cher amis» легко трансформировалось в общепонятное и такое родное слово «шаромыжник»…
Переправившись через Березину, Наполеон бросил свою армию. Он спешил в Париж. Им теперь владели другие заботы — надо было собрать новую армию, дабы «бой затеять новый». Как ни странно, в той сложной ситуации думал он и о своих фальшивках. По свидетельству все того же де Коленкура, император тяжело переживал сообщение о сдаче Вильно. Впрочем, заботил великого полководца не стратегический аспект: в Вильно оставались большие запасы фальшивых ассигнаций, которые не успели сбыть. В свое время Наполеон отдал распоряжение уничтожить их, но, зная своих подчиненных, сомневался, что его приказ будет выполнен. Часть ассигнаций наполеоновские уполномоченные поделили между собой, а прочие оставили. Скрыть содеянное Наполеону не удалось, складированные фальшивки достались русской армии.
Как бы то ни было, но наполеоновская «затейка» нанесла экономике Российской Империи весьма серьезный ущерб. И дело тут не только в том, что фальшивки подстегивали и без того активные инфляционные процессы в России. Гораздо больший ущерб ими наносится в другом — они подрывают доверие населения к государственным финансам.
На какую именно сумму было вброшено фальшивых ассигнаций, никому точно не известно. Источники указывают разные суммы — от десятков миллионов и больше.
Наполеоновские фальшивомонетчики все рассчитали точно: ими эмитировались фальшивки самых ходовых номиналов — 10, 25, 50 рублей. И фальшивки эти были повсюду. На защиту государственных интересов Российской Империи встали чиновники Государственного казначейства и Министерства финансов, выявлявшие наполеоновские фальшивки и изымавшие их из оборота. По всему, эти фальшивки так и не были окончательно выявлены и находились в обращении вплоть до полной отмены ассигнаций — по реформе графа Е.Ф.Канкрина (1839–1843 гг.) — настолько их было много.
По каким же приметам русские чиновники выявляли французские подделки, если по общему мнению качество их было весьма высоко? Во-первых, подводила основа — бумага; французским мастерам не удалось в точности воспроизвести фактуру и цветовые оттенки. Во-вторых, в условиях массового производства фальшивок французы заменили «живые» подписи уполномоченных лиц типографским факсимиле. В-третьих, как говорят в народе, и на старуху бывает проруха — опытный гравер не знал русского языка и, копируя набранный полукурсивом текст «Объявителю сей государственной ассигнации платит Ассигнационный банк [столько-то] рублей ходячею монетой [такого-то] года» , не обратил внимания на схожесть начертания литер «л» и «д» и в двух словах допустил ошибки – вместо «государственной» у него получилось «госуларственной» и вместо «ходячею» получилось «холячею».
Тем не менее, следует признать, что первый опыт широкомасштабного использования фальшивых денежных знаков в качестве элемента того, что мы сейчас называем «гибридной войной», Наполеону удался в полной мере. Он был в этом деле первым, но, увы, не последним. Его опыт восприняли и активно развили завоеватели грядущих эпох…
Автор — кандидат экономических наук, доцент Экономического факультета МГУ им. М.В. Ломоносова.